Хранительница его сокровищ (СИ) - Кальк Салма - Страница 2

На дворе вторник, в субботу назначен переезд. А в пятницу Лизавете исполнится сорок пять. Хотелось верить, что жизнь не кончилась, но все факты кричали об обратном.

Праздновать не хотелось. Но нужно будет проставиться на работе. И хотя бы с подружками посидеть. Хорошо бы дали зарплату не в пятницу, а хотя бы в четверг, и не по голому минимуму, а чуток побольше.

…На удивление, повезло — пятьдесят восьмой пришёл, в нём даже место нашлось, и пробок по дороге не было, полчаса — и Лизавета на работе. Здравствуйте, смотрители, здравствуйте, сотрудники приютившегося в здании филиала, здравствуй, родной отдел фондов.

Без кофе вообще какой день? Правильно, никакой. Лизавета уже выпила чашку дома, теперь нужно и здесь, и слава всем высшим силам, что добрые коллеги, пришедшие на работу раньше, уже и кофе сварили, и даже за молоком в соседний дом сбегали. А мармеладки да печеньки ещё со вчера остались. Угу, кому-то худеть надо. Угу, завтра начнём.

Ну ладно, за дело. Лизавета быстренько разложила на полу все двадцать пять предметов, записала в книгу поступлений общее количество и название — «Фрагменты оружия и боеприпасов». Далее она завела для каждого карточку в базе данных и занесла туда те минимальные сведения, которые были в сопроводительной записке. Измерила металлической линейкой, стряхнула грязь — где смогла. Осталось сфотографировать ржавые железки, придумать, как зафиксировать на них номера, чтобы от коррозии не отвалились вместе с верхним слоем, потом сложить обратно в коробку, и можно, наконец, помыть руки и уже обедать.

Так-так, а это тут что ещё такое? Лизавета вообще-то привыкла к тому, что подсчёт количества предметов из одной коллекции никогда не давал одинаковых результатов — нормальная фондовская магия. При устном подсчёте и при последующей нумерации маркером общее количество обычно получалось разным, плюс-минус один предмет. Вот и теперь — из-под проржавевшей до дырьев каски выкатилась ещё одна невнятная штука. Вида она была, как и всё остальное в этой кучке, то есть нечто металлическое и ржавое. Лизавета взяла тряпку и попробовала смахнуть то, что поддавалось отчистке — пока ещё это не музейный предмет, можно и посвоевольничать. Вроде бы на шарообразной части предмета были какие-то буквы, их надо рассмотреть и переписать. И, кстати, в списке его не значилось, опять Серёга забыл. Ладно, сейчас она отчистит лишнее и сходит к нему с этой хренью, пусть раскалывается, как это называется и для чего нужно.

Предмет легко отчистился и почти что заблестел. Ну ничего же себе! Более того, он стал нагреваться. И шевелиться, в самом деле шевелиться!

Лизавета взвизгнула и бросила непонятный шарик с висюлькой на пол, то есть попыталась, потому как он всё равно что прилип к её ладоням. Потеряла равновесие и грохнулась на пол.

Она разом ощутила свет и услышала звук. И никак не могла сообразить — где она есть и что с ней происходит. Вроде она упала на работе, в кабинете? Неужели так упала, что разбила голову, и её отправили в больницу? По ощущениям было похоже на пробуждение в операционной после наркоза — всё тело разбито, голова болит, мысли путаются. И яркий свет, такие лампы как раз над операционным столом.

Ничего так упала! Вот мама-то с ума сойдёт, как узнает!

Невнятный гул вокруг вдруг сконцентрировался в речь, да только на каком-то явно иностранном языке. Не хватало ещё, что за глюк-то такой? Во всех больницах, где Лизавете довелось побывать, а у неё был богатый опыт, говорили на нормальном русском языке. Местами на русском матерном, но с кем не бывает? И ещё обсуждали её внутренние органы, а они давали столько поводов для обсуждения, что ой.

Резкий вибрирующий звук проник в голову аж до зубов, усилив и без того нехилую головную боль, и вдруг всё стихло.

Лизавету похлопали по щекам.

— Как вас зовут? — услышала она.

Ну, блин, точно больница. После наркоза её спрашивали именно так, когда она плохо из него выходила, и всё время в беспамятство проваливалась.

— Лизавета, — прохрипела она. — Шерстянникова Елизавета Сергеевна.

Язык натурально не ворочался, но эти ж не отстанут, пока не начнёшь разумно говорить.

Шаги, кто-то подошёл. Дотронулся до неё.

— Это женщина? В самом деле, женщина? Великое Солнце, зачем нам женщина? — говорил, несомненно, мужчина, и голос показался ей каким-то писклявым.

Тут уж Лизавета не стерпела и открыла глаза.

И то, что она увидела, ни разу не было похоже ни на какую операционную. Это вообще не было похоже ни на что!

Она лежала на столе, но стол был из какого-то зелёного камня. Свет, который сквозь ресницы был похож на лампу над таким столом, исходил из двенадцати белых прозрачных столбов. Ну как будто такие огромные вертикальные светодиодные лампы. Холодного света, ага. Они окружали стол.

Вокруг стояли. Лизавета уже не взялась бы утверждать, кто именно. Фигуры. В каких-то одёжках с капюшонами. Двое — в белых с золотом, шитьё так и сверкало, а ещё у троих — как будто из небелёного льна.

Границы помещения терялись в темноте.

Лизавета попыталась приподняться и оглянуться, но сил не хватало. Тогда она зажмурилась и пронзительно завизжала.

Прохладные ладони опустились на плечи, возвращая её на стол.

— Тихо, госпожа моя, тихо. Вам никто не причинит вреда, — сказал ещё один мужской голос, бархатный и глубокий.

Силы кончились, звук иссяк. Зато в лоб справа будто кто штырь воткнул. И тошнота усилилась. Правильно, нечего напрягаться.

— Госпожа Агнесса, подойдите, — произнёс тот же бархатный голос. — Осмотрите нашу гостью.

Шаги на грани слышимости отзываются в голове набатом, Лизавета слышит дыхание каждого, стоящего у стола. Её легко касаются пальцы. Или не пальцы. Но вроде не инструменты, от тех холодит и они металлические. Впрочем, у неё местами с ощущениями беда, может и обознаться.

— Да она же старая и больная! — изумлённо произносит женский голос. — И в ней нет никакой магии!

Вот именно, дорогие друзья. Старая — ну да, через три дня сорок пять, и это вовсе не молодость, а совсем наоборот. Ещё забыли — толстая. Вадим под занавес говорил именно так — старая и толстая. И совершенно верно, больная. И вы ещё не знаете, насколько.

Лизавета приподняла голову над краем стола, и её вывернуло прямо на чьё-то одеяние.

Возмущённых возгласов она уже не слышала, потому что снова потеряла сознание.

Епископ Амброджо и маг Астальдо снова сидели за тем же столом. Перед ними стояли тарелки и кубки, но оба мало интересовались едой и вином.

— Что делать-то теперь? — Амброджо был растерян. — В прошлый раз к нам попал мужчина, и он был магом. И он всё равно не справился. Нам нужен другой кандидат. Поиск прошёл быстро, пока не погасли священные огни, нужно искать другого!

— Не хватит силы, — покачал головой Астальдо. — Там меньше половины осталось.

— А что бывает, если кандидат умирает в процессе поиска или доставки? Она же там у нас чуть концы не отдала! Может быть, мы её просто убьём и поищем ещё? Что тогда будет?

— Ничего не будет, — усмехнулся Астальдо. — Попытка считается неудачной. Ждать следующей.

— Ты хочешь сказать, что у нас нет выбора? Только эта непонятная чужеземка?

— Мы вместе читали Большую Книгу. Я не верю, что ты внезапно всё забыл. Агнесса проверила эту женщину — действительно, не слишком здорова, но почти всё можно поправить. И представила мне предварительный отчёт — с чем она справится сама, а для чего потребуется целитель из главного храма.