Ночь с убийцей (СИ) - Коротаева Ольга - Страница 40

— Метис убит, к сожалению. Стоял на линии огня. Дом чист, я возвращаюсь.

Глухой голос, искаженный связью, еще долго вибрировал в моей груди. Я прижимала к себе дочь и, не обращая внимания на других людей, закрыла глаза и дала волю слезам.

«Метис убит»…

Мой Кунай защищал меня и малышку спиной, он еле шел, израненный и избитый, но не бросил нас. Мой…

Нет, не мой, и от этого хотелось орать. Я признала Куная своим, вросла в него глубоко, будто корень высокого дерева. А теперь не смогу отпустить память, чувств, свою любовь. Это не хлюпик Толя, что бил и издевался, это мужчина, за которым я была, как за каменной стеной.

Кто-то рядом истошно закричал, я вздрогнула, дочь дернулась, и я ударилась бровью о стекло. Мой и не мой голос, словно прокуренный, ослабший разносился по площади перед домом. В полной тьме, ослепив на несколько долгих секунд, над нами вспыхнули яркие фонари. Они выдернули из общей картины несколько фигур в черном, среди них я узнала сестру. Несложно было узнать, ведь она моя копия, только волосы короче, по плечи, каблуки повыше и одежда откровенней, словно она всем видом пыталась сказать: «Я лучше тебя во всем». Это сестра вытащила меня из-под пуль, вытолкнула на улицу, показала дочку в машине, и помчалась назад, спасать Куная.

Но не успела. Прозвучал выстрел.

— Я тебя сама грохну, если он умер! — кричала Ярослава на вышедшего вперед снайпера. — Сердце вырву! — она бросилась, как змея, на стрелка. Он отбивался, но как-то слабо, будто не желал поднимать руку на женщину. — Кривой, твою мать, палец! Тварь, сучье отродье! Тварь, ты не жилец, если Кунай умер! Я твою башку просверлю ногтем, если пуля была смертельной. Как так? В последнюю минуту вальнуть мужа! Не видать вам, скоты, теперь нихрена: ни флешки, ни доказательств! У него все было, у Куная, только он знает! Сс-с-уки!

Как это у него? Что она несет? Кунай ведь меня допрашивал, искал все время флешку. Она врет, не может он знать. Не мог. Я хотела закричать, но дочь заныла, заскулила, сжав пальцами мою одежду. Пришлось отвлечься и покачать ее, прошептать ласково, что малышка в безопасности, скоро будем дома, в тепле и тишине.

Только где теперь мой дом?

Сквозь слезы увидела, как к нападающей на стрелка сестре, подобрался незнакомый мне мужчина. Высокий и крепкий, как Кунай. Только светлоликий и стриженный под ежик. Он заломил девушке руки назад, приказал снайперу убраться с глаз и что-то тихо сказал девушке прямо в лицо. Зло сказал, отчего она затихла и прищурилась. Я помню этот взгляд, в снах и иллюзиях замечательно прочитала их суть. Опасный взгляд.

Сестра зашипела кошкой, вывернулась, как балерина, ловко выставила ногу в сторону, и громила рухнул на пол, как подкошенный тополь, оказавшись под прицелом ее пушки, накрытый сильными бедрами.

— Я тебя убью, вражина, не посадишь ты меня! Никто не сможет меня насильно удерживать. Никто!

К ее виску, тот самый стрелок, что отступил лишь на шаг, хладнокровно приставил ружье. Щелкнул затвор, а у меня похолодело в груди. Что будет, если она умрет? Что я почувствую?

— Подонки, — прорычала сестра и откинула пистолет в траву.

Ярослава опала на мужчину с таким воплем, что мне стало не по себе, а под ребрами что-то хрустнуло. Мне было больно вместе с ней, и в тот миг я поняла, что иначе быть не могло. Мы связаны. Ее любовь, моя любовь, Кунай — мы одно целое, и кто-то должен уйти… кто-то из нас троих.

Не обращая на угрозу в виде черного дула снайперки, Ярослава остервенело рвала темную одежду лежащего мужчины и ревела. Как дикая лисица. Демоница Кицунэ.

— Кунай должен жить! Я хочу, чтобы он жил… Я так хочу!

Снайпер поймал взгляд главного и, опустив ружье, отошел в сторону, а лежащий ударил сестру наотмашь. Не сильно, но отрезвил пощечиной, а у меня по лицу пошли волны жара. Словно не ее ударили, а меня.

Впервые за эти несколько горячих минут Ярослава приподняла голову и, прижимая к горящей щеке ладонь, всмотрелась в мое лицо. Невероятно. Она — это я, только отражение. Я словно заглянула в кривое зеркало: оно пошло трещинами, задрожало, и я увела взгляд.

Наверное, она ненавидит меня за то, что я отобрала у нее жизнь. Наверное, она права. Я росла в семье, в любви, а она страдала… И я не смела заявлять права на ее мужа, но сделала это неосознанно. Я украла у нее судьбу и любовь.

Как из этой темноты выпутаться? Как взять себя в руки и пойти дальше?

Даже если Кунай жив, мне рядом с ним не место. На этом все, наши отношения зашли в глухой угол.

Помощники разбирали завалы, растаскивали трупы, я прятала лицо дочери на плече и шептала, чтобы она не смотрела. Шептала, что мы выберемся, все закончилось, но темная тоска разрывала мою грудь, тяжело было на миг представить, что я осталась одна. Без Куная, без моего… любимого.

— Па… — тихо прошелестела дочка, а я уткнулась в ее темные волосы и сжала зубы до боли.

— Папа любит тебя, знай это.

— Па-па, — малышка устало прижала щеку к моему плечу, а я откинула затылок назад и беззвучно заорала в потолок машины. Этот день мне не вырезать из сердца, не заблокировать, как аварию. А как бы хотелось…

Медработники выносили в первую очередь выживших. Около дома мелькали фигуры, огни фонариков плясали в коридорах и выбивались лучами в стекла. Я с надеждой смотрела в проход, где остался Кунай, и не слышала, как стучит сердце. Его просто больше не было в груди. Не знаю, как жить, если… Хотя бы последний раз взглянуть на живого, невредимого, а потом можно и уйти. Буду представлять и верить, что Дара и правда его дочь, и хвататься за эту соломинку.

Заметила две фигуры около машины, сестру и крупного мужчину. Он помог ей встать, держал крепко за плечи, что-то говорил, но даже с приоткрытой дверью я не смогла разобрать слов — голова разрывалась от гудящей боли.

Неужели Ярослава меня намерено подставила? Обманула мужа, подложила сестру-близняшку под него, чтобы обмануть Ингота, а потом выйти чистой из этого кошмара? Принести нас с Дарой в жертву?

— Не смотри на меня, сука! — заметив мой взгляд, шикнула сестра. Наклонилась, словно собиралась бросится в мою сторону, но мужчина придержал ее. — Ненавижу! — выплюнула она.

— За что? — я прикрыла уши дочери, что дрожала у меня на груди и что-то лепетала. Я слышала, как вылетают из ее рта непонятные звуки и среди них пролетало режущее по живому «па-па».

— За то, что ты есть, — лицо сестры, слепок моего лица, перекосило, черные волосы, взмокшие от крови, качнулись и мазнули по щеке, будто кистью, щедро смоченной в алую краску. Ярослава отвернулась, а потом оттолкнула мужчину и ринулась в сторону.

Из темноты дома вынесли носилки.

— Кунай! Миленький! Прости меня. Я твоё солнце и луна! Живи, живи! Слышишь, я рядом, я всегда была и буду рядом…

«Ты моё солнце и луна, Влада. Моя Тэкэра!»

Я отвернулась и запретила себе смотреть. Жив или нет, для меня Куная больше нет. Как и меня для него. Нас, вернее. С дочуркой. Мы остались одни.



Несколько раз меня вызывали на допрос. До выяснения обстоятельств запретили выезжать из города, приставили охрану и даже оплатили квартиру в старой панельной пятиэтажке, чтобы я никуда не пропала. Я мало что понимала в расследовании, ответить на вопросы следствия не могла — ничего не знала и не могла знать. Имена, которые озвучивали, мне ни о чем не говорили, разве что от Ингота подбрасывало и окатывало жутким холодом. На фото насильника, что мне подсовывали среди остальных для опознания, не могла смотреть. Лучше никому не знать, почему я отворачивалась, все равно помочь мне уже не получится. Я утоплю эту боль глубоко в подсознание и пойду дальше. Мне придется.

Жаль, только сны нельзя выключить, и тот день, тот страшный момент, все время повторялся, прокручивался, возвращал меня в кровавый кошмар. Лишал меня не только сна, но и причинял нестерпимую боль каждый день. Я не ходила к гинекологу после перестрелки, не призналась, что один из ублюдков меня тронул. Он не порвал, а лишь оцарапал внутреннюю часть бедра, скорее всего, пряжкой ремня. Потому пострадала только морально, лучше бы я пораньше «переключилась на темную сторону», чем вот так — помнить все до мельчайших подробностей. Но сестра и так много раз спасала мне жизнь, врываясь в мое подсознание, так что я ей была даже благодарна.