Барнеби Радж - Диккенс Чарльз - Страница 62

• Предыдущая
• 62/171
• Следующая

– Я преодолел в себе те естественные чувства, которые замыкают уста некоторым людям, и мною руководит только долг и любовь к истине. Мисс Хардейл, вы обмануты. Да, вас обманывает ваш недостойный избранник и мой негодный сын.

Она все не говорила ни слова и так же пристально смотрела ему в лицо.

– Я с самого начала был против того, чтобы он добивался вашей любви. Будьте ко мне справедливы, дорогая мисс Хардейл, и не забывайте этого. Мы с вашим дядей когда-то были врагами, и, если бы я жаждал мести, то сейчас мог бы торжествовать. Но с годами мы становимся мудрее и, как мне хочется верить, добрее. Поэтому я противился намерениям Эдварда. Я предвидел, чем это кончится, и пытался, насколько мог, уберечь вас…

– Говорите прямо, сэр, – сказала, наконец, Эмма, запинаясь. – Вы меня обманываете или сами обманываетесь. Я вам не верю… Не могу, не должна верить.

– Прежде всего, – начал мистер Честер мягко, – позвольте вручить вам это письмо, потому что вы, быть может, таите в душе обиду на Эдварда и я не хочу этим воспользоваться. Письмо попало ко мне случайно, по ошибке, а в нем, как мне сказали, объясняется, почему мой сын не ответил на одно из ваших писем. Боже упаси, – добавил он с чувством, – чтобы в вашей душе осталось чувство несправедливого гнева. Вам следует узнать – и вы увидите из письма, что в этом он не виновен.

Так искренне звучали его слова, столько безупречного благородства и прямоты было в поведении мистера Честера, что ему нельзя было не верить – и у Эммы сердце упало. Она отвернулась и заплакала.

– Дорогая моя, – наклонясь над ней, сказал мистер Честер с благоговейной нежностью, – я был бы рад, если бы вместо того, чтобы причинить вам еще больше горя, мог осушить эти слезы и успокоить вас. Мой сын… я не буду обвинять его в умышленном обмане, потому что люди молодые, не раз уже влюблявшиеся и затем изменявшие, обыкновенно поступают так безрассудно, почти не сознавая, какое зло они причиняют. Так вот мой грешный сын хочет нарушить данную вам клятву верности, – да он уже, собственно, ее нарушил. Можно мне ограничиться этим предупреждением, и пусть все идет своим чередом? Или вы хотите, чтобы я продолжал?

– Да, пожалуйста, продолжайте, сэр, – отвечала Эмма. – Скажите мне все, без утайки, вы должны это сделать ради него и ради меня.

– Дорогая, – мистер Честер еще ближе наклонился к ней и заговорил еще ласковее, – как я был бы рад назвать вас своей дочерью, но… видно, не судьба! Эдвард намерен порвать с вами под выдуманным, совершенно неосновательным предлогом. У меня есть тому доказательство: письмо, написанное его рукой. Простите мне то, что я следил за ним, – я его отец, мне дорог ваш покой и его честь, и другого выхода у меня не было. Письмо и сейчас лежит у него на письменном столе, готовое к отправке. В нем он пишет, что наша бедность – моя и его бедность, мисс Хардейл, – не позволяет ему добиваться вашей руки, и потому он решился не связывать вас больше вашим обещанием. Далее он великодушно обещает (как обычно в таких случаях делают все мужчины), что постарается в будущем стать более достойным вашей любви… и так далее. Словом, в письме этом он не только лжет вам – извините за откровенность, но я надеюсь на вашу гордость и чувство собственного достоинства. Отказываясь от вас ради особы, чье равнодушие в свое время уязвило его и толкнуло к вам, он еще разыгрывает из себя жертву собственного благородства и хочет, чтобы вы поставили ему в заслугу его отречение.

Эмма снова посмотрела на него с выражением оскорбленной гордости и, прерывисто дыша, сказала:

– Если все это правда, то напрасно он так старается. Я, конечно, очень ему благодарна за трогательную заботу о моем душевном спокойствии, но, право, он слишком добр, – пусть не стесняется и поступает как хочет.

– В том, что я сказал вам правду, вы убедитесь, когда получите его письмо… А, Хардейл, милый друг, очень рад вас видеть, хотя встреча наша довольно неожиданна и я оказался здесь по весьма печальному поводу. Надеюсь, вы здоровы?

При этих словах молодая девушка подняла глаза, полные слез и увидела, что у скамьи действительно стоит ее дядя. Чувствуя, что это испытание ей больше не под силу и что она не может сейчас ни говорить, ни слушать, она вскочила и пошла к дому, оставив мужчин вдвоем. Они стояли, глядя то друг на друга, то на удалявшуюся Эмму, и долго ни один из них не произносил ни слова.

– Что это значит? Объясните, – сказал наконец мистер Хардейл. – Зачем вы здесь и что вам нужно от нее?

– Дорогой друг, отозвался мистер Честер, устало садясь на скамью и с удивительной быстротой переходя на свой обычный тон, – вы не забыли, надеюсь, нашу недавнюю встречу в той чудесной гостинице, владельцем которой вы являетесь, – прекрасное заведения для людей с деревенскими привычками и железным здоровьем, которым ни страшна никакая простуда? Вы мне сказали, что во всех видах лжи и обмана я опытен и изобретателен, как настоящий дьявол. И я считал – да, я был уверен, что вы мне льстите. Но сейчас я начинаюсь удивляться вашей проницательности и, не хвастая, могу сказать: вы были правы. Приходилось вам когда-нибудь разыгрывать благородное негодование и величайшее чистосердечие? Если нет, то вы понятия не имеете, дорогой мой, как это утомительно!

Мистер Хардейл смерил его взглядом, полным холодного презрения.

– Знаю, вам хотелось бы уклониться от объяснения, – сказал он, скрестив. – Но мне оно необходимо. Я подожду.

– Да нет же, нет, друг мой, вам не придется ждать ни одной минуты, – возразил мистер Честер, небрежно закинув ногу на ногу. – Это проще простого, и объяснить все можно в двух словах. Мой сын написал ей письмо, мальчишеское, благородное и сентиментальное послание, и оно пока еще лежит у него на письменном столе, потому что у него не хватает духу отослать его. Я позволил себе ознакомиться с содержанием этого письма – думаю что отцовская любовь и беспокойство за сына служит достаточным оправданием. И сейчас я пересказал письмо вашей племяннице – ах, Хардейл, какая очаровательная девушка, настоящий ангел! – и, конечно, в соответствующем освещении, выгодном для пашей цели. Теперь дело сделано, и вы можете быть совершенно спокойны. Посредники и пособники устранены, самолюбие вашей племянницы уязвлено до крайности, ревность вспыхнула пожаром… Разоблачить обман некому, а вы подтвердите ей то, что я сказал. Таким образом, после ее ответа разрыв будет окончательным. Если она получит письмо Нэда завтра днем, считайте, что вечером все между ними будет кончено. Можете не благодарить, я старался для себя. И если я выполнил наше соглашение со всем усердием, какого только вы могли пожелать, я делал это из чисто эгоистических побуждений, уверяю вас.

– Будь оно проклято, это соглашение! – воскликнул Хардейл. – Будь проклят час, когда я решился на обман и связался с вами. Правда, я поступил так из добрых побуждений, и вряд ли вы поймете, чего это мне стоило, но я ненавижу и презираю себя за это.

– Ну и горячий же вы человек! – заметил мистер Честер с ленивой усмешкой.

– Да, горячий. И меня бесит ваше хладнокровие. Черт возьми, если бы ваша кровь была горячее, а я не был связан… Ну да ладно, дело сделано, – так вы сказали, и в этом случае вам можно верить. Когда совесть будет укорять меня в предательстве, я вспомню вас, ваш брак, – и пусть это послужит мне оправданием перед самим собой в том, что я разлучил Эмму с вашим сыном. Ну, а теперь наш союз расторгнут, и мы можем не встречаться больше.

Мистер Честер грациозно послал ему воздушный поцелуй, и все с тем же спокойствием, которое не изменило ему даже тогда, когда его собеседник весь трясся от душевной муки и гнева, продолжал сидеть на скамье в удобной позе и смотрел вслед уходившему мистеру Хардейлу.

– Ты был моим козлом отпущения и рабом в школе, – сказал он, подняв голову и провожая его глазами. – А позднее – моим другом и тогда не сумел удержать свою возлюбленную, сам свел нас, и я отнял ее у тебя. Как в прошлом, так и сейчас я оказался победителем. Можешь лаять на меня сколько хочешь, незадачливый и злой пес! Удача всегда на моей стороне, и твой лай меня только забавляет.

• Предыдущая
• 62/171
• Следующая