Визажистка - Клюкина Ольга - Страница 31

Какое это все же неизбывное счастье — чувствовать в своих руках тепло, нежное тепло любимого мужчины!

Но когда с ремнем, брюками, а затем и рубашкой удалось справиться, Вера в полной мере почувствовала упоительный запах тела Александра, в котором смешались отзвуки какой-то горьковатой туалетной воды, мужского пота, паров бензина и шампанского. И поняла, что ошибалась, — лучше бы они с самого начала были обнаженными и беззащитными друг перед другом, как первые люди на земле.

Александр мягко пододвинул Веру к дивану, и когда она ощутила на себе горячую тяжесть его тела, то стало окончательно ясно: нет, вот оно, самое лучшее, ничего другого совсем не надо.

Точнее, теперь Вера вообще ни о чем не думала и просто ощущала, как с каждой секундой они с Александром становятся все более слитным и во всех смыслах совершенным существом, одним человеком. Нет, даже не так — на какое-то время они сделались и вовсе богоравными. И стали бессмертными, как загадочное древнее божество.

Вера ни теперь, ни потом никогда не могла сказать, сильным ли Александр был любовником или «так себе», как любила говорить про своих мужиков Ленка. Она и представления не имела, долго ли продолжался их волшебный танец или всего несколько мгновений. Но одно она знала точно — никогда в жизни ей не было так хорошо, как сейчас.

Вера могла бы поклясться чем угодно: то, что она испытала в конце, был не просто сильнейший оргазм — вспышка наслаждения просветила все ее тело от макушки до кончиков пальцев и сумела обозначить какую-то другую, неведомую глубину, о существовании которой она раньше в себе и не подозревала. И в этом откровении было что-то сладкое, на редкость волнующее, но в то же время — пугающее, жуткое…

Некоторое время они лежали молча, не в силах пошевельнуться и хотя бы на миллиметр отодвинуться друг от друга. Казалось совершенно нелепым, невозможным сейчас буднично встать, включить свет, начать одеваться, совершать привычные действия. Александр тоже это почувствовал и лишь пошарил рукой в груде валяющейся на полу одежды, пытаясь отыскать сигарету.

— Что ты там говорила сегодня про факел Гименея? — спросил он, щелкая в темноте зажигалкой. — Можно, я нам посвечу? И заодно покурю?

Маленький огонек выхватил на мгновение из темноты его черный, бездонный глаз, неповторимую линию профиля. Даже темные, непроницаемые зрачки Александра сейчас имели какой-то нежный, сливовый оттенок — так и хотелось дотронуться до них губами.

— Конечно, — кивнула Вера, посмотрев на огонек сигареты, замерший возле его губ — таких горячих и нежных.

Вере вдруг пришла в голову крамольная мысль, что загадочная красота и золотистый пушок на щеках Александра, заметный при лунном свете, пожалуй, и есть основное неоспоримое доказательство существования ее любимого золотого века в истории человечества. А все остальное — лишь бутафорские руины и изъеденные червяками рукописи.

— Если бы я мог здесь остаться… — вдруг вздохнул Александр. — Какая нелепость; уезжать именно сейчас, когда я тебя встретил.

— Ты никак не можешь остаться?

— Пока нет.

— А когда?

— Если бы я только знал!

— А если я найду и убью того человека, который тебя преследует?

— О, тогда конечно. Но это очень трудно. Его не найти.

— Я — смогу. Я теперь все смогу. Ну что ты смеешься? Ты мне не веришь?

— Верю, что ты. Это я просто дымом поперхнулся. Вера. Хорошее у тебя имя.

— Погоди, а за что тебя Марк ненавидит? Я имею в виду — Марк Семенович, из фирмы «Алкей»? Почему он на тебя в ресторане с кулаками полез?

— Потому что я осмелился зайти на его территорию. Но мне нужно было передать подарок, меня попросили. И вообще — я не ожидал, что он так это воспримет, иначе не пришел бы и тем более сестру не привел.

— От кого подарок? От сестры, от Дины? Ты привез его с собой, оттуда? Знаешь, я пока совсем ничего не понимаю.

Александр потушил сигарету, замолчал.

— Ты много знаешь, хорошо. А зачем тебе понимать? — сказал он усталым, каким-то мертвым голосом. — И незачем знать еще больше. Это давняя история. И к тому же опасная. Даже то, что кто-нибудь увидит нас вместе, уже может быть опасно для тебя. Знаешь, я — дурак. Не нужно было…

— Тс-с-с! Теперь уже поздно сожалеть. Скажи только одно, последнее, это не Марк?

— Нет, — помолчав, сказал Александр. — Это было бы слишком просто. Но ты обещала больше ничего не спрашивать. Тебя все это не должно касаться. Я не мог не приехать на свадьбу своей единственной сестры. Хотя не должен был этого делать.

— Знаешь… я спасу тебя.

— Я начинаю не верить твоим обещаниям. А ведь я ответил на твой последний вопрос. Можно, я лучше у тебя кое о чем спрошу?

— Нет, — покачала головой в темноте Вера. — Только не сейчас.

— Почему? У тебя тоже свои «парижские тайны»? — усмехнулся Александр еле заметно.

— Да нет как будто, — призналась Вера. — Просто, о чем бы мы сейчас ни говорили, ты ведь все равно уедешь. Разве не так? Наверное, у тебя уже и обратный билет есть.

Она старалась говорить спокойно и даже как можно более равнодушно, но в последнем вопросе все же вырвалась, выпорхнула наружу тайная надежда. А вдруг останется?

— Да, ты права, скоро уеду, — сказал Александр, помолчав. — И билеты есть. Я не могу пока тебе всего рассказать.

— О чем же нам тогда вообще говорить? — спросила Вера, невесело улыбнувшись. — О погоде в Париже?

Александр лежал сейчас рядом с Верой совершенно голый и усталый, в позе Адама с потолка Сикстинской капеллы — так же свободно раскинувшись по всему дивану и подогнув под себя колено. Но теперь между ними была пропасть предстоящего расставания, которую невозможно преодолеть, протянув руку.

Неожиданно Вера посмотрела на потолок и вздрогнула — при свете луны было видно, что сверху на них смотрел огромный разноцветный глаз. Надо же, а ей и впрямь почему-то постоянно мерещился на себе чей-то неотвязный взгляд, как будто бы все это время кто-то за ней наблюдал, причем явно не из добрых намерений.

— Кто это? — спросила она, показывая наверх. — Там, на потолке.

— Где? — удивился Александр. — А, это плакат какого-то кинофестиваля, я точно не помню, какого года. В этой комнате осталось почти все так же, как было в детстве. Мама говорит, что так ей кажется, будто я все еще дома. Она так любит меня.

— А отец?

— С отцом у нас всегда были сложные отношения. Но ничего, как-нибудь… Мы совсем разные люди.

Вера еще раз посмотрела на потолок и подумала, что для этого любопытного плакатного глаза они с Александром тоже, должно быть, сейчас представляют собой что-то вроде живой классической фрески, собственной версии о сотворении мира и любви.

Фрески, которая, едва возникнув, сразу же взорвалась, разлетелась на множество разноцветных осколков.

«Я все равно спасу тебя, — упрямо подумала про себя Вера. — И сделаю так, чтобы ты мог просыпаться в этой комнате. Чтобы мы вместе могли утром смотреть на этот глаз. Я не знаю, что для этого нужно сделать. Но я все сделаю, все…»

— Пойдем, — встала Вера. — Отвези меня, пожалуйста, домой.

— Ты не хочешь вернуться к сестре?

— Нет, мне нужно побыть одной.

Похоже, к ночи весь снег все же высыпался из небесного мешка и теперь ровным слоем лежал на земле, покрывая пустынный ночной город.

— Жаль, скоро все растает. Передавали, что завтра будет потепление, — сказал Александр почти весело, усаживаясь за руль. — У нас тоже там сейчас так.

«Где — там?» — хотела спросить Вера, но в самый последний момент удержалась.

Потому что дальше непременно захочется узнать: почему там, а не здесь? А главное, с кем — там? Где ты там живешь? О чем думаешь?

И почему все это не с ней, не с Верой?

Но тогда точно конец, снег растает, все сразу же закончится, встанет на свои места. Останется только темнота со светящейся табличкой: «Выход». Она ничего, ничего не должна о нем спрашивать, узнавать! Но как же тогда спасти его?