Скудные берега (СИ) - "tapatunya" - Страница 1

Я прекрасно помню тот вечер, так, словно это было вчера. Помню запотевшие окна, за которыми плакала осень, размазанный свет уличных фонарей, уютное урчание холодильника и раздраженные вопли:

— А я тебе говорю: монархия! Народ любит королей! Ты хоть раз слышал, чтобы президентам отрубали головы? Да ни в жизнь, максимум пристрелит какой недоумок, это разве выражение народной любви? А с королями не жизнь, а сплошной праздник: их травят, обезглавливают, ссылают в монастыри!

— Как же ты мне надоел со своими королями, сил никаких нет. У нас уже в половине стран эти олухи! Я требую демократии для разнообразия.

— И не спится ведь вам.

Муж, раскрасневшийся после двух бутылок водки и нескольких глобальных порций домашних пельменей, посмотрел на меня неодобрительно. На растянутой белой майке у него краснели неопрятные пятна от кетчупа. Его кухонный сопартиец выглядел куда более трезвым и аккуратным.

— Мы тебя разбудили? — буркнул муж, сгребая в угол разложенные между тарелок и рюмок заляпанные карты. Я села на табуретку и вытащила одну из карт.

— Да разве заснешь, когда вы такой гам на кухне устроили! Опять вы про Грасс спорите? Да шарахните по нему уже чем-нибудь ядерным и идите спать, завтра на работу.

— Чем это чем-нибудь ядерным? — ядовито уточнил у меня мужнин товарищ. — В Грассе еще даже порох не изобрели. Север, холод, никаких тебе термальных источников или других благостей. Люди способны убить друг друга за воз древесины. Смешно сказать, печки сушеной рыбой топят.

— Тоска, — зевнула я.

— Может и правда, — дал слабину муж, — напустим туда чумы какой-нибудь и закроем тему? У меня этот Грасс в печенках уже сидит. И ведь главное: размеров в нем — кот наплакал, а головной боли — страшно сказать сколько. Давай фишку с мором, никто даже не заметит. Был Грасс — и не было Грасса.

— Держи, вот твой мор, — неохотно сказал его собеседник. — И вот это тоже кинь на карту.

Муж машинально — две бутылки водки и пельмени, шутка ли — кинул еще одну фишку рядом с мором. И, запоздало спохватившись, глянул на стол.

— Мерзавец! — взвыл он так неожиданно, что я едва не слетела со своего табурета. Вытянула шею, разглядывая вторую фишку, и расхохоталась.

— Спасителя, — простонала я, хватаясь за бока. — Вы послали туда спасителя.

— Я просто пытаюсь соблюсти баланс, — отбивался от ругани мужа его приятель.

— Мор — спаситель, спаситель — мор. Вот вы придурки, — резюмировала я, восстанавливая дыхание.

Так бы и забылся этот крохотный будничный эпизод — мало ли этих миров, в которые так увлеченно играет мой муж, — если бы не случилось нечто более серьезное.

Муж застукал меня с любовником. Да ладно бы с любовником, проглотил бы, куда делся, но в собственной постели и с собственным закадычным другом. Тут я, конечно, дала маху, кто же спорит, но даже сейчас, спустя несколько десятков лет, не считаю наказание справедливым.

— Разврат и предательство? — на удивление спокойно спросил муж, сильно бледнея. В романах пишут: «смертельная бледность залила его холодное лицо». — Что же, будет тебе разврат и предательство.

И я как-то сразу поняла, что он собирается делать. Так и застыла — обнаженная — на кровати, не находя в себе сил ни помешать ему, ни хотя бы извиниться на прощание.

Хлопнула большая дверь — муж вылетел из спальни. Потом хлопнула дверь поменьше — от ящика в его кабинете, где он хранил игральные фишки. «Боги, только бы не в Грасс», — успела подумать я, и, разумеется, открыла глаза уже в Грассе.

Мор, спаситель и шлюха — таким выпал расклад для нищего Грасса, притулившегося на самой окраине Корявого Мира.

Ари был самым паршивым мальчишкой на всем белом свете — это вам всякий бы сказал. Ленивый и никчемный, он не годился ни для какого дела: меч выпадал из его хилых рук, рыбачить он тоже не мог, несколько часов в промерзлом северном море — и начинал поганец сразу харкать алой густой кровью. Пытались его пристроить и на кухню, но мальчишка из чистого упрямства опрокидывал котлы и тушил очаг, считая, что не мужское это дело — бабам помогать. Собаки его терпеть не могли, и тощие, вечно голодные коровы переставали давать и без того жидкое молоко, стоило Ари показаться в коровнике.

Отец, добродушный огромный Бъерн, иногда с сожалением признавался, что лучше бы придушил никчемного сына в колыбели — только еду на такую бестолочь зря тратить. Остальные дети Бъерна удались на славу: были они здоровые и веселые, и всякое дело у них в руках ладилось. Старший, Эймунд, получил в наследство хорошую рыбацкую шхуну, и теперь его семья не знала голода. Средний, Снув, вырос отважным воином, и меч словно бы был продолжением его руки, так ловко и умело он с ним управлялся. Единственная дочь Бъерна, прекрасная Сангррид, вышла замуж за богатого скотовода с равнины и принесла своей семье много денег. Тови, предпоследний сын, остался при отцовском доме на правах самого младшего — на Ари надежды никто никакой не возлагал.

Жена Бъерна умерла от стыда за своего последнего сына и была похоронена на скалистом утесе, где всегда вволю хозяйничал дикий ветер.

Помимо бесполезности и лени отличался Ари и вредным характером: говорил все, что вздумается, не только мужчинам, но и замужним женщинам, забивал всякими сказками голову прислуге, а однажды испортил целый бочонок вина, бросив туда дохлую ворону.

Били Ари часто и от души, Бъерн поначалу требовал с обидчиков денег, но потом махнул рукой: сам такое родил, что же теперь ни в чем неповинных людей в оброк вгонять. Вот и слонялся Ари целыми днями без дела, и его тощая высокая фигура стала такой же частью прибрежного пейзажа, как камни и птицы. Жители города обходили его стороной, и только иногда сердобольные старухи совали подростку кусок хлеба или сала, как местному дурачку. Хлеб и сало Ари съедал с удовольствием, а потом припоминал старухам их прегрешения молодости, благо всяких историй знал предостаточно.

В тот день, когда с юга прикатила невиданная яркая повозка, разрисованная диковинными цветами и птицами, Ари болтался по главной площади, раздумывая, чем бы ему еще таким заняться. Ему было по обыкновению скучно и тошно: размеренная жизнь прибрежного пропахшего рыбой городка была из года в год одинаковой. Здесь не случалось ничего интересного. Разве лишь в позапрошлом году кузнец Вальгард с перепоя зарубил топором свою жену, а потом бегал по всему городу, собирая золото для её родичей: за убийство всегда была высокая плата. Ари тогда ходил смотреть на покойницу, а потом целую неделю его рвало от еды. Смерть оказалась мерзкой и неприятной штукой, с особым, приторным запахом.

Можно было пойти к морю и кидать камни по хищным, низко летающим птицам, но ветер был уже по-зимнему свирепым, и Ари бесцельно кутался в вытрепавшийся мех телогрейки, разглядывая спешащих по делам горожан.

И тут — о чудо — случилось самое настоящее происшествие. Звонко грохоча по мерзлой земле колесами, в городок ворвалась повозка, запряженная лошадьми. Лошадей Ари прежде видел только на картинках и теперь даже застыл от радостного изумления — такими грациозными и чудесными оказались эти звери. Все его замерзшее, измученное постоянной тоской существо напряглось и словно бы расправилось от предчувствия чего-то необыкновенного.