Северное Сияние. Том 2 (СИ) - Извольский Сергей - Страница 69

Но мы с Эльвирой были настоящими кровными родственниками, поэтому я просто постарался поделиться с ней энергией. Как умел – а умел я почти никак. Результат получился примерно такой же. Но все же получился. Так правда, что я закричал от боли – ощущения были такие, словно в руки через ладони до самых плеч быстро и резко воткнули два иззубренных штыря, а вот потом медленно потянули их обратно.

Судя по всему, Эльвира тоже от переданной мной жизненной энергии удовольствия получила немного. Тело девушки выгнуло дугой, рот распахнулся в беззвучном крике и ее буквально вырвало кровью.

Мелькнуло росчерком – рядом оказался вернувшийся из изнанки Валера. Оказавшись в истинной реальности, он сразу увидел и почувствовал, что я пытаюсь спасти царевну. Вот только сил у меня на это практически не было – накопленная в ходе жертвоприношения моя часть нашей общей энергии была израсходована еще тогда, когда я перемещался в Нижний мир.

Зато у Валеры этой нерастраченной энергии осталось немало. Не знаю, сам он додумался, или до этого ему подсказал кто, но сделал Валера более умную вещь – Эльвиру он поцеловал, не обращая внимания на ее окровавленное лицо. Поцелуй жизни – с помощью него мне уже не раз возвращали жизнь и здоровье. Правда, лекари – а Валера лекарем не был. Зато он был кровным братом Эльвиры, и его поцелуй неожиданно подействовал. Конечно, неидеально – сам принц рухнул кулем, лицом в пол, на мой беглый взгляд потеряв в весе сразу не меньше десятка килограмма. Сознание он, кстати, тоже потерял.

Эльвира же после его поцелуя остановилась на самом пороге смерти – рот ее был распахнут, дыхание булькало и хрипело, но мутная поволока с глаз исчезла. Вырубившийся Валера, может с испуга, а может от недостатка умения передал ей сил «на все деньги» – примерно также можно затушить костер, засыпав его золотыми монетами.

Но для нас вопроса цены сейчас не стояло – Эльвире просто нельзя было умирать. Нам сейчас вообще никому нельзя умирать, потому что после этого нужно воскресать – что не останется в стороне от родственников и кураторов, а еще ведь нужно будет после вновь создавать слепок души. А как это делать без лояльного навигатора, никто из нас не знает.

Отвалившись в сторону от прерывисто и хрипло дышащей (но дышащей!) царевны, оскальзываясь на ее крови я отполз в сторону и привалился спиной к столу. Все тело наполняла болезненная слабость – даже моргать затруднительно, не то что передвигаться.

Пытаясь устроиться поудобнее, левой ладонью вляпался во что-то неприятное. Опустив взгляд, руку отдернул – рядом со мной склизкой грудой собралось оторванное кнут-щупальце. То самое, которое за миг до звукового удара вместе с рукой выдернула Елизавета из плеча Спящего. И выдернув, выкинула в этот мир, избавляясь как от гранаты с уже сработавшим спусковым рычагом запала.

Ну да, там я об этом не подумал, а сейчас вижу – неизбежный щелчок кнута раздался здесь, вон ни одного стекла нет. Да и сквозняк по щеке веет, мебель по-другому стоит, по стенкам прижатая.

А это значит что? Правильно, это значит, что все вокруг теперь знают, что в коттедже Артура Волкова что-то взорвалось и стремительно бегут сюда чтобы узнать, в чем дело.

Господи, как же мне хочется просто лечь и поспать минут шестьсот, а после встать и без забот пойти просто прогуляться, пусть даже по серым от ноябрьской хмари улицам.

«Не в этот раз» – подсказал я сам себе, усилием поднимаясь. Лишние зрители нам сейчас точно не нужны. Так что мне необходимо встать и еще сделать кучу дел.

Посыльный перехватил цесаревича Алексея перед самыми дверьми Театра Европы, расположенного на перекрестке улиц Рубинштейна и Баланчивадзе, на знаменитом променаде, уже более полувека являющемся главной артерией ночной жизни Петербурга. Столь неожиданный – время за полночь, вызов государя наследника удивил, заставив моментально бросить предельно удивленную компанию и спешно удалиться.

Считанные минуты пути до Михайловского замка, не уложившиеся даже в четверть часа, пригодились цесаревичу для того, чтобы привести себя в порядок – и шагая по коридорам, дабы предстать пред взором непосредственного начальства он выглядел бодро и молодцевато. Будучи, как и полагается настоящему гусару, «до синевы выбритым и слегка пьяным».

Двое кавалергардов бесшумно распахнули двери, пропуская цесаревича в кабинет. Едва он зашел, также тихо створки закрылись, оставив его наедине с Императором и призрачным эхом оставшегося в коридоре стука каблуков.

Несмотря на неожиданный вызов, настроение у цесаревича было преотличнейшее – абсолютно все матчи широко распиаренного турнира закончились именно так, как и планировалось. И даже более того, результат получился определенно лучше самых оптимистичных расчетов. Настроение у наследника было отличное, а сам он совершенно спокоен – его нашел отправленный посыльным офицер свиты, а не экстренный вызов на портативный ассистант, что исключало срочность государственной важности. Именно из-за этого кажущегося ситуативного спокойствия наследник престола не сразу заметил и понял, что расположившийся за столом царь мрачнее тучи.

Пройдя в самый центр кабинета, цесаревич вытянулся по фрунт и замер, ожидая пока государь обратит на него внимание. Император же на срочно вызванного наследника пока не бросил ни единого взгляда. Он сидел неподвижно, и лишь его правая рука словно жила своей жизнью – равномерно перемещаясь по столешнице влево и вправо с равными интервалами.

Несколько секунд тяжелой тишины, наполненной лишь шелестом ладони по столу, и Император резко поднял взгляд горящим золотым огнем глаз, словно только сейчас заметив присутствующего. Скупым кивком поприветствовав цесаревича, государь круговым жестом провел по столешнице, поворачивая изображение так, чтобы и Алексей теперь видел то, что видел и Император. Наследник же в этот момент пытался вспомнить, когда последний раз видел сияние магии в глаза отца. И понимал, что очень и очень давно не было подобного, с момента памятного шторма, устроенного государем в Финском заливе.

Отбросив в сторону непрошенные мысли, цесаревич сконцентрировался на неподвижной пока объемной картинке угловатого коттеджа, выполненного в вошедшем совсем недавно в моду архитектурном стиле хай-тек: белоснежные стены, асимметрия прямых линий, сдержанная голубая подсветка фасада и парковых дорожек, широкие панорамные окна.

Картинка изображения словно замерла. Двигались только цифры секунд, показывая, что воспроизведение запущено. Видео, судя по угловой марке и дате, являлось сегодняшней ночной съемкой с военного беспилотника.

Последовало несколько долгих мгновений ожидания, и спокойная ночная безмятежность изображения вдруг оказалась нарушена гулким звуком – одно из широких стекол коттеджа вспухло, разлетаясь мириадами брызг, из которых вылетела человеческая фигурка. Нет, не человек, оборотень – понял цесаревич: за те мгновенья, пока выброшенный взрывом из окна молодой парень летел, он успел превратиться в черного ягуара, приземлившегося на все четыре лапы.

Кинжально острые когти рванули подмерзший газон, отбрасывая назад комья земли, и превратившийся в зверя оборотень стремительно побежал в сторону здания, из которого он только что столь необычным способом появился. Наблюдавший цесаревич невольно отметил, что воспроизведение видео замедлилось, давая возможность рассмотреть перемещения черного ягуара. Посмотреть было на что – звериная манера двигаться притягивала взгляд своей экономной стремительностью, направленной лишь на скорейшее достижение цели. Хищным совершенством.

Запрыгнув на один из пары угловатых садовых вазонов – угловатых, в стиле общей архитектуры коттеджа, оборотень пружиной распрямился, залетая на крышу террасы и следующим прыжком устремляясь к зияющему проему только что выбитого собой же окна. Но на середине полета ягуар оказался остановлен, как будто в грудь ему ударился воздушный молот. Впрочем, так и было – вся стена панорамных стекол вспухла взрывом, и мириады осколков полетели прочь. Черный ягуар, оказавшись на пути взрывной волны, мигом растерял стремительную грацию, будучи отброшен назад. Несколько раз хищник перекувырнулся в воздухе, будто потерявший ориентацию и запоровший прыжок с вышки спортсмен.