Завоевание 2.0. Книга 2 (СИ) - Терников Александр Николаевич - Страница 23

Потом я свернул беседу на другие темы:

— Для моего товара место найдется, если уже четырех индейцев тащим с собой, которым на два месяца воды и продуктов нужно запасти, то мой груз есть и пить не просит. Да и хлопковая вата может и наверху лежать, ничего не раздавит. А плыть нужно именно сейчас, сезон ураганов на подходе!

Далее я встал на скользкий путь намеков. Вот иначе я и сам могу смыться, на своем корабле, поминай меня, как звали, формально ему нечего мне предъявить, кроме своих приказов. Конечно, можно и силой меня удержать, но смысл? И по голове его не погладят, как о таком узнают.

— Хорошо, езжай- все же недовольно сквозь зубы процедил Кортес и сделал жест рукой, что я волен идти.

В общем, еле уговорил, особенно помог сделанный порох и сделанные намеки на влияние моего отца, богатого торговца Пако Седеньо в Медельине, где довольно скромно проживает и отец самого Кортеса. Я тепло попрощался с Кристобалем, крепко обнялся с ним, сказал, что буду обратно при первой возможности, добавил, что слышал, что Кортес собирается остальные корабли сжечь, в том числе и мой, пусть не возражает, но долговые обязательства пусть Кортес на себя возьмет. Животных наказал моих беречь, лошадей из 16 уже две умерли, так что тут они на вес золота. Собаку тоже. В общем, я скоро, месяца через четыре буду. Покидали свой груз в трюм, сели с Уареа на борт и вперед. Все, кажется, выжил! Теперь я сам по себе, живу только своим умом.

В 26 июля 1519 года мы вышли в море на каравелле с драгоценным грузом (везли подарки Монтесумы). Этой же ночью Кортес затопит все остальные свои корабли (а потом наконец расправится со своим личным врагом Эскудеро). Но за корабли он останется должен заплатить их владельцам из нашей добычи, так что потом спрошу с него по полному. Еще дорогой Франсиско де Монтехо уговорил пилота Аламиноса подойти к Кубе, недалеко от Гаваны, где у него было поместье, чтобы там забрать свежий провиант. Все равно мимо плыть, по течению Гольфстрим. Так и сделали, несмотря на возражения Пуэрто Карреро. А ночью во время нашей стоянки, один из матросов тайно уплыл на берег с письмами для губернатора Диего Веласкеса! Монтехо постарался. Под поднявшийся шум и суматоху я высадил на берег и Уареа с подарками, наказав ему передавать поклон моей жене и ее семье, я буду не скоро, а взять ее с собой не могу, да и туземцы плохо переносят океанские плавания, риск смерти очень велик. Так что наберитесь терпения и ждите. "В добре и зле, я твой до гроба, да будем счастливы мы оба". Уареа же я искренне благодарен за его службу, теперь он может жить своим умом, как хочет. Все, теперь я остался один.

Губернатор Диего Веласкес был вне себя от полученных новостей, особенно от величины подарка, посылаемого Его Величеству. Он сейчас же снарядил два небольших судна, вооружил их наилучшим образом и дал приказ поймать наш корабль и привести уполномоченных и золотую казну прямо к нему в Гавану. Но наше судно было уже далеко! И Диего Веласкесу осталась лишь возможность снарядить новую экспедицию уже прямо против войска Кортеса в Мексике, что он и предпринял с лихорадочной энергией. Месяцев через одиннадцать он наберет сильный флот из восемнадцати судов и до тысячи трехсот людей во главе с генерал-капитаном идальго Панфило де Нарваэсом, могучим, голосистым, надменным человеком. Впрочем, это будет еще не скоро, и я встречаться с ними в Мексике не собираюсь.

Морское путешествие, мне плохо запомнилось, так как я расположился на палубе с тремя мешками хлопковой ваты и целыми днями удалял вручную семена, так как эти три мешка у меня индейцы не успели обработать в Мексике. Приходилось напрягать глаза, просто до появления рези, но все же я справился благополучно. Очень помогли мне мои четыре непромокаемых плаща, заботливо укрывающих от сырости и меня, и мой хлопок. А ведь существует же машина, внешне похожая на большую мясорубку, которая очищает хлопковую вату от семян, но у меня пока объемы минимальные. Но в целом, в нашем плавании нам сопутствовало счастье. Не было ни одного сильного шторма, ни одного длительного штиля, лишь несколько дней менялось направление ветра. Море было голубым и искрилось на солнце, высоко над мачтами величественно проплывали облака, теплый воздух надувал паруса, погода по утрам стояла великолепная, как у нас на юге, похожим апрельским деньком, не хватало только цветущих абрикосовых и вишневых садов. Днем, правда, становилось излишне тепло.

Наш же "Золотой корабль" через пару месяцев прибыл в Севилью, а оттуда, на почтовых лошадях, наши уполномоченные Монтехо и Поэртокарреро двинули в старую Кастильскую столицу, в Вальядолид. Я же остался в Севилье, но попросил их известить моего отца Франциско Седеньо (все равно мимо едут), чтобы он срочно ехал ко мне. Попрощались с ними в Севильском порту, на фоне Торре-дель — Оро (Золотого Быка), приземистой круглой башни, там, где старые городские стены наиболее приближаются к реке Гвадалквивир. Здесь на темном песчаном пляже, пришедшие со всех концов света суда по смазанным салом бревнам выгружали товары на берег. На пристани шумно толпились торговцы, искатели приключений и монахи, там же штабелями высились товары, приготовленные для отплывающих судов и распространявшие экзотические ароматы и будящие воображение товары с судов прибывающих. Все вокруг было охвачено лихорадочным оживлением, импульсами бурно нарождающейся империи. Мне же нужно искать кого-то из старых деловых партнеров отца в Севилье.

Наш молодой император Карл опять был в отлучке во Фландрии, а президент Королевского Совета по делам Индий, дон Хуан де Фонсека, который был епископом Бургоса и назывался архиепископом де Росано, сейчас находился в Вальядолиде.

Чуть ранее, в конце июня, в немецких землях во Франкфурте состоялись выборы нового императора Священной Римской империи. Право избрания императора принадлежало семи курфюрстам: королю Богемии, герцогу Саксонскому, пфальцграфу Рейнскому, маркграфу Бранденбургскому, архиепископам Майнцскому, Кельнскому и Трирскому. Выборы должны были проходить во Франкфурте по правилу большинства. Очевидно, что для избрания претенденту на трон предстояло купить курфюрстов, по крайней мере, четырех из них.

Французский король Франциск I с воодушевлением взялся за дело. Его эмиссары доставили впечатляющие суммы. Золото текло рекой. Карл V был вынужден не отставать от своего конкурента. Франциск I, как король Франции, был почти единственным правителем в Западной Европе, не обязанным приносить императору вассальную присягу, и корона ему была нужна постольку поскольку. Выставив свою кандидатуру, он прежде всего, желал нанести удар молодому Карлу, чьи владения, расширенные с получением наследства, охватывали Францию с юга и востока и давали повод для беспокойства. Замысел Франциска I был прост: разорить испанца и помешать, таким образом, ему подготовиться к войне. Суммы, затраченные французским королем на подкуп курфюрстов, оцениваются в три тонны золота. Вот где золото течет полноводной рекой, а не в Мексике или Перу.

Со своей стороны Карл V расстался с 850 тысячами рейнских золотых флоринов, или 800 тысячами кастильских дукатов, что эквивалентно 2100 килограммам чистого золота. Для бедной Кастилии это было настоящим безумием. Хотя аугсбургские банкиры — Вельзеры и главным образом Фуггеры — обеспечили необходимые средства, предоставив Карлу кредит на 543 тысячи флоринов, он все равно глубоко залез в королевскую казну. А впереди еще предстоит обязательная коронация в Ахене. Так что золотые подарки Кортеса явно придутся ко двору.

Немного тут расскажу про короля Карла V. Сейчас этот девятнадцатилетний монарх не знает ни слова, ни по-латыни, ни даже по-испански. Он говорит и пишет исключительно по-французски. Юный король родился во Фламандском городе Генте в первый год нового века. Он был вторым ребенком и старшим из двух сыновей Хуаны Безумной и Филиппа Красивого. Его прабабка была сумасшедшей, впавшая в безумие мать содержалась в Тордесильясе, вместе с его самой младшей сестрой, которая также пребывала в состоянии прострации. Он и сам, в конце концов, тоже потом лишится рассудка в монастыре святого Юста, в Эстремадуре, и будет проводить там время, без конца останавливая и заводя стенные часы в попытке разрешить единственный преследовавший его вопрос: который теперь час?