Стигматы Палнера Элдрича - Дик Филип Киндред - Страница 37

• Предыдущая
• 37/50
• Следующая

— Без набора… — начала Хелен Моррис. — Где мы окажемся? Просто где-нибудь? Я боюсь, — быстро говорила она. — Мы будем все вместе? Ты уверен, Норм?

— Кого это волнует? — сказал Сэм Риган, пережевывая свою порцию.

— Смотрите на меня, — сказал Барни Майерсон. Они с любопытством повернулись к нему; что-то в его голосе заставляло их подчиняться.

— Я кладу Чуинг-Зет в рот, — сказал Барни. — Вы видите это, верно? — Он начал жевать. — Теперь я жую.

Сердце его громко стучало. «Боже, — подумал он. — Удастся ли мне выйти из этой истории невредимым?»

— Да, мы видим, — кивнул Тод Моррис. — Ну и что? Собираешься лопнуть или взмыть в воздух, как Элдрич, или еще что-нибудь?

Он тоже начал жевать свою порцию. Все уже жевали, все семеро, увидел Барни. Он закрыл глаза.

Открыв их, он увидел склонившуюся над ним жену.

— Я еще раз спрашиваю, — сказала она, — ты хочешь второй «Манхэттен» или нет? Если хочешь, то мне нужно приготовить еще льда.

— Эмили, — неуверенно сказал он.

— Да, мой дорогой, — язвительно сказала она. — Каждый раз, когда ты так произносишь мое имя, я знаю, что ты собираешься прочитать очередную лекцию. Что на этот раз?

Она села на диван напротив него и разгладила юбку — яркую, в бело-голубую полоску, которую он купил ей на Рождество.

— Я готова, — заявила она.

— Никаких лекций, обещаю, — сказал он.

«Неужели я в самом деле такой? — подумал он. — Постоянно произношу тирады?» Пошатываясь, он встал с дивана и схватился за торшер, стоявший рядом, чтобы не упасть.

— Ну и накачался же ты, — заметила Эмили, смерив его взглядом.

Накачался! Этого слова он не слышал со студенческих времен; оно давно вышло из моды, но Эмили, естественно, продолжала его употреблять.

— Сейчас, — сказал он так отчетливо, как только мог, — говорят «надрался». Запомнила? Надрался.

Он неуверенно подошел к кухонному шкафу, где они держали алкоголь.

— Надрался, — повторила Эмили и грустно вздохнула. Он заметил это и спросил, что случилось.

— Барни, — начала она, — не пей столько, хорошо? Называй это, как хочешь, накачался или надрался это одно и то же. Думаю, это я виновата; ты столько пьешь, потому что я тебе не подхожу.

Она слегка потерла кулаком правый глаз; знакомый жест, выражающий беспокойство.

— Дело не в том, что ты мне не подходишь, — сказал он. — Просто у меня высокие требования.

"Меня научили много требовать от других, — подумал он. — Требовать, чтобы они были столь же уважаемы и уравновешенны, как я, а не жили одними эмоциями, без всякого самоконтроля.

Ведь она художник, — сообразил он. — Вернее, так называемый художник. Это больше соответствует истине. Жизнь художника без таланта".

Он начал смешивать очередную порцию, на этот раз бурбон с содовой, без льда; он лил виски прямо из бутылки в шейкер, а не в бокал.

— Когда ты начинаешь наливать себе подобным образом, — сказала Эмили, — я знаю, что ты злишься, и сейчас начнется. Ненавижу это.

— Ну так и иди отсюда, — ответил он.

— Черт бы тебя побрал, — бросила Эмили. — Я не хочу никуда идти! Ты не мог бы просто… — она сделала беспомощный жест, — быть более милосердным, относиться ко мне с большим пониманием? Научиться не обращать внимания на мои… — голос ее сорвался; она чуть слышно добавила:

— Мои неудачи.

— Ведь я не могу их не замечать, как бы мне этого ни хотелось, — ответил он. — Ты думаешь, мне хочется жить с кем-то, кто не в состоянии ничего довести до конца? Например… А, к черту все это.

Какой во всем этом смысл? Эмили все равно не изменится; она была просто обычной неудачницей. Ее представление о хорошо проведенном дне ограничивалось гончарным кругом, жирными, напоминающими экскременты, красками и руками по локоть в липкой серой глине. А тем временем…

Время уходило. И весь мир, включая сотрудников мистера Булеро, а в особенности его консультантов-прогностиков, все больше отдалялся от Барни Майерсона. «Я никогда не стану консультантом в Нью-Йорке, — думал он. — Так и буду торчать здесь, где ничего, абсолютно ничего нового не появляется. Если бы удалось занять место прогностика моды в Нью-Йорке… Моя жизнь приобрела бы какой-то смысл, — осознал Барни. — Я был бы счастлив, поскольку занимался бы работой, при которой мог полностью применить свои способности. Чего, черт возьми, еще желать? Ничего; это все, о чем я прошу».

— Я ухожу, — сказал он Эмили и, поставив бокал, направился к шкафу и снял плащ с вешалки.

— Ты вернешься, прежде чем я лягу спать? Со скорбным видом она проводила его до дверей квартиры в доме номер 11 139 584 — считая от центра Нью-Йорка, — где они жили уже два года.

— Посмотрим, — сказал он и открыл дверь.

В коридоре кто-то стоял: высокий, седой, с выступающими стальными зубами, неподвижными глазами без зрачков и сверкающей искусственной рукой, торчащей из правого рукава пиджака.

— Привет, Майерсон, — сказал человек и улыбнулся; блеснули стальные зубы.

— Это Палмер Элдрич, — сказал Барни, повернувшись к Эмили. — Ты видела его фотографии в газетах, тот самый знаменитый промышленник.

Естественно, он сразу узнал Элдрича.

— Вы хотели меня видеть? — неуверенно спросил он; все это было как-то странно, как будто когда-то уже происходило, но несколько иначе.

— Я хотел бы немного побеседовать с вашим мужем, — сказал Элдрич Эмили необычно мягким голосом; он поманил его рукой, и Барни вышел в коридор. Дверь за его спиной закрылась. У Элдрича был мрачный вид; он уже не улыбался, а когда заговорил, его голос уже не был мягким.

— Майерсон, вы плохо распоряжаетесь своим временем. Вы ничего не делаете, просто повторяете прошлое. Зачем же мне продавать вам Чуинг-Зет? Вы извращенец; я еще никогда ни с чем подобным не встречался. Я даю вам еще десять минут, а потом отправлю вас обратно в Чикен-Покс, на прежнее место. Так что решайте, чего вы, черт побери, хотите, и понимаете ли вообще что-нибудь.

— Что такое Чуинг-Зет, черт побери? — спросил Барни. Палмер Элдрич поднял искусственную руку и толкнул его со страшной силой. Барни начал падать.

— Эй, — слабо сказал он, пытаясь сопротивляться страшному давлению. — Что…

Внезапно он оказался лежащим на спине. В голове у него шумело и звенело; он с трудом открыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на окружающей обстановке. Постепенно приходя в себя, он обнаружил, что на нем пижама, но чужая; у него никогда такой не было. Неужели он оказался в чужой квартире и на нем чужая пижама? Какого-то мужчины…

Он в панике посмотрел на кровать. Рядом в постели…

Рядом, натянув одеяло на обнаженные плечи, тихо посапывала незнакомая девушка, с белыми, как хлопок, волосами.

— Я опаздываю, — сказал он хриплым и почти неузнаваемым голосом.

— Нет, нет, — пробормотала девушка, не открывая глаз. — Не волнуйся. Мы доедем отсюда до работы за… — она зевнула и открыла глаза, — пятнадцать минут.

Она улыбнулась Барни; его замешательство ее развеселило.

— Ты всегда это говоришь, каждое утро. Иди, приготовь кофе. Я хочу выпить кофе.

— Ну конечно, — сказал он и выбрался из постели.

— Братец Кролик, — шутливо сказала девушка. — Ты такой испуганный. Ты боишься за меня, за свою работу…, и постоянно торопишься.

— Боже мой, — сказал он. — Я отказался от всего.

— От всего?

— От Эмили.

Он посмотрел на девушку, Рони…, или как ее там?., и на ее спальню.

— А теперь у меня ничего нет, — сказал он.

— Ну и прекрасно, — саркастически сказала Рони. — Может, теперь я скажу тебе что-нибудь приятное, чтобы и ты почувствовал себя хорошо.

— И я сделал это именно сейчас, — сказал Барни, — а не год или два назад. Незадолго до того, как пришел Палмер Элдрич.

— Как Палмер Элдрич мог куда-то прийти? Он лежит на больничной койке где-то возле Юпитера или Сатурна; ООН отправила Элдрича туда, когда его вытащили из-под обломков корабля. — Она говорила с презрением, но в голосе чувствовалось любопытство.

• Предыдущая
• 37/50
• Следующая