Эль-Сид, или Рыцарь без короля - Перес-Реверте Артуро - Страница 14

Он помолчал, подкрепив намеренную паузу улыбкой.

– А потому убивать – убивайте, однако не слишком увлекайтесь. Пусть потаскухи, которых для них Магомет припас, еще потомятся.

Послышались смешки и грубые шуточки. Неохотно улыбнулся даже Диего Ордоньес, оценив остро́ту. Руй Диас подобрал ветку и принялся рисовать на земле, продолжая излагать свой замысел:

– Лучше будет, если каждый сейчас поймет, что ему надлежит делать, потому что в бою отдавать приказы будет некогда… Здесь оставим мулов и все лишнее под присмотром одного бойца. Все остальные, в полном вооружении, со щитами за спиной, поскачут на мавров. С этой минуты каждый будет есть и пить только то, что у него с собой. Понятно?

Бойцы выжидательно закивали. Руй Диас завершил чертеж и резко перечеркнул его из угла в угол:

– Дело надо будет решить с одного удара. Главные силы нападут на врага, сомнут его и рассеют, а другая часть, поменьше, займется обозом и пленными, чтоб их не успели перебить.

Тут он снова помедлил и оглядел всех по очереди – так, чтобы каждому казалось, будто он обращается к нему лично.

– Под страхом смерти запрещаю даже прикасаться к добыче, пока хоть один мавр будет жив и не в плену. Это всем понятно?

– Под страхом смерти, – повторил Минайя, в свою очередь обводя воинов взглядом. – Очень даже понятно.

Все, включая Ордоньеса, кивнули. Педро Бермудес, племянник и знаменщик Руя, показал на римскую дорогу:

– А ч-что будет с обоими А-альварами и их людьми?

– Думаю, они пойдут следом за мавританской колонной. По пятам за нею. Если все будет хорошо, двинутся по римской дороге.

– Они смекнут, что происходит?

Руй Диас стер рисунок и выпрямился, отряхивая руки от земли:

– Оба они – люди опытные, поднаторелые в этом деле. Уверен – сообразят, что к чему. И сумеют встретить бегущих мавров… Кто еще хочет спросить?

Таковых не нашлось. Бойцы взирали на него удовлетворенно и почтительно. Чувствуя себя в надежных руках. Для ветеранов Руй Диас был давний товарищ по оружию, хороший начальник, который к тому же был известен тем, что добычу всегда делит по справедливости. Для молодых – просто легенда. А на самом деле призвание командира в том и состоит, чтобы разработать план действий и убедить других следовать ему, даже если это и приведет их к гибели.

Руй Диас переглянулся с Минайей и снова возвысил голос:

– Вы связали свою судьбу с моей, и всего золота мира не хватит, чтобы уплатить вам этот долг. Однако все же кое-что могу вам пообещать. Мы будем сражаться и сегодня, и потом, и о нас с вами будут говорить и христиане, и агаряне. Порукой в этом будет мое слово. Враги будут проклинать наши имена, друзья – восхищаться нами и тем, что мы совершили. С Божьей помощью.

Договорив, он перекрестился. И по рядам его бойцов, склонивших головы и тоже осенивших себя знаком креста, пролетело негромкое, но дружное: «С Божьей помощью».

Монашек поднял руку, благословляя всех:

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, amen.

Казалось, они едут к луне, висевшей над самым горизонтом, куда уходила римская дорога. Рассеянный свет вырывал из полумрака деревья и скалы, удлинял тени людей и лошадей. Все это придавало призрачный вид колонне, которая двигалась медленно и почти беззвучно, если не считать цоканья копыт о гладкие плиты дороги.

Руй Диас, по обыкновению, ехал впереди, со щитом за спиной, с копьем у правого стремени и луки седла, с мечом в кожаных ножнах – у левого. Исполняя собственный приказ, он надел кольчугу, набросил на голову ее капюшон, защищавший шею и затылок, а поверх натянул шлем – к неудобству такого облачения он и его люди давно привыкли. Ночная тьма часто бывает чревата неприятными неожиданностями. Если мавры по какой-то причине решат двигаться вперед, а не разбить бивак, вполне вероятно столкнуться с ними нос к носу во мраке.

Он думал (такая уж у него была обязанность – думать и предвидеть) о двоих невидимых сейчас дозорных, которых выслал вперед. Он снова отрядил лучших: Галина Барбуэса и неразлучного с ним Муньо Гарсию. И приказал соблюдать на марше все предосторожности, вслушиваться и всматриваться, чтобы не пропустить даже намека на стоянку или авангард. Это было особенно важно, потому что мавры, становясь лагерем, выставляли дальние сторожевые посты, а если двигались, высылали разъезды. В последнем случае, поскольку они считали, что римская дорога свободна до самой Корверы, Барбуэс и Гарсия смогли бы, при известном проворстве и везении, уничтожить разведчиков и тем самым ослепить отряд, идущий следом.

Филин на соседнем дереве захлопал крыльями, устремил серебряные глаза на всадника. «Добрая примета», – подумал тот. Взглянул на луну, взбиравшуюся по небосводу все выше, а затем, полуобернувшись в седле, – на конную колонну, двигавшуюся за ним. Потом поерзал немного, стараясь сесть так, чтобы подушка седла поменьше терла ранку на левой ляжке, и снова принялся всматриваться вперед – туда, где, как масло, разливалось по старым камням лунное сияние.

И оно привело ему на память другое, озарявшее стены Саморы в ту ночь, когда у него на глазах был убит в спину отважный и честолюбивый король Санчо, который попытался было вновь объединить королевство, недавно разделенное на три части по воле выжившего из ума отца. Так окончилась жизнь короля Санчо, а с нею вместе – и благополучие его друга и знаменщика Руя Диаса. И так же, как светит сейчас луна на римскую дорогу, светила она в тот день, когда вступил он на путь, что привел его в конце концов к изгнанию.

На миг Руй Диас дал волю горьким мыслям. Об утраченном и обретенном. Он служил дону Санчо с беззаветной преданностью. Юный инфант, впоследствии король, отличался нравом крутым и нетерпеливым: он презирал слабых и потому терпеть не мог своих братьев Альфонсо и Гарсию, заявляя, что у сестры Урраки мужества больше, чем у обоих, вместе взятых, – и не знал жалости к врагам. Но зато уважал отвагу и верность. Ему и самому в полной мере присущи были эти свойства, и когда он снимал перчатку и протягивал правую руку, в этом не было ни двусмысленности, ни притворства. За этого человека – инфанта, короля, природного повелителя – можно было убивать и умирать, и Руй Диас, многократно отнимая чужие жизни, очень часто готов был отдать и свою собственную. Так было, когда он, еще паж в ту пору, кинулся с одним кинжалом между королем, сброшенным с коня, и разъяренным кабаном; так было и в битве при Гольпехере, когда после атаки кастильцев и леонцев дона Альфонсо он – уже знаменщик дона Санчо – сумел спасти короля, окруженного тринадцатью всадниками, готовыми схватить его коня за узду и потащить в свой лагерь. В этот миг Руй Диас передал знамя помощнику, чтобы освободить руки, и с яростным воем ринулся на врагов – и, не имея иного подспорья, кроме коня и меча, убил или ранил двенадцать, одного обратил в бегство – и спас своего господина.

«Он в одиночку дерется с тринадцатью!» – подняв кубок с вином, ликующе объявил своим придворным дон Санчо, когда праздновали победу. На что его знаменщик, пожав плечами, ответил вполголоса: «Я дерусь с одним, государь. А если рядом оказывается второй, дерусь со вторым. А Господь, который ставит их передо мной, дарует мне присутствие духа и терпение».

Руй Диас поморщился с горечью. Да, это был настоящий король. Цельный, благородный, жизнелюбивый, надменный, воинственный. Проживи Санчо Второй подольше, он сумел бы затянуть петлю на шее мусульманских эмиратов, раздираемых вечными распрями и слабеющих с каждым днем: с покорившимися маврами он заключил бы мир в обмен на дань, а непокорных и чересчур прижимистых утопил бы в крови. Однако вмешалась судьба и привела его под стены Саморы, залитые лунным светом, подобным тому, что озаряет сейчас медленный шаг отряда. Не дал Господь. Или, по крайней мере, думал Руй Диас, слыша, как в такт лошадиному шагу постукивает меч о седло, пока не дал.