Серая радуга (СИ) - Кисель Елена - Страница 29

Если же рассматривать то, что может объединить неугомонную парочку…

Макс прищурился на невзрачный шатер с кривыми буквами: «Вещая Майра: Нарекательница, Отвечательница, Душечитательница». Возможно, к этому полагалась еще какая-нибудь «ательница», но Макс рассудил, что это вполне подойдет, и заглянул в шатер.

Повезло с первого раза.

Кристо и Дара помещались в шатре, который внутри оказался пошире, чем можно было представить, но зато и пониже: Максу пришлось здорово пригнуться. Изнутри шатер поблескивал и искрился, наподобие звёздного неба. У дальней стенки в кресле, напоминающем маленький резной трон, сидела женщина средних лет с замечательно прямой осанкой и усталым выражением той части лица, которую не скрывала черная повязка. Повязка шла по глазам, а губы женщины шевелились, и из них лился спокойный, ровный, мудрый голос:

— К нам присоединился ваш друг. Он чем-то недоволен?

— Он не друг, — буркнул Кристо. Дара поинтересовалась, не оборачиваясь:

— Развлекся с паникой насчет ожерелья?

— Мало вам Предсказальницы? — не остался в долгу Макс.

— Эти двое пришли не за предсказаниями, — успокоила его Вещая Майра. — Юноша хочет получить второе имя. Девушка любопытна, она желает знать мою историю. Я не задержу их надолго, вы можете подождать.

Макс отнесся к приглашению скептически, но все же остался. Вещая Майра повернула затянутое черной повязкой лицо в сторону Дары.

— Ты спросила, почему я решила пожертвовать глазами. Я была красивой девушкой. Мне нравились такие же красивые юноши. Но со временем я стала замечать, что их имена лгут мне и не показывают истинной натуры. Угрюмый назывался Весельчаком, а мот — Бережливым. Всё оттого, что эти имена давали им их знакомые или выбирали они сами. И я решилась никогда больше не видеть внешнего и наносного. Смотреть лишь на внутреннее и давать истинные имена. Я пришла к Оскальной Пещере — к месту, где живут те, которым всегда весело… к месту жертвы и месту истины. У Оскальной Пещеры, перед ликами тех, Которые Всё Знают и Смеются, я выколола свои глаза и раздавила на камнях…

Макс почувствовал, что его внутренний «психометр» начинает зашкаливать.

— Моя жертва была принята, хоть я и не решилась войти в Пещеру к тем, что Вечно Смеются и выполняют желания. С тех пор мне открывались души и имена людей. Я стала первой истинной Нарекательницей и остаюсь ею почти три тысячи лет…

Три тысячи. Проклятая цифра. Она тоже была на Альтау в тот день.

— Была, была, юной глупой девочкой, — наклонила голову Майра. — Лучница, которая увидела солнце столь ясное, что не страшно было ослепнуть. Истинное солнце, неразбавленный свет человеческой души, по сравнению с которым и дневное светило казалось тусклым. Мне не жаль было расставаться с глазами после того дня… Силы погибших, которые влились в меня, требовали истины, и я никому не отказывала в ней. Я давала имена многим, кто прошел Альтау: Скромник, Бестия, Кувалда, все мои, все у меня… лишь не было того, кого можно было бы наречь самым славным именем, именем солнца… Иногда, время от времени, мне казалось… но имена уже были другими.

Последние слова она пробормотала едва слышно и вздохнула, свесив голову на грудь. Рука на подлокотнике похожего на трон кресла чуть заметно подрагивала.

— В прежние времена ко мне много обращались, теперь обращаются реже, предпочитают других. Немногие осмеливаются услышать имя, которое им подходит. Я ответила на твой вопрос, Дара?

— Вы пожертвовали глазами, чтобы видеть внутреннее? — переспросила артемагиня медленно.

— Я пожертвовала глазами, чтобы обрести смысл того, что было дано мне на Альтау. Долговечия и сил. Ибо после того великого дня для меня этот смысл был не в печных горшках и не в зашивании рубахи мужа. Я обрела его, — она опять выпрямилась, — на долгие века. Да, на бесконечно долгие века…

Она помолчала, а потом повернула затянутое чёрной тканью лицо к Кристо.

— Ты еще хочешь услышать свое имя?

Кристо оробел. После такого рассказа ему не очень-то хотелось услышать, как его назовут. Он-то и не думал, что всё будет так серьезно, и уже в мыслях вовсю лупил сам себя за то, что позволил Даре затащить его в этот шатер (а так ведь здорово по городу шатались!). Да еще сам зашел, радостный такой. У многих его знакомых были прозвища, или, как их называла Майра, вторые имена, а у него ничего такого не было — не доводилось ему поймать ни одного Нарекателя, да и не подходил он к ним на других ярмарках, как-то не думалось…

Надо ж было наскочить на саму Майру. А если она выдаст что-нибудь вроде «навозник», или, хуже того, «жухляк» — как в глаза Мелите смотреть?

Тут Кристо сам себя поймал на том, что Макс называл комплексом неполноценности, и здорово разозлился. Так, стало быть, он струхнул, что его нормально не оценят? А Гидру Гекаты завалил кто? А? А?!

— Чего делать надо?

— Ничего особенного, — улыбнулась Майра своими молодыми губами. — Просто вытяни руку над моей ладонью.

Кристо еще секунду поколебался, но потом вытянул правую руку, с двумя перстнями-концентраторами, выполненными в форме черепов. Вещая Майра вслушивалась всего секунду, а потом засмеялась.

— Ты все-таки вышел в белый свет, Кристо Светлячок? Маленький, маленький жучок копошится среди таких же, как и он, и уж как хочется прихлопнуть и раздавить, но настает вечер — и он начинает слабенько светиться среди собратьев. И чем темнее — тем ярче свет от него.

Кристо убрал руку и с недоуменной миной вперился в ладонь. Он не очень понял сказанное, а тем более не знал, как к этому отнестись. Светлячок? Он-то? Вот уж самое дурацкое прозвище: ничего крутого и уважительного, и звучит мелко. А с другой стороны, не Навозник — и то спасибо. Еще про свет там чего-то, это почти лестно. Он хотел расспросить Майру дальше, но она уже опять повернулась к Даре.

— Ты не просила давать тебе второе имя, и я всё равно не сделала бы этого.

— Потому что слишком рано? — осведомилась Дара почти весело.

— Потому что их было бы слишком много. И даже если бы я дала тебе второе имя, одно-единственное, для тебя, слово — в нём было бы слишком много, девочка. И для тебя, и для окружающих.

Дара передёрнула плечами, но поблагодарила, Кристо показалось, что как-то задумчиво. Ну и спасибо, а то и ее бы назвали какой-нибудь Стрекозой, вот была бы пара к Светлячку! Девушка полезла в карман, чтобы расплатиться (Вещая Майра с самого начала сказала им «сколько посчитаете нужным»), а сама Нарекательница чуть подняла лицо и нацелилась на Ковальски.

— Ну, а ты, мой господин? Всё время молчишь, но это оттого, что знаешь цену своим словам. Ты не хочешь получить второе имя?

— Хватит с меня имён, — отозвался Макс не особенно резко, но с ноткой раздражения. — Вы закончили?

— Но какое из них определяет твою суть? Я знаю, что ты из внешнего мира, для этого мне не нужно приближаться к тебе, разве там, вовне теперь есть хорошие Нарекательницы? Стоящий на пороге, разве ты боишься слов? Ты, бездник, над которым я слышу знак Идущего-сквозь-стены — разве боишься, что слово может стать тебе приговором?

Взглянув в насмешливые глаза Дары, Макс сделал шаг вперед и вытянул руку с миной, явно говорящей «На, подавись!»

— Бр-р, — содрогнулась Вещая Майра, едва ладонь Макса оказалась рядом с ее ладонью. — Какое холодное сердце! Ты сам сделал так, что оно стало тверже хрусталя? Ударь по нему — и услышишь звон вместо стона, Февраль, Февраль, каким огнем можно растопить эти льды? Когда проглянет солнце и зазвенят капели, будет ли истинная оттепель после мнимых?

Макс, передернувшись, убрал руку уже после первой фразы, а договаривала Вещая Майра медленно и тихо, будто прислушиваясь к себе. Умолкла и застыла — с испуганным выражением лица.

Ковальски хмыкнул, о своём имени ничего говорить не стал, порылся в кармане, достал еще пару радужников и с брезгливым «спасибо» положил рядом с кучкой монет от Дары и Кристо.

Потом кивнул в сторону выхода и сам повернулся, чтобы выходить, но его догнал голос Нарекательницы.