Записная книжка Дэша и Лили - Левитан Дэвид - Страница 5

Вскрываю конверт и… что? Бука, как мысленно прозвала я незнакомца, оставил мне «Крестного отца» и меню доставки из пиццерии «Два сапога». На меню виднеются следы подошвы – оно, видно, успело поваляться на полу книжного. Тему антисанитарии продолжала и книга: изрядно подержанный, пропахший никотином экземпляр, трухлявые страницы которого дышали на ладан.

Я позвонила Лэнгстону за расшифровкой этой бредятины. Он не ответил. Стоило родителям написать, что они без приключений добрались до Фиджи, как Бенни официально переехал к нам. Теперь дверь брата на замке, мобильный выключен.

Мне не оставалось ничего другого, как отправиться за своей записной книжкой в пиццерию. В любой непонятной ситуации – глотай углеводы.

Я пошла по адресу, указанному в меню доставки, – пиццерия находилась на авеню-А, сразу за Хьюстон-стрит.

– Вы знаете угрюмого парня, которому нравится «Крестный отец»? – поинтересовалась я у официанта за стойкой?

– Если бы, – отозвался он. – Вам простую пиццу или пепперони?

– Кальцоне. – Тут подавали странноватую пиццу с каджунской приправой. Моя чувствительная система пищеварения такого не выдержит.

Заняв угловую кабинку, я принялась листать книгу, оставленную мне Букой. Никаких подсказок. Что ж, похоже, игра окончилась, не успев начаться. Простушке Белой Лилии такие сложности не по плечу.

Однако тут на пол выпало засунутое в книгу меню, и из него показался уголок листка для заметок, который я каким-то образом проморгала. Я подняла его и увидела мальчишеский почерк: небрежный и трудноразличимый.

Ужас какой. Я могу его расшифровать.

На листке был отрывок из стихотворения Мэри Хоу, самого любимого стихотворения моей мамы. Мама – профессор, специализирующийся на американской литературе двадцатого века. В детстве она частенько мучила нас с Лэнгстоном поэтическими пассажами, читая их вместо сказок на ночь. Современную американскую поэзию мы с братом знаем пугающе хорошо.

Стихотворение, упомянутое незнакомцем, мне нравится так же сильно, как и маме. В нем говорится о поэтессе, которая смотрит на свое отражение в витрине видеопроката. Мне всегда это казалось страшно забавным. Представлялась безумица, бродящая по улицам и подсматривающая за собой в витрины видеопрокатов, где рядом с ее отражением видны постеры с Джеки Чаном, Сандрой Буллок или еще какой знаменитостью, не имеющей никакого отношения к поэзии. Угрюмец понравился мне еще больше, когда я увидела, что он подчеркнул в стихе мою любимую строчку:

«Я живу. Я тебя помню».

Не видя связи между Мэри Хоу, пиццерией «Два сапога» и «Крестным отцом», я снова позвонила брату. И он опять не ответил.

Я несколько раз перечитала отрывок стихотворения. «Я живу. Я тебя помню». Поэзию я не особо понимаю, но должна отдать должное поэтессе: звучит красиво.

Двое в соседней кабинке выкладывали на стол взятые напрокат фильмы. Тут меня осенило: «в витрине видеопроката». Прямо в пиццерии располагался видеопрокат.

Я метнулась туда с такой скоростью, словно это туалет, куда мне срочно приспичило, – и сразу прошла в нужную секцию. «Крестного отца» там не оказалось. Тогда я спросила работницу видеопроката, где могу найти этот фильм.

– Он на руках, – ответила та.

Тем не менее я вернулась в секцию и все-таки нашла «Крестного отца – 3», но не на той полке. Открыла коробку и – удача! – увидела еще одну записку с почерком Буки:

«Никто и никогда не берет в прокат «Крестного отца – 3». Особенно учитывая то, что он стоит не на своей полке. Еще одну подсказку? Если да, то найди «Бестолковых». Они там, где печаль встречается с жалостью».

– Где печаль встречается с жалостью? – снова обратилась я к работнице видеопроката, ожидая услышать какой-нибудь экзистенциальный ответ.

Девушка читала книгу и даже не оторвала от нее взгляда:

– В секции зарубежных документальных фильмов.

Ух ты.

Я прошла туда и – да! – рядом с фильмом «Печаль и жалость» обнаружила «Бестолковых». В коробке нашла новую записку:

«Не ожидал, что ты продвинешься настолько далеко. Тоже фанатка депрессивных французских фильмов о массовых убийствах? Если так, то ты уже мне нравишься. Если же нет, то… какая разница? А как насчет фильмов Вуди Аллена? Тоже их не выносишь? В общем, если хочешь вернуть свою записную книжку, то выбери любой фильм, оставь в нем указания и отдай его Аманде за стойкой. Только, пожалуйста, никаких рождественских фильмов».

Я вернулась к работнице видеопроката.

– Вы – Аманда?

Девушка подняла на меня взгляд и выгнула бровь.

– Да.

– Могу я у вас оставить кое-что для одного человека? – Меня так и подмывало при этом похлопать ресницами, но я сдержалась.

– Можешь.

– У вас есть фильм «Чудо на 34-й улице»?

– Это что, шутка? – спросил я у Аманды.

И она так на меня посмотрела, что стало ясно: надо мной действительно подшутили.

Вот это дерзость!

На кой черт я упомянул рождественские фильмы? Естественно, Лили не удержалась от подколки. А записка-то!

«5. Ищи шерстяные варежки с оленями».

Куда мне теперь идти, наверное, не понял бы только дурак.

В «Мэйсис».

За два дня до кануна Рождества.

Отправить меня туда – все равно что надеть мне на голову подарочный целлофан и пустить в него углекислый газ. Или повесить меня на веревке из кредитных карточек. Магазин за два дня до сочельника сродни осажденному городу, где очумевший народ бьется не на жизнь, а на смерть за последний снежный шар с морским коньком дабы подарить его какой-нибудь двоюродной бабушке Мэри или еще какой седьмой воде на киселе.

Не пойду туда.

Не могу.

Не хочу.

Придется.

Я попытался отвлечь себя игрой в слова. «Шерстяной» – это ведь то же самое, что и «из шерсти». Без разницы вообще. То же самое можно сказать и о таких словах, как: «деревянный» и «из дерева», «золотой» и «из золота». Однако отвлечься удалось ненадолго. Стоило подняться по лестнице из подземки и выйти к Геральд-сквер, как меня чуть не сбили с ног толпы с баулами. Над всем этим хаосом звенел «похоронный» звон колокольчика Армии спасения, и я ничуть не сомневался, что если не унесу поскорее отсюда ноги, то мне на голову свалится детский хор и запоет меня до смерти.

Я вошел в «Мэйсис» и увидел душераздирающую картину: универмаг, переполненный покупателями, которые не получают удовольствия от покупок, не радуют подарками себя любимых, а передвигаются в каком-то боевом режиме от цели к цели. Галстук – для папы, шарф – для мамы, свитера – для детей, хотят они того или нет. Я купил подарки близким по Интернету с двух до четырех ночи третьего декабря, и они уже стоят, где положено, чтобы быть открытыми в новом году. Мама оставила мне подарки у себя дома, а отец вручил стодолларовую купюру и пожелал хорошенько повеселиться в городе. «Не потрать все на выпивку и женщин», – добавил он, намекая на то, что хоть часть этих денег мне следует потратить именно на них. Если бы существовал сертификат на бухло и девочек, то отец бы обязательно подарил мне его, заставив секретаршу сбегать за ним в обеденный перерыв.

Продавцы, пребывающие в непреходящем шоке от всеобщего ажиотажа, даже не посчитали странным мой вопрос:

– Где мне найти шерстяные варежки с оленями?

В конце концов я оказался в отделе верхней одежды. Интересно, если варежки – верхняя одежда, то беруши можно считать внутренней одеждой?

Мне всегда казалось, что варежки – это обратная эволюция. С чего это мы хотим походить на менее подвижную версию лобстера? Однако мое пренебрежение к варежкам достигло новых глубин, когда я «имел счастье» ознакомиться с праздничным ассортиментом этого товара в «Мэйсис». Здесь были варежки в форме имбирных человечков и варежки в блестках. Одна пара варежек имитировала поднятый палец автостопщика: видимо, местом назначения был Северный полюс. Такие варежки прямо на моих глазах взяла женщина в возрасте и положила поверх груды других, которые держала в руках.