Театр одной актрисы (СИ) - Зимина Анна - Страница 5

В изголовье истлевшего скелета короля лежали аккуратно сложенные погребальные Чхиты — тонкие глиняные таблички с выбеленными буквами. Традиция записывать на глине все свои плохие поступки перед смертью и уносить с собой за грань до сих пор свято чтилась всеми королями Иллисипа и неукоснительно соблюдалась. Правда, вытаскивать грязное королевское бельишко на свет божий считалось поступком крайне скверным и каралось виселицей. Но граф Лод совершенно не собирался распространяться о своих делах служителям Акатоша. К тому же, вполне искренне считал, что ради государственных интересов может презреть все традиции и устои вместе взятые.

И поэтому прямо там, около диких скал, почти рядышком с останками почившего короля Эмунда принялся за чтение, периодически морщась на совсем уж неприятных моментах повествования. Приукрашивать действительность в погребальных Чхитах было кощунством.

Шут читал короткие рубленые фразы, и перед ним разворачивались события давно минувших веков. Король Эмунд подробно и обстоятельно писал о том, что он в своей жизни натворил. О бесконечных и бессмысленных войнах, многих тысячах убитых, уничтоженных, изнасилованных и замученных до смерти пытками было исписано много десятков табличек.

Но неправым Эмунд себя не признавал, не раз упоминая, что он потомок самого бога Акатоша, бога страха, войны и разрушений. Вот король Эмонд вырезал посольство песчаников, вот лично подсыпал яд своему родному сыну, подозревая его в измене, вот затеял жестокую войну… А вот это уже интереснее…

«… Мы сожгли двенадцать деревень. Проклятые людозвери выли. У меня в ушах стоял этот вой целый день. Мы вернулись в замок, и я упал.

Лекарь сказал, что археи меня покидают, и скоро я умру. Но я не стар, а археи уходят только у стариков. Я рассмеялся и выгнал лекаря. Приказал вытянуть его плетью.

Через пять дней я упал на пиру. Что-то горело в крови и причиняло боль. Потом исчезло.

Через три дня я лежал в постели. Был слаб. Кровь горела постоянно.

А на четвертую ночь я оказался в огне, и огонь мне шептал: «Найди ведьму моря, отбери ее архей. Это твое благословление теперь, и передай знание потомкам, и правь долго во славу мою».

Я велел строить храм Хен из белого мрамора и бирюзы и велел пригласить хенинку.

Морская ведьма отказалась отдавать архей. Я пытал ее.

Ведьма умерла. Я стал молодым и сильным, и вся вода была подвластна мне. Да славься Акатош и знание его!»

Шут выдохнул — вот оно! Вот и благословление бога. А вот и возмездие — море на долгие годы оказалось закрытым для горного королевства, что весьма сухо описывалось в Чхитах. И баллада, которая вела шута все это время, обрела новые краски. Как там было? «Отчаялись моря, в штормах начав взвиваться»?

— Молодец, горный король! — граф Лод оторвался от глиняных табличек, ухмыльнулся и покосился на вход в погребальную пещеру. — Подкинул ты нам проблем.

Граф дочитал все сам, сам же сложил Чхиты в изголовье почившего короля и приказал устроить маленький искусственный обвал. Вдруг еще кто-то заинтересуется? Надо бы запечатать все погребальные пещеры, но сначала нужно аккуратно влезть во все захоронения королей, мало ли, вдруг еще чего найдется? И аккуратно, не все сразу, чтобы не вызвать вопросы у служителей Акатоша, покровителя земных королевств. Не то, чтобы шут их как-то опасался, но лишние разговоры ни к чему.

Увы, ничего столь же интересного в пещерах-могилах больше не нашлось. Но шуту повезло снова. В этот раз в разрушенном храме Хен. Крошечная книжечка, сшитая из кожи какого-то морского гада, оказалась ничем иным, как карманной библией морских ведьм. Как она там оказалась? Акатош его знает. Но то, что было на ее страницах…

На черной коже — бирюзовые тисненые буквы, ни на грамм не стертые временем. Буквы-откровения.

«…Три сына-человека взяли кровь отца Акатоша — Балн, Кьяр и Орен. Огонь отца выжег в них вечность, уничтожил ее, и стали они смертными, как и все люди.

Горе богов создало археи, духи крови, и духи эти для сыновей-королей стали наградой в смертной жизни, стали печатью власти и силы.

Дочь же, Каспада, взяла только кровь матери и стала подобной богам, вечной помощницей богини Хен, с одним великим археем, что позволял ей подчинять моря.

Балн правил землей, Кьяр — горами, Орен — песками. Но сильна была в них кровь отца, что вечность разрушал миры. Жестоко было их правление, жестокой была их смерть. Каспада же создала острова, и все ее дочери имели кровь Хен, хоть и они много позже стали смертными.

Акатош похоронил сыновей спустя полвека. Бална предал земле, Кьяра — скалам, Орена — песчаным духам. Горе точило его сердце, год за годом вытравливая в нем то, что зародила богиня Хен, а смерть сыновей вернула его душе почти утраченную ярость и гнев.

Не мог смириться Акатош, что сыновья его смертны, что и внуки, и правнуки тоже познают страх гибели, возненавидел свою вечную дочь, Каспаду. И позволил потомкам сыновей своих забирать силой или принимать дар археи морских ведьм, чтобы обретать новую жизнь и силу. Не считался он с тем, что обрекает на смерть потомков своей родной дочери, Каспады.

Море же тогда вышло из берегов от гнева богини. Из глубин вышли чудовища, самим богом-разрушителем некогда созданные, и топили все корабли земных королевств.

Но тогда Акатош позволил приходить в мир чужим археям в царство Срединных Земель, прокляв, осквернив сам воздух. Земля в том месте стала гнилью, лес истаял, звери стали жаждать человеческой крови.

Хен не простила мужа и отказала ему в мире, спрятав в глубины своих морей и привязав его навечно к бесконечной тьме и страху…»

Шут читал, и с каждой строкой руки его дрожали все сильнее. Такие знания… За них слуги Акатоша и его прикончили бы, и самого короля. И этому можно было верить больше, чем привычной «Священной книге трех королевств». Однозначно.

Сейчас, как выяснил шут, граница, где появляются некие «души», стала Старшими болотами — за века многое в устройствах королевств поменялось. От дворца земного королевства до болот всего несколько часов пути.

Тут же стало понятно и резкое омоложение королевы Мавен, которая из мерзкой старухи в шелках и рубинах превратилась в юную девушку, правда, с такими же гадючьими глазами.

Удивляло только одно — если точка входа чужой души из другого мира существует столько веков, почему никто не знает о пришлых с могущественным археем? Шут решил, что к этому вопросу вернется позже. С Мавен шут связываться совершенно не желала, и поэтому разработал гениальный, почти сумасшедший план, чтобы добыть королю архей морской ведьмы.

Результат гениального плана сейчас гневно сжимал кулачки и смотрел на шута огромными бирюзовыми глазами.

Остался последний штрих, и можно будет праздновать победу. Вместе с помолодевшим королем.

И шут заговорил.

— Ну, раз ты все знаешь… У тебя есть выбор — отдать архей добровольно или же отдать его после пыток. Не сомневаюсь, что ты еще невинна. И, думаю, ты многое отдашь, чтобы не попрощаться со своей девственностью в компании нескольких десятков гвардейцев. Убить себя тебе не позволят, будут следить ежеминутно, а потом, если от твоей воли и гордости что-то да останется, отдам в бордель с самой мерзкой репутацией. Хм… Хотя откуда тебе знать, что такое «бордель»? Ну, в общем, будешь просить о смерти денька через три — столько у меня еще есть. И я ее тебе подарю, в обмен на твой архей, разумеется.

Ведьма с ужасом смотрела в пустые, ничего не выражающие глаза графа. Он говорил спокойно, ровно, совершенно равнодушно, и от этого было еще страшнее.

— Подумай, детка. Пара часов у меня есть. А пока — вяжите.

Он отдал приказ своим доверенным людям, которые без всяких сомнений в мгновение связали ведьму так, что она не могла пошевелить и пальцем.

— Глаз не спускать. Не прикасаться, в глаза не смотреть, не разговаривать. А лучше вообще рот ей завяжите.