Болгарские народные сказки. Том 1 - Каралийчев Ангел - Страница 6

— Давайте ей ноги отрубим, уж очень они у нее длинные, подкоротить надобно.

— Нечего их подкорачивать, ноги как раз впору, лучше голову срубим — она выше притолоки. И то правда, без головы человек еще как-нибудь обойдется, а без ног шагу не ступит! — рассудил другой.

— Принести, что ли, топор? — спросил третий.

Тут вышел вперед один каменщик:

— Не трогайте, — говорит, — женщину, давайте лучше притолоку разломаем!

Тогда уж вмешался и дед Петко.

— Погодите, люди добрые, нечего притолоку ломать и молодую увечить, пусть-ка она лучше немножечко нагнется!

Услыхала невеста эти слова, быстро нагнулась и прошла в дверь. Гости диву дались — какой умный этот прохожий! Повели его с собою, усадили за стол, три дня и три ночи жареными курами, пирогами да вином потчевали.

Погостил у них дед Петко и пошел дальше. Пришел в другое село. Видит — дом с вышкой, на ней мальчонка в одной рубашке стоит, а внизу его мать новые штанишки держит и покрикивает:

— Прыгай, сынок, в штанишки! Прыгай!

А мальчонка назад пятится — видно, не хочется ему прыгать.

— Что тут у вас творится? — спрашивает дед Петко.

— Сшила я сынку новые штанишки, — отвечает мать, — дай, думаю, примерю ему, а он вон где. Вот я и хочу, чтобы сынок в них сверху прыгнул.

— Как же так можно! Ведь убьется парнишка, — сказал дед Петко. — Пусть он спустится вниз по ступенькам, одну ногу в левую штанину сунет, а другую — в правую. Вот как их надевать нужно!

Женщина послушалась совета и легко надела на сына штаны, а в благодарность сняла с руки серебряный браслет и подарила старику.

Вышел дед Петко на широкую ровную поляну. Видит — плотники дом ставят. Двое из них ухватили бревно за концы и изо всех сил каждый к себе тянет.

— Что это вы? — удивился дед Петко.

— Да вот бревно растягиваем.

— Зачем?

— Больно короткое.

Покачал головой дед Петко.

— Напрасно силы тратите. Ничего у вас так не выйдет.

— А как же нужно?

— Возьмите еще одно бревно и сколотите их вместе.

Плотники так и поступили — хорошо получилось. На радостях подарили они деду Петко острый топор.

Ходил дед Петко из села в село и всё дивился: сколько на земле бестолковых и некому их уму-разуму научить.

Повстречалась ему раз какая-то женщина. Идет она, хворостиной корову подгоняет, а на шее у коровы висит золотое монисто.

— Ты кто такая? — спрашивает дед Петко.

— Разве ты не знаешь меня? Мой муж первый богач в нашем селе.

— А куда ты корову гонишь и для кого ее так обрядила?

— Корову подарю куму, а золото — куме. У нас и скотины, и денег без счету. Коли тебе по дороге, отведи вместо меня корову, а то мне недосуг. Дома у нас страсть сколько мух развелось, так я их палкой бью. Сладу нет с погаными!

— Хорошо, — согласился дед Петко, — почему не отвести, только ты скажи, где то село, в котором кумовья твои живут.

— Вон там! — И богачка закивала головой, словно лошадь над пустой кормушкой, а потом убежала.

Подивился еще раз дед Петко людской глупости и повел корову. А так как никто не мог ему сказать, где находится неизвестное село, отвел ее к себе домой и к тому же принес много гостинцев старухе Станке и дочери Пене.

Жили в одном селе муж с женой, и была у них одна-единственная дочка, которую они так любили, что и пылинке не давали упасть на нее. Всё на руках носили. Мать и отец с утра до вечера гнули спины на работе, а дочка ничегошеньки не делала. Допоздна, бывало, лежит в постели. Когда же надоест ей валяться, мать оденет ее, причешет и, как малое дитя, с ложечки накормит. Потом постелет у очага мягонькое одеяльце, избалованная дочка усядется на него и опять задремлет. Станет ей холодно, она только одно слово и скажет:

— Подтащите!

Отец с матерью тотчас же прибегут, подхватят ее под мышки и подтащат поближе к огню. А как станет ей жарко, второе слово промолвит:

— Оттащите!

И старики оттащат ее назад.

Долго ли, коротко ли, глядь, подросла избалованная дочка и заневестилась. Начали к ним в ворота стучаться сваты. Мать, встречая их, говорила:

— Что ж, мы согласны, но наперед должны вам сказать, что она у нас нежная. Будете ли вы холить ее так, как мы?

И рассказывала, как дочка их любит у огня посидеть, как они подтаскивают и оттаскивают ее и как с ложечки кормят.

— Ну нет, такая невеста не для нас! — покачают головой сваты и уйдут.

Много народу перебывало у них, но никто не решался взять к себе в дом избалованную дочку. Наконец явился к ним один парень. Грязный, усталый, рубаха от пота взмокла, руки от работы потрескались. Прямо с поля пришел.

Когда мать рассказала ему, какова их дочка, парень промолвил:

— Как раз такая жена мне и нужна. Мы с ней заживем, словно голубь с голубкой. На руках носить ее буду. Выдайте ее за меня.

— Хорошо, — согласились старики, оттащили дочку от огня, в подвенечное платье нарядили и посадили в телегу.

Парень отвез ее к себе домой. Постелил дерюжку возле очага и усадил на нее свою молодую жену. Потом пошел во двор, наколол дров, принес их целую охапку и развел большой огонь. Когда поленья разгорелись, молодице стало жарко, и она крикнула:

— Оттащи!

Но муж почесал в затылке, притворился, будто ничего не слыхал, и вышел.

Огонь в очаге запылал так сильно, что чулок на ноге избалованной дочки начал тлеть.

— Оттащите! — во весь голос закричала она. А оттащить-то ее некому. Делать нечего, сама вскочила и выбежала за порог. Хорошо еще, что догадалась сунуть ногу в корытце, где была вода для собаки, не то сгорела бы у нее нога.

А уж поздняя осень была. На дворе холодный ветер дул. Посидела молодая у порога, продрогла и начала от озноба зубами стучать.

— Подтащите! — опять закричала она. — Подтащите!

Но, увидев, что никто не приходит на ее зов, поднялась и сама добрела до очага.

Ужин сготовить было некому, и молодые улеглись спать, не поев.

На другой день муж поднялся на зорьке и проговорил, будто обращаясь к подстилке, на которой лежала у очага его голодная жена:

— Слушай, подстилка, я ухожу пахать, а ты свари обед. Половину жене моей оставь, а остальное мне отнеси. Только, смотри, не запаздывай, а то палки отведаешь.

Отправился муж в поле, а жена знай себе полеживает. Подошло время обедать, она и давай теребить подстилку:

— Ну-ка, вставай, лежебока, или ты не слыхала, что хозяин велел? Приготовь обед, я уже с голоду помираю.

Подстилка словно и не слышит.

— Ну смотри, после пеняй на себя! — пригрозила ей молодая.

Вечером вернулся хозяин, продрогший, голодный.

— Ты почему это не принесла мне нынче обед? — закричал он как будто бы на подстилку. А жену попрекнул: — Ты хоть бы ей напомнила!

— Да уж я говорила, говорила ей, муженек, а она и слышать ничего не хочет, — стала оправдываться молодая.

Тогда голодный муж схватил подстилку, накинул ее своей жене на спину и ну охаживать ее дубинкой.

— Ой, ой, муженек! — заголосила молодица. — Ты подстилку колотишь, а больно-то мне!

— Терпи, жена, терпи, я ее бью, чтобы она тебя слушалась, — отвечает муж, а сам знай дубинкой машет.

И на этот раз пришлось им лечь голодными. На третий день опять то же самое. А на четвертый день поняла избалованная дочка, что подстилка знать ничего не хочет и обеда хозяину не сготовит. Засучила она рукава, прибрала всё в доме, сварила горшок бобов, напекла лепешек, приоделась, воткнула цветок себе в волосы и отнесла мужу обед. Сели они рядышком и наелись вдосталь.