Дурная кровь - Гэлбрейт Роберт - Страница 22

Страйк изумленно хохотнул: именно эта мысль крутилась у него в голове.

Доживший до восьмидесяти одного года, этот врач, казалось, ужался внутри своей одежды: ворот и манжеты сорочки зияли круглыми отверстиями, из брючин торчали костлявые лодыжки в черных шелковых носках. Из ушей и над ушами торчали пучки седых волос. На добродушном коричневом лице выделялись орлиный нос и черные птичьи глаза, сверкающие, проницательные, будто неподвластные старости.

На отполированном до блеска кофейном столике не было ни пылинки; гостиная, по-видимому, использовалась лишь по торжественным случаям. Обои цвета темного золота, диван и кресла светились первозданной чистотой в осеннем свете, проникавшем сквозь тюлевые занавески с бахромой. По бокам от окна попарно висели четыре фотографии. Из золоченых рамок смотрели четыре девушки-брюнетки, каждая в академической шапочке и мантии, с университетским дипломом в руках.

Миссис Гупта, крошечная, глуховатая, седая, успела рассказать Страйку, какие факультеты окончили ее дочери (две – медицинский, одна – иностранных языков и одна – информационных технологий) и насколько преуспели каждая в своей области. Она также показала ему фотографии шестерых внуков, которыми дочери на данный момент осчастливили их с мужем. Бездетной оставалась только младшая, «но у нее еще все впереди», непререкаемо, как Джоан, добавила миссис Гупта. «Без детей счастья не будет».

Подав мужу и Страйку чай в фарфоровых чашках и тарелку печенья – рулетиков с инжиром, миссис Гупта удалилась в кухню, где горланило реалити-шоу «Бегство в деревню».

– К слову: мой отец в юности познакомился с Ганди, когда тот в тридцать первом году приехал в Лондон, – сказал доктор Гупта, выбирая себе рулетик с инжиром. – Папа тоже оканчивал юридический факультет, но после Ганди. Наша семья была побогаче: в отличие от Ганди, моему отцу хватило средств, чтобы приехать в Англию вместе с женой. Когда папа получил диплом судебного адвоката, родители приняли решение остаться в Соединенном Королевстве. А мои близкие родственники стали жертвами раздела Индии. Нам еще повезло, но оба моих деда с семьями, а также две тетушки были убиты при попытке выехать из Восточной Бенгалии. Их зарезали, – добавил доктор Гупта, – а тетушек перед тем изнасиловали.

– Мои соболезнования. – Страйк не ожидал, что беседа повернет в такое русло: он успел раскрыть блокнот и теперь, занеся ручку, сидел с самым глупым видом.

– Мой отец, – жуя рулетик, задумчиво покивал доктор Гупта, – до конца своих дней мучился угрызениями совести. Он считал, что обязан был либо остаться и защитить их всех, либо погибнуть вместе с ними. Кстати сказать, Марго не желала знать правду о разделе Индии, – сообщил вдруг доктор Гупта. – Естественно, мы все жаждали независимости, но подготовительный этап был организован плохо, из рук вон плохо. Около трех миллионов человек пропали без вести. Изнасилования. Зверства. Расколотые семьи. Были допущены непростительные ошибки. Совершались омерзительные акции. Как-то у нас с Марго разгорелся спор на эту тему. Спор, конечно, дружеский, – улыбнулся он. – Просто Марго романтизировала народные восстания в дальних странах. Она не подходила к цветным насильникам и палачам с той же меркой, что к белым истязателям, которые топили детей иноверцев. По-моему, она разделяла взгляды Сухраварди, который считал, что кровопролития и хаос – не абсолютное зло, если вершатся во имя правого дела. – Задумчиво покивав, доктор Гупта проглотил печенье и добавил: – А ведь не кто иной, как Сухраварди, инспирировал Великую калькуттскую резню. За сутки погибли четыре тысячи человек.

Из уважения Страйк выдержал паузу, нарушаемую только кухонным телевизором. Убедившись, что тема кровавого террора исчерпана, он воспользовался моментом.

– Вы хорошо относились к Марго?

– О да, – улыбнулся Динеш Гупта. – Притом что иногда ее взгляды и убеждения меня поражали. Я родился в традиционной, хотя и европеизированной семье. До того как мы с Марго стали вместе работать в амбулатории, я никогда тесно не общался с самопровозглашенной эмансипированной дамой. Мои друзья по медицинскому факультету, предыдущие партнеры – все были мужчинами.

– А она оказалась феминисткой, да?

– До мозга костей! – с улыбкой подтвердил доктор Гупта. – Поддразнивала меня за мои косные, как ей казалось, воззрения. Марго стремилась всех воспитывать, хотели того окружающие или нет. – У доктора Гупты вырвался тихий смешок. – На добровольных началах вступила в ПАР. В Просветительскую ассоциацию рабочих, понимаете? Сама она происходила из бедной семьи и горячо отстаивала идею образования взрослых, особенно женщин. Уж кого-кого, а моих дочерей она бы похвалила. – Развернувшись в кресле, Динеш Гупта устроился лицом к фотопортретам. – Джил по сей день горюет, что у нас нет сына, а я не жалуюсь. Ничуть не жалуюсь, – повторил он и вновь повернулся к Страйку.

– Согласно реестру Генерального медицинского совета, – сказал Страйк, – в той же амбулатории «Сент-Джонс» занимал кабинет еще один врач общей практики, некий Джозеф Бреннер. Это так?

– Доктор Бреннер, как же, как же, совершенно верно, – подтвердил Гупта. – Подозреваю, что его, бедняги, уже нет в живых. Ему бы сейчас было за сотню лет. В том районе он много лет трудился в одиночку, а уж потом пришел к нам – в новую для себя амбулаторию. С собой привел Дороти Оукден, которая двадцать с лишним лет печатала для него на машинке всю документацию. Мы взяли ее на должность секретаря-машинистки. Женщина в возрасте… по крайней мере, такой она мне виделась в ту пору. – Гупта опять усмехнулся. – Теперь-то я понимаю, что было ей не более пятидесяти. Замуж вышла поздно, вскоре овдовела. Не знаю, как сложилась ее судьба.

– Кто еще работал с вами в амбулатории?

– Так, дайте подумать… Дженис Битти, процедурная медсестра, весьма квалифицированная, лучшая из всех мне известных. Вышла из лондонских низов. Как и Марго, не понаслышке знала тяготы и лишения бедности. В ту пору Кларкенуэлл еще не стал престижным районом.

– Адрес ее у вас, случайно, не сохранился? – спросил Страйк.

– Надо проверить, – ответил доктор Гупта. – Я спрошу Джил.

Он начал выбираться из кресла.

– Потом, потом, когда мы закончим беседу, – остановил его Страйк, боясь прервать нить стариковских воспоминаний. – Продолжайте, пожалуйста. Кто еще работал с вами в амбулатории «Сент-Джонс»?

– Надо подумать, надо подумать… – повторил доктор Гупта, – медленно устраиваясь в кресле. – Было у нас две регистраторши, молоденькие, но с ними, к сожалению, связь потеряна… Как же их звали?…

– Случайно, не Глория Конти и Айрин Булл?

Эти имена Страйк выудил из старых газетных репортажей. Он даже нашел выцветшее фото, на котором были изображены две девушки скорбного вида, одна стройная, темноволосая, другая – блондинка (скорее всего, крашеная, решил Страйк), у входа в амбулаторию. В статье из «Дейли экспресс» сообщалось, что «Айрин Булл, медрегистратор, 25 лет», высказалась так: «Это ужас. Нам ничего не известно. Мы все еще надеемся, что она вернется. Возможно, у нее потеря памяти или что-то в этом роде». Глория фигурировала во всех газетных материалах, которые попадались на глаза Страйку, потому что оказалась последней, кто видел Марго живой. «Она только сказала: „Счастливо, Глория, до завтра“». Вид у нее был совершенно обычный, ну, может, немного усталый после рабочего дня, тем более что она задержалась – там был экстренный случай. На встречу с подругой она немного запаздывала. В дверях раскрыла зонт и ушла».

– Глория и Айрин, – покивал доктор Гупта. – Да, именно так. Обе молодые – очевидно, живут и здравствуют по сей день, но где их искать, ума не приложу.

– И это весь персонал? – уточнил Страйк.

– Да, кажется, весь. Нет, постойте, – спохватился Гупта, поднимая руку. – Была еще уборщица. Родом с Ямайки. Как же ее звали? – Он наморщил лоб. – Боюсь, не припомню.

Страйк впервые слышал, что в амбулатории служила уборщица. У себя в конторе он поддерживал порядок сам, Робин тоже не гнушалась наводить чистоту, а в последнее время подключилась и Пат. Он записал: «уборщица, Ямайка».