Маловероятно (ЛП) - Шен Л. Дж. - Страница 6

«One» группы U2.

Странное совпадение. Стараюсь убедить себя, что это ничего не значит. Я в Ирландии. U2 — достояние нации. Малаки поет, крепко зажмурившись. Словно во всем мире существуют только он и его гитара. Жаркой волной по коже пробегает тепло, и я вздрагиваю от удовольствия.

Тепло.

Я всегда находила в уличных исполнителях некую меланхолию. Ведь люди проходят мимо, не слыша их музыку, их искусство, их страсть. Но сейчас именно этот парень никого не замечает. Роли поменялись. Зрители готовы есть с его ладони. Все женщины под сильными мелодичными чарами. Малаки как Гарри Стайлс: девушки мечтают затащить его в койку, а старушки — усыновить. Мужчины испытывают противоречивые чувства: нетерпение, раздражение и зависть. Это заметно по тому, как они притоптывают ногами, смотрят на часы и, подталкивая, уводят своих жен и девушек.

Песня заканчивается, Малаки Доэрти медленно открывает глаза и смотрит прямо на меня, будто знает, что я здесь. Будто видел меня закрытыми глазами. Растерявшись, я, понукаемая желанием сделать хоть что-то, просто кидаю купюру в его гитарный чехол и отвожу взгляд, с ужасом осознав, что бросила те пятьдесят евро, что дал его дедушка. Люди вокруг шепчутся и присвистывают. Думают, что я сделала это умышленно. Чувствую, как пылает лицо. Он наверняка считает, что я хочу с ним переспать.

Хочу ли я? Наверное. Но стоит ли ему знать? Черта с два.

Слишком поздно забирать деньги, потому что иначе я буду выглядеть чудачкой. А между чудачкой и девицей легкого поведения предпочту прослыть последней.

Сгорая от стыда, я делаю шаг назад. Малаки наклоняется, хватает меня за запястье и тащит на себя. По венам мигом распространяется волнующий жар. Я охаю.

Смотрю вниз на свои ботинки, но парень, присев, заглядывает мне в лицо и ухмыляется.

— Есть у вас пожелания, баронесса Ротшильд? — протяжно спрашивает он.

«Можно забрать деньги? Мне нужно угостить тебя выпивкой, чтобы ты рассказал о моем отце». Добрым, но, честно говоря, безумным взглядом пытаюсь передать эти намерения.

— Ничего не могу придумать. — Кошусь в сторону, притворяясь невозмутимой, а втайне мечтаю провалиться сквозь землю.

Есть плюс — я больше не думаю о своем мертвом отце. Вот и прогресс намечается.

— «Копакабана»! — поступает предложение.

— «Девушка из Кавана»! — кричит кто-то другой.

— «Член в коробке»!

Малаки оглядывает толпу и смеется. В ту же секунду, как он отводит взор от моего лица, у меня словно отбирают тепло. Однако его раскатистый смех горячим воском ощущается в животе.

Он выпрямляется.

— Что за звонкий болгарин это предложил?

Парень в зеленом берете и оранжевом твидовом пиджаке поднимает руку и машет.

— Не болгарин, а англичанин, — самодовольно усмехается он.

— Господи, еще хуже, — невозмутимо заявляет Малаки, и все заливаются смехом.

Я пользуюсь передышкой, чтобы замедлился пульс, и улыбаюсь вместе с остальными. Ха-ха, как смешно.

Малаки возвращается на место и перекидывает через плечо ремень от гитары. У него стройное, но мускулистое тело человека, работающего не в зале, а на поле. Малаки показывает гитарой на меня, и все поворачиваются в мою сторону.

— Я не в восторге от девушек, которые не знают, чего хотят. — Он поднимает темную густую бровь. — Однако нутром чую, что ты заставишь меня передумать.

Он начинает играть. Может, потому что я пристыженная, ранимая и грустная, но капитулирую перед звуками его мелодии, закрываю глаза и отпускаю все плохое. Мне кажется, что эта песня оригинальная, потому что слова незнакомы. Слишком хорошие, чтобы быть хитом. Он поет совсем иначе, чем пел «One». Каждое отдельное слово прорывает ему плоть. Волдырем, шрамом, ожогом.

Слабость, ненависть, страсть,

Я бы хотел согреть твою душу пламенем,

В комнате, полной потерянных девочек и скверных несчастных мальчишек,

Ты найдешь меня, окунешь в лед и заглушишь белым шумом.

Хочу видеть мир твоими глазами и влюбиться,

Но больше всего на свете боюсь, что тебя не существует,

Потому что в моей сказке нет красавицы,

Только одинокое печальное чудовище.

Я двигаюсь, хотя этот парень даже не дотронулся до меня, и чувствую его прикосновения, хотя он даже пальцем меня не задел. Его дед прав. Малаки — проблема.

Зрители так притихли, что я начинаю сомневаться в том, что все это происходит на самом деле. Перестаю покачиваться и открываю глаза. С изумлением вижу, что вся улица смотрит на него. Даже официантки в ресторанах и кафешках стоят на пороге и с восхищением слушают его голос.

А что Малаки? Он смотрит на меня.

Я подхватываю камеру и делаю фото, как он поет.

Закончив, Малаки делает легкий поклон и ждет, когда стихнут аплодисменты и выкрики. Он игриво шевелит бровями, не сводя с меня глаз, словно обещает, что мы переспим. Это глупо, потому что мне восемнадцать и я не сплю с кем попало.

Пока я спала только с одним человеком — с выпускником Тейлором Киршнером, потому что мы долго встречались и не хотели уезжать в колледж, неся бремя неудобной девственности.

Но Малаки я верю. Мы переспим.

Верю, потому что он как раз такой. Таким, полагаю, был и мой папа. Совершенно безбашенный, духовно страдающий, морально надломленный Ромео, который с вашего позволения ломает кровати, сердца и силу воли. Без злого умысла. И не потому что хочет. Просто ничего не может с собой поделать. Он рушит все на своем пути. Этот недооцененный, красивый и гениальный парень наделен талантом, о котором никогда не просил, но он умело им пользуется. Его дарование, обаяние и красота — оружие, и в эту секунду оно направлено против меня.

Я вижу, как он зачерпывает деньги из чехла и засовывает их себе в карман. Круг становится реже и постепенно рассасывается. К Малаки подходят две девицы-студентки, игриво заправляя волосы за уши. Он напропалую флиртует с ними, то и дело поглядывая на меня, чтобы убедиться, что я никуда не ушла.

Я хочу объяснить, что не ухожу только из-за своего отца. Скажу ему сразу, как он закончит.

И раз уж Малаки доволен тем, что я еще жду, то не чувствую вины, когда снова вытаскиваю камеру и делаю фото, как он закидывает гитарный чехол себе на плечо и удостаивает одну из девушек поцелуем руки.

— Польщен, но видите ли, я обещал разрешить этой щедрой, пусть и немного навязчивой девице угостить меня пинтой пива.

Я опускаю камеру и смотрю на него, изогнув бровь. Он расплывается передо мной в улыбке, а девушки, мечтательно хихикая, несутся к автобусной остановке и на ходу подталкивают друг друга.

— Учитывая произошедшее, думаю, ты и сам в состоянии угостить бокалом эту щедрую, пусть и немного навязчивую девицу. — Я засовываю камеру обратно в рюкзак и набрасываю капюшон куртки на голову.

— Только если она отправит мне копию этого снимка. — Малаки кивает на мой рюкзак и блаженно улыбается.

— Чего ради?

Он подцепляет большим пальцем ремень на чехле и неспешно подходит ко мне. Останавливается, когда мы можем вдыхать запах друг друга.

— Чтобы у меня был ее адрес.

— Ну и кто теперь навязчивый?

Я скрещиваю на груди руки.

— Я, — ухмыляется парень. В его завораживающих глазах броского фиолетового цвета словно отражается весь мир. — Определенно, я. Ты американка?

Я киваю. Он обводит меня взглядом.

У него фиолетовые глаза как у деда. Но немного другие. Яснее. И такие глубокие, что утащат на самое дно, если не проявлять осторожность.

Я разворачиваюсь и иду в обратную сторону, зная, что он пойдет за мной. Так и происходит.

— Что за история? — Малаки засовывает руки в передние карманы.

— Давай где-нибудь присядем? — Я пропускаю его вопрос мимо ушей и оглядываюсь по сторонам.

Хотелось бы выпить и что-нибудь съесть. Полагаю, у любого нормального парня возникнет куча вопросов, что мне от него надо, но похоже, Мала нельзя отнести в эту категорию. Он кивает головой в обратном направлении, и мы разворачиваемся. Теперь я иду за ним.