Пещеры Красной реки. Листы каменной книги
(Исторические повести) - Сенак Клод - Страница 55

Льок не понял, о чем говорит Кремень.

«Сладкого мяса… Что же это такое? Может, и вправду, если дать морю сладкого мяса, оно пошлет добычу?..» — раздумывал он.

Льок хотел было раскрыть рот и ответить: «Да, велят», но, увидев тревогу на лицах своих братьев и Ау, понял, что ему грозит какая-то беда.

— Так что же говорят твои духи? — нетерпеливо спросил старик у молодого колдуна. — Почему бы не дать морю сладкого мяса?

— Подожди, духи еще не ответили мне, — сказал Льок, стараясь выиграть время.

И тут ему вспомнился давний рассказ матери о страшном духе, который живьем глотал людей и называл их «сладким мясом». Так вот что задумал старик!

— Нет! — медленно и громко сказал Льок. — Мои духи не велят давать морю сладкого мяса!

У Кремня перекосилось от злости лицо. Разгадав его замысел, Льок решил отомстить старику. Он поднял руку и заговорил снова:

— Мои духи сказали другое: «Мы сердиты на Кремня. Он любит себя больше, чем свой род. Мы не будем помогать ему. Пусть он уйдет! Пусть Главным охотником на море будет Ау. Ему мы пошлем большую добычу!»

— Меня ли ты смеешь изгонять?! — загремел Кремень, наступая на юношу.

Но старший брат Льока заслонил его собой.

— Разве ты можешь отменять волю духов? — крикнул он Главному охотнику. — Не от них ли зависит наша удача?

— Уж не забыл ли ты, Главный охотник, древний обычай? — с гневом заговорил старый Нюк. — Провинившийся перед родом должен отойти в сторону, пока духи не перестанут сердиться. Иди в селение и жди конца промысла! Так ли сказал я, сородичи?

— Да будет так! — разом ответили охотники.

Кремень опустил голову. Слова, повторенные всеми охотниками, становились приговором. Главный охотник подошел к гарпунам, сложенным на берегу, и взял свой гарпун. Полагалось отдать его тому, кто оставался главным на промысле. Но Кремень не смог сдержать себя, он не протянул Ау гарпуна, а с такой силой бросил его на камень, что не только костяной наконечник разлетелся на куски, но переломилось пополам и крепкое древко. Потом, не глядя ни на кого, Кремень, сгорбленный и словно одряхлевший, нетвердой поступью медленно направился к лесу. Очень долгой была жизнь старика, но на его памяти никогда еще не изгоняли Главного охотника с промысла… Даже для самого младшего, только что посвященного, не было большего позора, как уход в дни промысла домой.

Охотники начали готовиться к выходу в море. Пока гребцы сталкивали тяжелые лодки в воду, Льок, заметив, что лицо Ау помрачнело, подошел к нему и тихонько спросил:

— Разве ты не рад, что стал Главным на промысле?

— Кремень никогда не забудет этого, он сумеет погубить меня.

— Скажи, Ау, — спросил Льок, — а меня он хотел сегодня погубить?

— Духи спасли тебя, — чуть слышным шепотом ответил Ау. — Прошлым летом так погиб старый колдун. Он долго боролся с волнами, наши лодки ушли далеко, а мы все еще слышали его крики. Но духи послали нам в тот день двух тюленей, — старики говорили, что их приманило «сладкое мясо»… А я думаю, мы и так бы убили этих тюленей.

Пора было садиться в ладьи. Ау, а вслед за ним и Льок, прыгнули в лодку Главного охотника.

Буря нагнала к берегу множество мелкой рыбы, лакомой пищи китов. Едва только охотники выбрались из бухточки в море, они заметили вдали четыре серебристых струи, нет-нет да взлетавшие над поверхностью воды. Это были киты! Охотники не осмеливались даже мечтать о такой добыче. Их неуклюжим ладьям и при попутном ветре не догнать быстро плывущего кита. Но на этот раз счастье улыбнулось охотникам. Киты плыли к ладьям. Четыре «горы жира и мяса» приближались. Подойдут ли киты так близко, чтобы брошенный гарпун не пролетел мимо? Не скроются ли под водой, когда поравняются с ладьями? Каждый охотник молил духов подогнать китов поближе и каждый страшился этого. Одно движение хвоста могучего зверя могло потопить их ладью, волна, поднятая огромным телом, могла перевернуть ее. Льок увидел, что справа неслось что-то огромное, черное, взметнулся громадный хвост, подняв целый столб пены и брызг, потом волна завилась широкой и глубокой воронкой — кит ушел под воду.

«Мимо!» — едва не выкрикнул Льок. «Мимо, мимо! — думали охотники. — Такая добыча потеряна! А сколько ям можно было бы набить жиром и мясом этого кита!»

Но люди ошиблись. Вблизи ладьи Ау опять забурлила вода, и среди кипящей пены и волн всплыла иссиня-черная, блестевшая на солнце спина морского великана. Ау метнул гарпун как раз в тот миг, когда это надо было сделать — орудие не скользнуло по гладкой коже, а врезалось в спину кита с такой силой, что древко выскочило из втулки.

Привязанный к гарпуну длинный ремень, свернутый кольцами на дне лодки, повинуясь точному движению трех гребцов, вывалился за борт вместе с мешком из тюленьей кожи, туго надутым воздухом.

Счастье продолжало сопутствовать людям. Раненый кит с разгону пронесся мимо их ладьи. Он бил хвостом, вздымая высокие волны. Следуя за мечущимся зверем, далеко в стороне плясала по гребням надутая пузырем шкура.

Куда он понесется? Если в море, то прощай удача! Если на берег, то все люди стойбища будут сыты много-много десятков дней! Другим ладьям не повезло — киты пронеслись на расстоянии, недосягаемом для удара гарпуна. Все глядели туда, где бурлила и вспенивалась вода и перепрыгивал с волны на волну, то исчезая, то появляясь, заветный поплавок. Сперва кит шел большими кругами, и у людей захватывало дыхание всякий раз, когда он поворачивал в море. Но вдруг «гора жира и мяса» еще раз ударила хвостом, и чудовище понеслось прямиком к прибрежной отмели. Все лодки повернули за ним, люди, взмахивая веслами, кричали до хрипоты, не помня себя от радости. Радовались они не напрасно. «Гора жира и мяса» с размаху выбросилась на сушу.

Вскоре люди на четвереньках карабкались на «гору жира и мяса», плясали на огромной спине кита, скользя на мокрой, гладкой коже, скатывались в мелкую воду и снова забирались наверх.

Много прошло времени, прежде чем охотники опомнились и со смехом стали оглядывать друг друга — одни были так мокры, что вода бежала с них ручьями, у других на лице и руках были царапины и синяки, третьи сорвали голос, докричавшись до хрипоты.

Не часто выпадает такое счастье! Теперь в стойбище долго будут помнить об этом событии и обо всем, что случилось в этом году, станут говорить: «Это было в тот год, когда Ау убил кита».

Люди стойбища считали себя сыновьями кита и в знак этого всегда нашивали на одежду кусочек китовой кожи. Они не смели притронуться к добытому с таким трудом вкусному жиру и мясу, пока не получат прощения у своего предка за то, что убили его.

С нетерпением ждали охотники наступления вечера, когда можно будет совершить обряд примирения с китом.

Едва солнце скрылось за лесом, охотники торопливо развели большой костер. Потом все улеглись на землю и, притворившись спящими, громко захрапели. От костра к неподвижной громаде кита поползло что-то черное. Это был молодой Зиу, совсем недавно посвященный в охотники. Спину его прикрывал кусок старой китовой кожи, который запасливые старики предусмотрительно захватили с собой на промысел. Зиу изображал кита. Навстречу ему выскочил Бэй с разрисованным, словно для охоты, лицом. Приплясывая, он стал колоть копьем плывущего по песку «кита». Острие копья оцарапало «киту» руку, и капли крови пролились на песок. «Кит» громко закричал. Тут спящие вскочили и набросились с кулаками на разрисованного охотника.

— Мы не дадим тебе обижать нашего друга кита! — кричали они изо всех сил, чтобы настоящий мертвый кит слышал их получше. — Вот тебе, вот тебе за обиду!

Сородичи так увлеклись, их кулаки работали так усердно, что Бэй поспешил упасть на землю, будто его уже забили до смерти. Тогда охотники ухватили Бэя за руки и ноги, поднесли к самой пасти кита и, раскачивая взад и вперед, громко закричали:

— Вот кто убил тебя. Съешь его за его! Нам не жаль!

Злоключения Бэя на этом не кончились. Раскачав его еще сильнее, охотники бросили «мертвеца» в море. Хорошо, что в этом месте дно было песчаное, и Бэй не ушибся. Смыв с лица краску, он вылез на берег и побежал к костру сушиться.