Нарисуй мне любовь (СИ) - Николаева Юлия Николаевна - Страница 36

— Двадцать четыре.

Она кивнула.

— Недолго она своё счастье искала, выходит, — добавила, вздыхая, — через пару лет и того… А отец твой что?

— Я его не знаю, — покачала головой, — воспитывалась в детском доме.

— Ох, дитятко… Да если бы Ирина только знала… Она б тебя забрала. Да от Веры ведь ни одной весточки не было. Отец твой, видать, тоже залётный, поматросил и бросил.

Я неопределённо пожала плечами. Отца я знаю, только толку? Не представляю, как приду к Абрамову и скажу, я ваша дочь. Ладно, об этом пока рано. Тут вернулась сиделка, мы уставились на неё.

— Врач сказал, лучше повременить с визитом, состояние очень не стабильное, а ваша схожесть с дочерью может только усугубить. Завтра он приедет, посмотрит и попробует её подготовить ко встрече, если хотите.

— Как она вообще?

— Плохо. Два инсульта, первый шесть лет назад, второй полгода. Парализованная левая сторона, передвигается в инвалидном кресле, общая слабость…

— Да просто она жить не хочет, — перебила Инна Викторовна, — ради кого, говорит, жить теперь? Пашка умер, рак легких у него был, лечили, дом пришлось продать в Рыбацком, сюда перебрались вот. Долго прожил, двенадцать лет ещё… Верка пропала, больше родить не получилось. Родных не осталось. Вот Ирина и… Сердце у неё давно шалить начало, после смерти Паши разбило. Потом как-то собралась ещё, а после второго ничего не хотела уже. Дайте, говорит, умереть спокойно. На улицу не выходит, даже в кресло не хочет садиться… А теперь уж и не может. Увядает она, сама умереть хочет. Вот если бы раньше вы приехали, может, и ожила бы, а теперь и не знаю, что делать.

— А сейчас она где?

— Спит. Может, пусть хоть так глянет? — Инна Викторовна посмотрела на сиделку, та пожала плечами.

— Думаю, можно.

Рогожин остался в кухне. Странным образом, стоило нам переступить порог квартиры, как мы поменялись ролями, он молчал и слушал. Видимо, решил: это моя жизнь и мне решать, что говорить и как поступать.

Мы прошли к единственной комнате, Анна открыла дверь, я заглянула внутрь. Первое, что бросалось в глаза: бедность, такая въевшаяся, больше напоминающая черту характера. Облезлые старые обои, стенка, в углу маленький телевизор из старых, возле окна инвалидное кресло, у стены диван, где сейчас и лежала Ирина Георгиевна. На женщину шестидесяти пяти лет походила мало: высохшая, бледная, сморщенная, — она больше походила на труп, чем на живого человека. Здесь словно витал запах смерти, я даже поёжилась, хотелось поскорее покинуть комнату. А ещё я не почувствовала к этой женщине ничего. И не знала, корить себя за это или просто принять сей факт. Хоть она и являлась моей бабушкой по крови, для меня это была просто больная женщина, на которую я зачем-то смотрю. Даже пребывание тут показалось глупостью. От этого стало стыдно, и я решила: надо дать нам шанс. Останусь на пару дней, все равно мне особенно делать нечего, никто меня не ждёт.

Вернувшись в кухню, спросила Инну Викторовну, не осталось ли у кого Вериных фотографий. Несмотря ни на что, хотелось на неё взглянуть, увидеть, какой была моя мать.

Альбом нашёлся в стенке, старый, с потертыми краями, в бархатной обложке. Фотографии были приклеены на серые картонные листы.

Маленькая Вера не вызвала особых эмоций, но от последних фоток в горле появился ком. Мы и правда были очень похожи, у меня нос немного острее, губы пухлее, а в целом, сходство поразительное.

— Как сестры, — поддакнула Инна Викторовна, словно читая мои мысли, — ты даже красивее. Видать, отец хорош собой.

Абрамова я никогда не видела, так что сложно сказать. Можно найти его фото в интернете. Оригинальный способ познакомиться с родителем, однако.

— Я могу взять одну? — спросила Инну Викторовну, она махнула рукой.

— Конечно, бери, сколько хочешь. Кому они теперь нужны?

Сердце от этих слов сжалось. Здесь все уже готовы к смерти, ждут её.

Чай был выпит, ответы получены, делать больше нечего. Я решила откланяться, разместиться в гостинице, а завтра буду думать, что делать, дождавшись ответа врача.

Обменявшись телефонами с Инной Викторовной и сиделкой, мы отбыли.

— Что думаешь? — спросил Илья на улице, закуривая.

— Останусь на пару дней. Ты можешь ехать домой.

— Завтра поеду. Давай поедим и поищем гостиницу.

Если с первым вопросов не было, то второе оказалось затруднительно. Гостиницу мы не обнаружили, но в десяти километрах от города нашёлся придорожный отель. Одноместных номеров не было, мы взяли двухместный. Он оказался маленькой комнатушкой с двумя кроватями и тумбочкой между ними. На входе санузел с унитазом и душевой кабиной.

— Райский уголок, — усмехнулся Рогожин, садясь на кровать, она ответила скрипом пружин.

Я разместилась напротив, выдыхая. Чувствовала себя неимоверно уставшей, словно все соки выжали. Новые факты биографии не укладывались в голове, в мыслях сумбур, не знаешь, как оценивать происходящее.

Илья вдруг сел передо мной на корточки, кладя руки на мои колени. Я посмотрела на него.

— Понимаю, тебе сейчас хреново, — сказал он, — но самая ужасная правда лучше лжи и неизвестности. Теперь ты знаешь, что тебя не бросили, по крайней мере, мать. Отец мог и вовсе не знать о твоём существовании… Да, в этой истории много вопросов. Кто-то тебя выкрал, цель мы не знаем, но… ты жива, и это главное. Тебя не убили, не бросили умирать, отнесли в детский дом. Смотри, сколько уже плюсов, — он вдруг улыбнулся, мягко, ободряюще, и на душе стало теплее.

— Иди сюда, — поднявшись, потянул за руку, заставляя встать. Обнял, уткнувшись губами в волосы. И стало вдруг так хорошо, спокойно, словно Илья укрыл меня от бед и зла, толпившихся вокруг. Я почувствовала себя маленькой, хрупкой, ранимой и в то же время защищённой. Это было ново и странно. Раньше я всегда была сама за себя, а теперь на мгновенье показалось, что есть ещё кто-то за меня. И я подняла глаза, ловя взгляд Ильи. Он нахмурился, глядя на меня, словно борясь сам с собой, а я потянулась к нему, предлагая меня поцеловать.

Он на мгновенье растерялся, видимо, не ожидая подобного, нахмурился, между бровей залегла тяжелая складка. Я подумала, ещё мгновенье, и буду выглядеть просто неприлично. Но тут Илья наклонился и поцеловал… в лоб. Тут же отойдя на пару шагов, сказал, не глядя:

— Думаю, надо ложиться спать.

И ушёл в душ. Я же стояла, пытаясь понять, что сейчас произошло. Мои намерения он понял, это точно. Но не ответил, хотя я была уверена, что он не против. То есть раньше была, а теперь даже и не знаю. Или боялся, я в растроенных чувствах, потому и полезла, потом буду жалеть, если одним поцелуем не ограничится? А не ограничиться вполне могло. Только я в подобное благородство со стороны Ильи не верю, не такой он человек.

Уж лучше бы воспользовался ситуацией, потому что теперь я чувствую себя полной дурой.

Чтобы избежать неловкую ситуацию, я прошла в душ, как только Рогожин из него выполз. На Илью старалась не смотреть, но все же бросила быстрый взгляд. Парень был по-прежнему хмур и задумчив. Вот и поди пойми его.

Душ я принимала долго, стояла под струями воды, смывая усталость и эмоции сегодняшнего дня. Их было немало. Я с трудом осознавала происходящее, но самое дурацкое: так ничего и не чувствовала по отношению к обретённой бабушке. Может, дело в том, что мы не общались, и скорее всего, вряд ли будем, учитывая её состояние. Но ни она, ни Вера не вызвали в душе какого-то трепета. Была только усталость, тяжесть, непонимание, как жить дальше.

Когда я вышла из душа, в комнате горел только ночник, часы показывали девять вечера. Илья уже был в постели, лежал, отвернувшись к стене. Спал или делал вид, не знаю. Погасив ночник, нырнула под одеяло. Ну да, встали рано, тяжёлый день, дорога, он хочет отдохнуть, потому и лёг. Или просто пытается избежать повтора ситуации с поцелуем? Или ненужных вопросов?

Я лежала, глядя как полоски света скользят по тёмному потолку, когда на дороге проезжали машины. Почему-то казалось, Илья тоже не спит, повернув голову, посмотрела на соседнюю кровать: он по-прежнему лежал спиной ко мне. Какая-то дурацкая ситуация, честное слово. Не хочу об этом думать, нужно просто попытаться заснуть. Завтра он уедет, я останусь, всего-то несколько часов будем делать вид, что ничего эдакого не произошло. Да и не произошло ведь. А по возвращении съеду, в конце концов, пора и честь знать.