Древнее зло в кресле босса - Алексеева Оксана - Страница 4

Сейчас мне даже хотелось, чтобы из съемки этот кадр не вырезали – пусть зрители увидят, каков на самом деле владелец мармеладной фабрики. Да, он умен и предприимчив, вон как производство всего за пару лет развернул, но это не дает ему права быть таким козлом! Слезы обиды то и дело наворачивались, я, кажется, никогда еще не испытывала такой ненависти к конкретному человеку. И очень хотелось отомстить. Может, пыль на его столе не вытереть? Черт, нет, так я только себе отомщу, а этот засранец даже не заметит. Сразу видно, что мы с ним разные ветви эволюции – во всем проявляется! Да я физически не смогла бы отрезать скотч так криво, как делает он, будто зубами его отрывает. Но отомщу – на этот раз не буду перед уходом выравнивать край скотча, пусть подавится.

Уверена, мы – люди – все в чем-то похожи. Незаметные уборщицы эту похожесть часто замечают, вынужденные сталкиваться с самыми тайными проявлениями человеческих натур. Например, секретарь Ирина Ивановна, прекрасная молодая женщина, ест много конфет – ее урна всегда заполнена фантиками. То ли она таким образом стресс снимает, то ли взяла на себя миссию делать выручку всем столичным стоматологам. А вот замдиректора по закупкам, – большой чистюля и обожает своих внуков: у него везде можно обнаружить фотографии двух смеющихся мальчишек, очень на него похожих. Или юристы – о, юристы представляют собой особый тип людей – кичатся своими дипломами: там, где у других сотрудников висят фото жены или детей, у юристов размещены заламинированные дипломы. В отделе айтишников всегда хаос, а все полки забиты истрепанными справочниками. У замдиректора по рекламе в кабинете зачем-то хранится клюшка для гольфа, а начальница отдела кадров часто забывает выключать на ночь компьютер – и если при протирании пыли случайно дернуть мышку, то увидишь неизменное: она двадцатилетней давности на фоне моря. Должно быть, самый яркий кадр ее биографии или желание самой себе напомнить, какой красавицей она была. Все мы похожи тем, что ищем способ на секунду отвлечься от работы и, глянув в нужную сторону, напомнить себе о каком-то приятном эпизоде в жизни или достижении, ради которого и продолжаем рвать и метать. Если в каком-то месте мы проводим восемь часов ежедневно, то само это место неуловимо меняется – да хотя бы канцелярия становится не такой, как у остальных.

После неприятного инцидента я невольно отметила странность: кабинет генерального директора был начисто лишен личных тайн. Вообще ничего не говорило о его наклонностях, хобби или обычных предпочтениях: все слишком офисное, «закупочное», недешевое, но и не подчеркнуто дорогое. Через три смены это начало вызывать во мне любопытство, потому я не только навела уборку, но и просмотрела содержание всех шкафов – ни единой художественной книги, как ни единого справочника, ни даже папки с внутренней документацией, только то, что лежало на столе для подписи или просматривалось прямо сегодня. Я не настаиваю, что любой человек обязан в рабочее время перечитывать любимый детектив… но тем не менее, у всех остальных хоть что-то находилось. Не было здесь и запаса свежих рубашек, как у всех замдиректоров, ни единого фотоснимка – последнее я списала на то, что богатый и влиятельный человек может опасаться афишировать лица родных. Но как объяснить, что он не обзавелся компьютером? Неужели не возникает перед ним задач, которые решаются с помощью хотя бы ноутбука? Единственное, что в его кабинете вообще выдавало присутствие жизни, – постоянный бардак на рабочем месте, как если бы Григорий Алексеевич обожал швыряться ручками и дыроколами, а о существовании блюдца под кружку с кофе не подозревал – и с особым удовольствием печатал коричневые кружочки на светлой поверхности. Это бы ничего, но я ведь видела: иногда следы попадали и на документы! Разумеется, в отделах ему замечание на этот счет не сделают, но как же меня саму раздражали подобные натуры!

Однако с тех пор сама личность директора меня заинтересовала. Я даже приезжала теперь на работу чуть раньше – меня, само собой, пропускали без вопросов как штатного сотрудника, и я, не переодеваясь в униформу, имела возможность гулять по коридорам и наблюдать за концом рабочего дня. Так хотелось еще раз глянуть на директора – лучше всего о-очень со стороны, но все же найти в нем нечто, после чего я с уверенностью назову его человеком – поганым, но человеком.

Мне не везло. Зато я застала несколько бесед возле курилки или шепотков в дамском туалете – судя по всему, Григория Алексеевича можно пока назвать только «поганым». Истерика начальницы отдела кадров была показательной – она даже не заметила моего появления, причитая при своих коллегах:

– Двадцать лет, двадцать лет я отдала этой работе! Ни одного нарекания, семь почетных грамот! И за что? За какую такую ошибку меня можно старой крысой называть?! Была б ошибка – нет же! Я, оказывается, документ на десять секунд позже занесла! Не в девять ноль-ноль, а в девять ноль-ноль десять! Можно в такое вообще поверить?

Я долго мыла руки и поглядывала на нее через зеркало, но потом не удержалась и уточнила:

– Прошу прощения! Но разве фабрике двадцать лет? Я думала, что от силы два…

Женщина шмыгнула носом и не разозлилась на мою наглость – верный признак полной раздавленности:

– Нет же, фабрика давно открыта – еще при замечательном Николае Николаевиче, пусть земля ему будет пухом…

Остолбенев от новой порции новостей, я отозвалась изменившимся голосом:

– В каком это смысле – пухом?

– Так вот, как раз два года назад у самого лучшего директора произошел инфаркт! – она вдруг сбавила тон и зашептала. – Я ни на что не намекаю, но Григорий Алексеевич тогда только пришел на производство, и – хоба! – начал неожиданно подниматься по карьерной лестнице. Хоба – и вот он уже партнер предприятия, хотя работал-то без году неделя. И, хоба, – женщина перешла на едва слышимые звуки, – у Николая Николаевича инфаркт, хотя ничего не предвещало беды. И сразу все изменилось – от названия до атмосферы!

Одна из девушек сложила руки на груди и покачала головой:

– Ага, Маргарита Семеновна, вы бы еще его в убийстве обвинили. Инфарктом, ага!

– Зря, Катерин, смеешься! Я никого не обвиняю! Но сами посудите – как будто весь мир способствовал куче совпадений!

– Которые остаются всего лишь совпадениями, – резюмировала рациональная Катерина. – Возьмите себя в руки, Маргарита Семеновна, и вспомните о своей зарплате. Или вы не знаете, что там, где хорошо платят, и работать сложно? Не за отличным настроением мы сюда приходим. И директор еще симпатичный… – она задумалась, подняв взгляд к потолку, и закончила: – Симпатичный богатый психопат, чтоб ему счастья в жизни не видать!

Маргарита Семеновна еще сильнее наклонилась, как будто и это движение понижало уровень звука:

– А вы знаете, что за полоска под трудовым соглашением? Я вам скажу – никакая это не полоска, а текст, написанный третьим кеглем! Сама писала, засунув совесть в двадцатилетний стаж работы! Мы все, дорогие мои, подписались, что не имеем права обращаться в суд за моральной компенсацией – он даже в контракте прописал, что каждую из нас может называть старыми крысами и идиотками, а если посмеем об этом заявить – так еще и штраф сверху получим!

Все, и я в том числе, ахнули, припоминая, что действительно какая-то полоска была, которая не попадает даже под совет «читай, что написано мелким шрифтом», потому что там весь договор написан так мелко, что на четырнадцатой странице глаза слезятся. Похоже, начальник не только хам, но и прекрасно это осознает, раз юридически подстраховался.

Женские коллективы всегда остаются женскими – сплетни здесь неистребимы. Но уходя, я все же мысленно посочувствовала оставшимся: они вынуждены ради зарплаты терпеть оскорбления, словно у них вообще гордости нет!.. Хотя о чем это я? Со мной директор тоже приветлив не был, но я все еще не пишу заявление на увольнение – а у меня дома нет детей, которых надо кормить. Просто перетерпела, подзабыла, о той же самой зарплате вспомнила, прикинула, где еще такое теплое местечко разыщу… Искать причины в самих жертвах легко – но только до тех пор, пока сам на их месте не окажешься.