Анархия. Начало (ЛП) - Хасс Дж. Э. - Страница 48

— Это невозможно. Врачи попросили, чтобы все контакты с внешним миром были ограничены, кроме самых близких родственников. — Монтгомери замолкает на этих словах и смеется, и я снова ощущаю это чувство отвращения.

С меня хватит.

— Спасибо, что уделили мне время, — говорю я, отступая назад.

— Думаете это наследственное? — спрашивает он, когда я уже готова выбежать за дверь.

— Что? — Мое сердце внезапно начинает биться чаще.

— Безумие. Вы думаете, безумие передается по наследству? Думаете, я тоже этим страдаю? Что ему передалось это от меня?

— Эм… — Черт возьми, мне срочно нужно свалить отсюда. Но Монтгомери начинает двигаться в моем направлении, несмотря на то, что я отхожу назад.

— Может, все мои дети этим страдают? — добавляет он. — Возможно, они унаследовали это от меня?

Я все еще медленно двигаюсь назад, когда спотыкаюсь о коврик напротив двери, и он протягивает руку, чтобы поймать меня. Его рука соприкасается с моей. Она холодная, как и он сам, и я отскакиваю так быстро, что снова спотыкаюсь.

— Я напугал тебя, Молли?

— Что? — Я поворачиваюсь в сторону администраторов, но все шесть смотрят на свои столы, а их губы шевелятся, потому что они разговаривают через наушники.

— Говорят, яблоко от яблони недалеко падает. Безумие чаще всего передается по наследству.

Господи, я не виню Аттикуса за попытку убить его. Уровень холодности старого Монтгомери зашкаливает.

— Мне нужно идти, — говорю я, разворачиваясь и прорываясь сквозь входные двери. Солнечный свет, который пробивался сквозь тучи, уже исчез, но когда я сажусь в машину и смотрю на здание, вижу, что он уже поменял свое положение. Он подсвечивает верхушку синего шпиля, как луч прожектора.

Я принимаю это как хорошее знамение, нечто воодушевляющее, затем завожу двигатель и включаю заднюю скорость. Но мой взгляд задерживается на центральном входе «Синего Замка», и я вижу, как старик пялится на меня с обратной стороны пуленепробиваемого стекла.

— Уф-ф-ф. — Меня бросает в дрожь. Этот мужик такой жуткий.

Я отъезжаю, чувствуя себя грязной и думая о том, что лучше бы я не приезжала сюда. Я практически избавляюсь от этого чувства, когда добираюсь до другой части города и наблюдаю за психиатрической больницей на расстоянии. Она выглядит так, будто принадлежит Кафедрал Сити, со своей готической архитектурой и мрачностью, с окрашенными в черный цвет кирпичами. Есть даже арка, через которую нужно проехать, чтобы оказаться на парковке для посетителей, а в тучах нет ни единого просвета, чтобы пропустить хотя бы одинокий солнечный лучик. Это место окутано безнадежным мраком.

Я паркую автомобиль и захожу в здание. Я была здесь однажды несколько лет тому назад, но никогда не проходила дальше вестибюля. У моей мамы был «плохой день», как они сказали, и с ней нельзя было увидеться. Это было за день до того, как я покинула Волчью Долину для начальной подготовки, поэтому у меня так и не появилось новой возможности приехать сюда.

Это, конечно, не оправдание. У меня было много возможностей навестить ее потом, просто я сама решила этого не делать.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спрашивает администратор за стеклянной перегородкой. Ненавижу, когда люди находятся за стеклянной перегородкой.

— Я здесь, чтобы увидеться с Мартой Мастерс.

— И вы?

— Ее дочь.

— Хм, — произносит женщина, печатая что-то на клавиатуре. — Никогда не знала, что у нее есть дочь. К ней всегда приходит только один посетитель.

— О, — удивленно произношу я. — Кто?

— Мистер Монтгомери.

Я слишком ошеломлена, чтобы что-то сказать. Этот мерзкий старик навещал мою мать?

— Очень жаль, что он и сам теперь здесь.

— Что? — говорю я, осознавая, что она имеет в виду Аттикуса, а не старика. Но она не слышит меня, потому что отходит, чтобы взять бейдж для посетителя. Она распечатывает табличку с моим именем, вставляет ее в прозрачный пластиковый держатель и протягивает его через окошечко в стеклянной перегородке.

— Наденьте это и присядьте. За вами придут, когда она будет готова.

Я беру бейдж и отхожу к литым пластиковым стульям, выставленным в линию напротив телевизора. Я ощущаю себя больше пациентом, нежели посетителем, когда заставляю себя сесть и взглянуть на экран телевизора, по которому идет комедийный сериал.

Рядом всего несколько человек, и никто из них не разговаривает, поэтому я сижу и обдумываю свои вопросы. Зачем Аттикус приходил навещать мою маму? И какое это имеет отношение к тому, что он сам теперь здесь?

Я знаю, что тут есть какая-то связь, но у меня такое чувство, как будто все происходящее в этот день имеет двойное значение. Комментарий шефа о том, что «Корпорация Блю» попросила его нанять меня. Высказывание старика о безумии. Знал ли он, что Аттикус навещал ее? Было ли это замечание о безумии обращено ко мне? Или к Аттикусу?

— Мисс Мастерс? — зовет женщина, стоящая в дверях.

Я встаю и иду в сторону двери.

— Это я.

— Сюда, пожалуйста, — говорит женщина постарше. На ней надета белая униформа медсестры. Очень старомодная, хотя большая часть докторов и медсестер носят современные цветные медицинские костюмы. Это делает атмосферу еще более устрашающей. — Сюда. Она ждет вас в комнате отдыха. Но я должна предупредить вас, мисс Мастерс, в последние годы она не очень общительна. Я не уверена, что вы в курсе, поскольку вы ни разу ее не навещали.

Черт. Это способ надавить на совесть, дамочка. Я не обращаю внимания на ее колкость и просто молча следую за ней через темный коридор, пока мы не оказываемся в большой открытой комнате, наполненной пациентами больницы. Все одеты в халаты и большинство из них сидят в инвалидных креслах перед маленьким телевизором, установленным высоко в углу комнаты. Они выглядят накачанным лекарствами до беспамятства.

— Вот она, — медсестра произносит слова четко, похлопывая мою маму по плечу. — Марта? Твоя дочь пришла навестить тебя. Может, повернешься, чтобы поздороваться?

Моя мама… выглядит неузнаваемо. Ее волосы такие седые, практически белые. Тело такое худое и хрупкое, а халат грязного, будто застиранного голубого цвета.

Я наклоняюсь, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Мам?

— Она не разговаривает, мисс Мастерс. К тому же, она вас не узнает. Я не знаю, зачем вы пришли, но уже слишком поздно.

Мое лицо искажается от грусти.

— Спасибо, — выдавливаю я. — Но я бы хотела побыть с ней наедине.

Медсестра задирает свой подбородок и уходит, раздраженная тем, какая я плохая дочь. Я могу понять, почему она так считает, но она понятия не имеет, почему я старалась держаться в стороне.

Я сажусь рядом с мамой и тяжело вздыхаю. Я рада, что она не разговаривает. Потому что будет гораздо легче, если она не будет отвечать.

— Мне жаль, — начинаю я. — Мне, правда, очень жаль, что все так закончилось. Но ты убила моего отца, и я никогда не смогу тебя за это простить. Я никогда не прощу то, что ты сошла с ума и разрушила нашу семью. Уилл занялся гонками, ты знала об этом? Ты вообще знаешь, что он мертв?

Она даже не моргает. Я наклоняюсь, чтобы взглянуть в ее серые глаза, и мне становится интересно, что происходит у нее в голове. Ничего?

— Ты сказала отцу, чтобы он сделал тот трюк. Ты сказала, что нам нужны деньги, чтобы оплатить долг. Ты сказала ему, что он — непобедимый Сумасшедший Билл, который может все. Ты сказала, что он сможет осуществить это, и он поверил тебе. Но ты была неправа.

Смех из шоу по телевизору разлетается по комнате, и я мельком смотрю в сторону телевизора. Все эти годы гнева и печали захлестывают меня.

— Это не ее вина, — произносит голос позади меня.

Я разворачиваюсь и вижу Аттикуса, одетого в такой же светло-голубой халат, однако более чистый.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я. — Зачем ты навещал ее?

— Это была не ее вина, Молли. Мой отец заставил ее. И я навещал ее, потому что она моя мать.

— Мистер Монтгомери? — кричит медсестра из-за стойки. — Мистер Монтгомери! Вам не положено…