Озабоченный (СИ) - Митрич Влад - Страница 37

Весна. Апрель. Сок в берёзы бежит, свежий лист зеленью наливается, всё цветёт и пахнет, женская юбка укорачивается. Щепка на щепку лезет, однако школьникам, одиннадцатиклассникам, суровый ЕГЭ спать мешает.

Меня экзамены в принципе не волновали, потому что в «игровом» состоянии я помнил всё, а учился я основательно. Только Лену жаль было, которая от переживаний схуднула. Я знал, как ей помочь, но держал интригу – худоба ей шла и за волнением наблюдать было весело. На заклятье от нежелательной беременности ушло процентов десять от полного заряда накопителя, я это чувствовал. По словам ведьмы, многовато и она не понимала почему, а сам амулет похвалила – большой получился, объёмистый. Сила вернулась быстро, за один сеанс перепихона.

- Как ты можешь быть таким толстокожим? – возмущалась Лена, когда мы в очередной раз висели в квартире, которую я снял на полгода вместо гостиницы – на меньше риелтор не соглашалась, но и я не настаивал. – Мне на бюджет край надо, родоки платное не потянут. А твоя мама? Пол-лимона ты уже разбазарил, где деньги брать собираешься? Мы же вместе в универ…

Это была её фантазия. Я подумывал о медицинском, раз наговоры читать умею, а она о юридическом грезила. Я решил забрать её в Москву, и знал, что так и случится, несмотря на все её взбрыкивания.

- Да успокойся ты, плевать. Расслабься. В Москву поедем, в МГУ. Я на мед, ты на юр. Давно всё решено…

- Да ты знаешь какой там балл?! – я заткнул очередное возмущение поцелуем.

- Нет, ну всё-таки, - продолжила Лена, отдышавшись от оргазма. – Давай в наш универ, в МГУ боязно как-то. И когда с родителями познакомишься, я устала их завтраками кормить!

Тема болезненная, мною откладываемая. Неприятно мне было. Что я им скажу? Я вашу дочку люблю, типа, не переживайте? Типа, поженимся и всё такое? А фиг его знает, как мы там далее. Любим друг друга, да, но семья… ни она, ни я как-то этот вопрос не обсуждали. Отмазывался я от знакомства с родителями, и она сильно не настаивала, но, видимо, подгорело.

- Всё, завтра, - решился я. Завтра была суббота. Придётся прийти, в конце концов.

Костюм, галстук, маме цветы. Думаю, с отцом не перепутаю, как незабвенный Миронов-Козодоев с семьёй Семён Семёныча. Ровно шесть вечера, я стою в прихожей Лениной квартиры. Не перепутал, вручил матери – моложавой симпатичной женщине, держащей себя в форме. Мысленно порадовался за Лену: говорят, если хочешь узнать, какой станет твоя жена, приглядись к тёще. Увиденное мне понравилось.

- Так вот вы какой, молодой человек… - проворковала мать, оценивающе меня оглядывая. Меня так и подмывало щёлкнуть каблуками на манер военного и кивнуть – честь имею! Еле сдержался. – Ну, пройдёмте к столу. Леночка, поставь, пожалуйста, цветы в вазу.

Отец протянул мне руку. Рукопожатие оказалось твёрдым, проверяющим. Я не подкачал.

За безалкогольным ужином поговорили о погоде, о моих родителях и наконец дошли до моих планов.

- МГУ, однозначно. Нет, я пошёл бы в первый медицинский, но там юридического факультета… или есть? Не узнавала, Лен? Университет всё-таки.

Лена чуть не поперхнулась соком.

- Кх-м, кх-м, - закашлялась она, увиливая тем самым от ответа.

- Осторожней надо, доченька… - забеспокоилась мама, постукивая дочери по спине. Та возмущённо изгибалась, уходя от похлопываний. – Ты что же это, в Москву собралась? А как же наше общее решение?

- Да, дочь, действительно... – поддержал жену отец. – Мы платное не потянем, пойми, а на бюджет только у нас поступить можно. Сколько там по ЕГЭ проходной?

Я нахально влез в семейную идиллию.

- В этом году планируется минимум 458 и более. Пройдём, не переживайте. Да, милая? – обратился за поддержкой к Лене, вкладывая в слова заметную долю сарказма.

- Пётр, - заговорил отец серьёзно. – Ты одноклассник новенький, поэтому мы с мамой тебя не знаем, в отличие от других. Лена о тебе рассказывает мало, утверждает, что ты крайне надёжный товарищ и у нас нет причины в её словах сомневаться, но. – Последовала драматичная пауза. – Ты рассуждаешь, будто ты отличник, медалист, а на мой взгляд, прости, не похож; на полном серьёзе утверждаешь, вернее, из твоих слов выходит будто всё давно решено, что вы с Леной будете жить вместе, причём в чужом городе. Как это сейчас модно говорить… вы пара? Как это… у вас отношения? Не рано ли?

- Сердцу не прикажешь, - ответил я, пожимая плечами. – Анатолий Евгеньевич, не беспокойтесь. Я, конечно, прекрасно вас с Антониной Леонтьевной понимаю – кто я такой? Неизвестный тип, ворующий вашу горячо любимую дочь. Однако, я готов чем угодно поклясться, что не обижу Лену никогда в жизни, не допущу, чтобы она страдала и не позволю никому её обидеть. Поверьте мне, я способен за неё постоять…

- А от тебя кто её охранит? – папа, нахмурясь, в волнении забарабанил пальцами по столу.

- Папа! – возмутилась дочь. – Не надо меня от него охранять! – заговорила нервически, постепенно повышая накал. - Да, мы – пара, да, у нас отношения, мы любим друг друга! Это вполне достаточная причина для… для всего! Скажет в Москву – в Москву поеду, скажет на Северный Полюс – туда соберусь! И не надо меня отговаривать! – последние слова были выкрикнуты истерично. – И не пытайтесь меня удержать, сбегу!

- Доча, доча, - закудахтала мама, пытаясь обнять разбушевавшуюся Лену, которая вырывалась, не давая к себе прикасаться.

- Видишь, что ты наделал, - сурово проговорил отец, обращаясь исключительно ко мне.

Я же косился на Лену, готовую сорваться и убежать к себе в комнату. Если бы меня здесь не было, уверен, так и поступила бы, а сейчас не хотела оставлять меня наедине с родителями, то есть меня защищала, несмотря на истерику. Сердце облилось кровью.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал я, поднимаясь. – Спасибо, всё было очень вкусно. Вы замечательные люди, но мне пора… не надо меня провожать.

Они и не собирались. Только Лена, заметив, что я стою одетый, с новым рёвом бросилась ко мне и повисла, как на столбе.

- Петенька, ты прости меня… - выдавила, шмыгая носом.

- Ну, что ты, любимая, не за что тебя прощать… успокаивайся давай и баиньки. Утро вечера мудренее. Ну, всё, всё, - говорил ласково, постукивая девушку по спине. На груди куртки от слёз расплылось пятно.

С трудом разжал её руки и передал Лену маме, которую в этот раз дочь приняла и повисла уже на ней.

- Мама, ну почему вы с отцом меня не понимаете… - я тихо вышел. Пусть сами разбираются по-семейному.

Зв зимние месяцы ведьма поведала многое. Объяснила, почему знаки Юпитера и Сатурна надо было переворачивать – потому что сила из меня исходит согласно им, чтобы они вроде как «видели» куда, а остальные отвечали за поглощение, поэтому писались нормально. Поведала о своей личной жизни. Оказывается, интерес к частым траханиям она потеряла давно, а для заклинаний и для чувства уверенности в себе хватало редких встреч и бус – накопителей. Последней её любовью, если так можно назвать привязанность ведьмы, было та девочка с фотографии девятьсот двенадцатого года. От катаклизмов революции и гражданской войны старуха её прикрыла, но однажды не рассчитала страсть – придушила ремнём, когда хотела лёгким недостатком кислорода усилить оргазм. Для себя и неё, потому что ощущала девочку как себя, наподобие нас с Леной. Хлестала любовницу до крови, фиксировала в мучительных позах, получая смешанное садистско-мазохистское удовольствие, пила её кровь с целью усилить власть над ней и испытать ещё один вид наслаждения, говорила, непередаваемый. Жуть. Я спросил тогда, поражённый: «А совесть тебя не мучала?». На что получил исчерпывающий ответ: «Я давно забыла что это такое, мальчик. И ты забудешь», - сказала и расхохоталась истерично, как она умеет. Но после смерти девочки, вопреки наигранному идиотскому смеху потеряла интерес почти ко всему, поэтому так обрадовалась мне, моей дикой жажде жизни. Я не верил, что могу стать таким же, но боялся. После её рассказа я несколько раз просыпался в кошмарах, когда ощущал себя на месте садиста, издевающегося то над Леной, то над Катришкой с мамой. Ужас.