Один в поле (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич - Страница 19

Я представил, как бы отреагировали земляне на внезапное вторжение извне группы существ страхолюдного вида, к тому же до зубов вооруженных. Наверняка, их попытались бы заблокировать, разоружить и взять в плен, чтобы подвергнуть тщательному допросу. А в случае невозможности захвата, уничтожить, дабы другим неповадно было соваться на Землю-матушку без спросу. То есть с высокой долей вероятности на нас будет организовано нападение. Не приведи господь, чтобы у тамошних обитателей оказалось в распоряжении какое-нибудь высокотехнологичное оружие, на худой конец — банальная атомная бомба. В случае его применения, времени для создания двухстороннего портала у нашего псионика не будет.

Не хочется думать о самом плохом варианте исхода нашей миссии. Допустим, аборигены окажутся белыми и пушистыми и будут рады встрече с сошедшими с небес пришельцами. За богов или ангелов нас посчитают. Преклонят колени, стукнут лбами о землю, танец зажигательный в нашу честь исполнят, ну еще что-нибудь эдакое в том же духе. В этом случае слово останется за дипломатией, а наша рота продолжит осуществлять охранные мероприятия портальных врат. Согласно подписанного нами контракта, в течение года с планеты нас не выпустят, хотя бы для предотвращения утечки информации. Не исключено, что под каким-нибудь благовидным предлогом заставят торчать там дольше. Особой проблемы в этом не вижу. Зато перспектива, стать причастным к, пожалуй, самому знаменательному событию в истории человечества Земли, вольно или невольно заставляет сердце одновременно сжиматься от страха и трепетать от предвкушения… Предвкушения чего? Да кто ж его знает, чего нам ждать от этих самых инопланетян. В любом случае, первый контакт — первый опыт общения с разумными. Вполне вероятно, потом будут и другие, но первый — всегда первый, имена тех, кто в нем участвовал навсегда будут занесены в анналы и выбиты на скрижалях истории…

«Опомнись, Лед! — осадил сам себя. — Эко тебя прёт: анналы, скрижали!»

Не анналы, а глубокое анальное отверстие, в котором я оказался — из него бы выбраться живым и здоровым. А уж вечная память благодарного человечества… нафиг, нафиг. По окончании контракта мне обещана полная легализация под другим именем, поэтому мое участие в столь знаковом событии вряд ли станет известно широкой общественности. Скорее всего, информация о том, что первый контакт с представителями инопланетного разума помогали осуществлять выдернутые из-под следствия и даже осужденные на длительные сроки преступники, так и останется под грифом «Совершенно секретно». А когда рассекретят годков через двести-триста, все это будет уже никому не интересно. Со всех нас возьмут подписку о неразглашении и дадут пинка, типа гуляйте, вас тут не стояло. А народу на обозрение представят «настоящих героев», чья репутация перед законом безупречна.

Пока я рефлексировал в кустиках подобным образом, поступила команда закончить перекур и строиться на плацу. Поднялся с травки, одернул комбинезон, поправил ремень, головной убор и мухой помчался в указанном направлении. Для себя решил никому не рассказывать об услышанном. Когда-нибудь всю необходимую информацию до нас доведут или оставят в неведении до встречи с инопланетянами — это уж как высокое командование посчитает нужным.

До самого окончания нашего обучения услышанный мной разговор двух лейтенантов так и остался моей тайной. Серьезные физические и нервные нагрузки как-то отодвинули информацию о «зеленых человечках» на задний план. Нет, я ничего не забыл, но изначальной эйфории от предстоящей встречи с братьями по разуму уже не испытывал. К тому же у меня как-то неожиданно случился бурный роман с одной весьма и весьма симпатичной девчонкой — майором Поляковой Надеждой Викторовной.

Когда тридцатилетняя стройная платиновая блондинка с голубыми глазами, элегантно упакованная в военную форму с погонами майора впервые продефилировала мимо курилки, народ приху… пардон, бойцы обалдели и весьма бурно выразили свое восхищение. Особо эмоциональных майор тут же отправила в распоряжение ротного старшины. Мне повезло. Как обычно, избегая табачного дыма, я скрывался в кустиках. На появление на Базе крайне симпатичной дамы отреагировал без особых восторгов. Чего глазеть на виноград, коль гроздь высоко и попробовать не получится, а трахать кого-то глазами, кончая при этом носом, как-то не привык. Мой метод — метод поручика Ржевского — подойти к даме и предложить: «Мадам, а не перепихнуться ли нам вечерком?». Далее вариативно: либо ладошкой по щеке, либо вызов на дуэль от кого-нибудь из её воздыхателей, либо желанный перепих. Справедливости ради, чаще я добивался поставленной цели, ибо всегда реально оценивал свои шансы и знал, как растопить женское сердце перед тем, как напрямую сделать заманчивое предложение.

Насчет майора Поляковой я не испытывал абсолютно никаких иллюзий, поскольку ничем особым не выделялся из серой солдатской массы. Ага, это я так думал. Оказалось, сильно занижал свою самооценку. Я был замечен и оценен в качестве достойного самца. Однажды после отбоя в мою комнату проникло небесное существо женского пола в лице Надежды Викторовны.

До её появления я считал себя буквально выжатым и неспособным пошевелить хотя бы пальцем. Как оказалось, усталость вовсе не помешала мне проявить удаль молодецкую в вопросе взаимоотношения полов. Так или иначе, Надюха покинула меня под утро усталая, но крайне довольная и обещала вернуться в самое ближайшее время.

«Самое ближайшее время» наступило на следующую ночь. Теперь у нас все случилось не столь сумбурно и яростно, но криков и сладострастных воплей хватало. Под утро дама разочарованной не выглядела.

Первое время ночные забавы накладывали определенный дискомфорт на мое самочувствие. Постепенно подруга слегка угомонилась, я втянулся в процесс, и все у нас стало на свои места. С некоторого времени майор Полякова осмелела до такой степени, что открыто посещала меня в любое удобное для нас обоих время. Теперь во время перекуров я чаще всего не прятался в тени деревьев, медитируя на проплывающие в небесах облака, а как озабоченный жеребец мчался галопом, чтобы — как это пишут в бульварных романах — слиться в бурном экстазе с любимой женщиной.

Насчет «любимой женщины» спешу разочаровать особ мечтательных и склонных к идеализации человеческих отношений. Происходящее между нами можно охарактеризовать скорее термином «химия». Я толком не знаю эту женщину, она — меня. Мы не общаемся в быту и по службе. У нас нет возможности оценить характеры и привычки друг друга. При всем при этом мне нравится её облик, я с удовольствием вдыхаю её запах, меня кидает в дрожь, когда я прикасаюсь к её телу. Я чувствую, как она, внешне холодная и неприступная, млеет при моем приближении и полностью теряет контроль над собой, когда мы оказываемся в постели. Вполне вероятно, ничего этого не было бы, если бы у нас было совместное хозяйство, общие дети и прочая семейная рутина. И слава богу, что у нас ничего этого нет и у нас есть возможность подобно малым детям радоваться жизни и получать друг от друга удовольствие полной мерой.

На мой вопрос: — Почему я, а не кто-то другой? — ведь брутальных самцов или смазливых парнишек вокруг вполне достаточно.

Она ответила: — Дурачок, ничего не понимаешь, — и заткнула мне рот своими чудесными губами.

Сослуживцы от зависти поначалу пытались меня третировать обидными подначками. Я проявил совершенно несвойственную мне сдержанность — всего-то одна сломанная челюсть и парочка разбитых в хлам физиономий. А как прикажете реагировать на «казарменную блядь», «дешевую давалку» и прочие оскорбительные выпады в адрес майора Поляковой? Все проходило сугубо по армейским правилам за пределами Базы, вдали от камер видеонаблюдения и сторонних взглядов. Пострадавшие объясняли травмы случайными падениями. Однако начальству кто-то все-таки стуканул о моих разборках с зарвавшимися нахалами. Полковник Саркисов, как это ни странно, узнал о причине травм среди личного состава раньше ротного, и попытался провести со мной воспитательную беседу. На все бездоказательные обвинения полковника я лишь пожимал плечами и лицемерно сетовал на скользкие после ночного дождя дорожки, всякие коряги и корни, которые вылезают неведомо откуда во время утренней пробежки, в доказательство показал сбитые костяшки пальцев, дескать тоже пострадал от проклятых корней, хорошо упал правильно, а то бы тоже мог лицо разбить. В конечном итоге «колобку» надоело скакать вокруг меня и промывать мне мозг. Он грохнулся в кресло и, глядя в мои наглые зенки, сказал: