Обворожительно жестокий (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 11

Хотя беспокоиться следует скорее о моем разуме.

Я видела, как в переулке, всего в нескольких футах от меня, погибли трое мужчин, но испытываю странное отсутствие эмоций по этому поводу.

Конечно, они мне не очень нравились.

Кроме того, я выросла на ферме с большим количеством скота, который регулярно становился моим обедом, поэтому пролитие крови для меня не новость. Я знаю, каково это, когда повседневная жизнь сопровождается насилием.

Но все же... Я должна что-то чувствовать. Раскаяние или отвращение, гадливость или неверие. Что-то.

Что-то еще, кроме тайного чувства удовлетворения.

* * *

Когда я открываю дверь комнаты, вижу Лиама, вовлеченного в разговор с двумя полицейскими. Стоя примерно в четырех с половиной метрах от сестринского поста, они не замечают меня, что дает мне прекрасную возможность наблюдать производимый Лиамом эффект в действии.

Даже разговаривая с ним, ни один из полицейских не смотрит Лиаму в глаза. Их взгляды не отрываются от мыса его туфель. Они похожи на двух хорошо обученных собак, ожидающих команды у ног своего хозяина.

Лиам замечает меня у двери. Он оглядывает меня, сверкая глазами, как волк в моем сне. Что-то тихо сказав полицейским, чтобы только они могли слышать, он отходит от них ко мне.

Хотя он оказывается к ним спиной, они оба склоняют перед ним шляпы, прежде чем повернуться и уйти.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, когда подходит ко мне. Его хмурый взгляд говорит мне, что он не одобряет мой план.

— Ужасно, но жить буду. Уже не терпится вернуться домой и принять душ. Вот, ты оставил это в палате. — Я протягиваю ему экземпляр книги «В поисках утраченного времени», которую схватила на выходе, но Лиам отрицательно качает головой.

— Оставь себе.

— Я не знаю французский.

— Еще нет.

Он говорит это так, словно пророчит мне миллион поездок в Париж в светлом будущем. Эх, знал бы он, что я никогда не выезжала за пределы Соединенных Штатов...

Он берет меня под локоть и мягко ведет к лифтам в конце коридора.

Часы на стене у сестринского поста показывают четверть первого ночи. По отвисшей челюсти, которую медсестра средних лет бросает на Лиама, когда мы проходим мимо, я понимаю, что ее трусики только что промокли.

— Разве нам не нужно дать им знать, что я ухожу? Дать мне рекомендации и все такое?

— Нет.

Разумеется, нет. Он ни на что не спрашивает разрешения.

— А как же мои обезболивающие?

— Все под контролем.

Я смотрю на его пустые руки и плоские карманы. Его костюм скроен настолько идеально и так хорошо на нем сидит, что можно было бы увидеть очертания скрепки, но никакие выпуклости не омрачают гладкие контуры его одежды.

Кроме той, что у него между ног (на которую я старательно не смотрю).

— Боюсь спросить, где же ты спрятал пузырек.

Он косо на меня смотрит. Мне казалось, это должно его развеселить, но вместо этого он испепеляет меня взглядом.

Этот человек ничего не может с собой поделать. Его настройки по умолчанию — бушующий ад. Даже когда он пытается быть осмотрительным, жар раскатывается от него волнами.

Мы молча спускаемся в лифте на первый этаж, молча идем к выходу, молча он помогает мне сесть в черный «Кадиллак-Эскалейд», ожидающий нас у обочины.

Только когда мы отъезжаем от больницы, он обращается к своему водителю... на иностранном языке.

Водитель — симпатичный тридцатилетний парень с плечами полузащитника, черными волосами и пронзительно-синими, как сосульки, глазами — смотрит на меня в зеркало заднего вида, прежде чем пробормотать ответ на том же языке.

Либо он страдает серьезным случаем застывшей скуки на лице, либо я ему не нравлюсь. Энергетика от него такая же холодная, как и его глаза.

Когда он снова переводит взгляд на дорогу, я чувствую себя кроликом, выпущенным из капкана.

Я обращаю свое внимание на туманную ночь за окном.

— Это был гэльский?

— Да, — тихо отвечает Лиам. — Но мы называем его просто ирландским. — Следующая пауза кажется тягостной. — Знаешь его?

— Нет. Но мой дедушка был ирландцем. Отец моего отца. Он был родом из Дублина. Дедушка дожил до ста четырех лет. Часто пел мне колыбельные, когда я была совсем маленькой.

Я отворачиваюсь от окна как раз вовремя, чтобы поймать, как Лиам и водитель обмениваются взглядами в зеркале заднего вида.

На этом разговор заканчивается. Лиам становится все более и более напряженным, когда мы приближаемся к моей квартире, взвинченным и беспокойным, время от времени он разминает руки, а затем сжимает их в кулаки.

Я хочу спросить его, что происходит, но понимаю, что не следует. Хочу спросить, откуда он знает мой адрес, но не стоит. Хочу спросить его о многом другом, но и на это не решаюсь. Если это конец наших «отношений», то эти детали не имеют значения. Во всяком случае, я слишком устала, чтобы сейчас иметь дело с тайнами вселенной.

Запишу все это под общим заголовком «Секреты, которые хранят волки» и уберу на дальнюю полку в шкаф.

Мы останавливаемся перед моим многоквартирным домом, Лиам выскакивает из машины и обходит ее.

Как только за ним захлопывается дверь, водитель говорит с сильным ирландским акцентом:

— Будь осторожна. Бостон — опасный город. Я бы не хотел, чтобы такая милая девушка снова пострадала.

Он сверлит меня своим ледяным взглядом.

Это была настоящая угроза. Он говорит мне держаться подальше от Лиама.

Ну что за мудила.

Я встречаюсь с его холодным взглядом в зеркале заднего вида, улыбаюсь и собираю все свое техасское очарование, на какое только способна.

— Да благословит Господь твое доброе сердце, господин Водитель. Но не нужно беспокоиться обо мне. Я беспомощна, только если лак на моих ногтях еще не высох, но даже в этом случае я все еще могу нажать на курок.

Наши взгляды встречаются, когда Лиам открывает мою дверь. Затем водитель отворачивается и качает головой.

Мне кажется, что там был намек на улыбку, но я могу ошибаться.

Я вылезаю из машины, расправляю плечи и смотрю Лиаму в лицо. Мы оказываемся на обочине. Он на голову выше меня.

— Итак, предполагаю, что это прощание. Спасибо, что спас мне жизнь. Я бы отплатила тебе, если бы знала, как это сделать, или если бы была уверена, что ты мне позволишь, что вряд ли. Спасибо еще раз. Надеюсь, у тебя будет хорошая жизнь.

Я протягиваю ему руку, извращенно радуясь тем, что бросила ему в ответ ту же реплику, что он использовал ко мне, когда пытался попрощаться в закусочной.

Он изучает мою протянутую ладонь. Что-то бормочет себе под нос по-гэльски, затем берет меня за руку и осторожно выводит на тротуар.

Потом наклоняется и поднимает меня.

Когда он направляется к входной двери моего дома со мной на руках, словно ребенком, я спрашиваю:

— Подожди, я запуталась. Что происходит?

— Я укладываю тебя и твой умный ротик в постель, вот что происходит, — рычит он.

∙ ГЛАВА 7 ∙

Тру

Моя квартира находится на третьем этаже. Лиам не несет меня всю дорогу, хотя я не сомневаюсь, что он достаточно силен, так что если бы хотел, то сделал бы это. Вместо этого он осторожно ставит меня перед лифтом в вестибюле и нажимает пальцем на кнопку вызова.

Мы не смотрим друг на друга, ожидая прибытия лифта, но я прекрасно ощущаю его присутствие. Он — огонь, мускулы и опасность; лезвие бритвы, обтянутое шелком.

И вот мы совершаем поездку в лифте. Тихую, но потрескивающую от сексуального напряжения.

Я смотрю прямо перед собой, стараясь не вспоминать сцену в лифте из «Пятидесяти оттенков серого», где Кристиан прижимает Ану к стене и поднимает ее руки. Но вот оно что: чем больше стараешься о чем-то не думать, тем больше думаешь, пока не становишься одержимым и не начинаешь себя ненавидеть, потому что абсолютно беспомощный и не можешь остановиться.