Сердце мексиканца (СИ) - Хаан Ашира - Страница 9

Он не останавливался, раскачивая ее своими движениями, пока она не выдохнула последнее удовольствие стоном ему в рот, — он целовал ее, нежно, сладко, присваивая себе.

Про презервативы никто уже не заговаривал, но он вновь выдернулся из нее в последнюю секунду, сливая сперму на бедро и медленно, рвано выдыхая, опустил наконец свои наглые глаза. Свалился рядом с ее разгоряченным телом, закинул руку за голову и лежал, восстанавливая дыхание и слепо глядя в темный потолок, как она всего лишь час назад.

Аля, неожиданно для себя самой, придвинулась к нему, прижалась и провела кончиками пальцев по гладкой груди. Он поймал эти пальцы, поцеловал их.

Встал и начал одеваться.

Она приподнялась на локте, внезапно смутившись своей наготы под его быстрым острым взглядом, но почему-то так и не решилась натянуть скомканную простыню или укрыться ею.

— Как тебя зовут? — спросила она по-английски.

Он не обратил внимания, будто не услышал.

— Tu… te nombre… — попыталась сконструировать она ту же фразу на испанском, но он только хмыкнул.

Открыл дверь, вышел. Через секунду хлопнула входная дверь и снова раздался скрежет: он запер ее обратно за собой.

Аля любила путешествовать.

Ей повезло с родителями: мама была журналисткой, отец специалистом в тяжелой металлургии, настолько востребованным профессионалом, что суровый кризис девяностых они заметить не успели. Сначала было немного страшно и непонятно, зато потом быстро открылось столько возможностей, что ее молодые родители напрочь пропустили первые несколько лет Алиной жизни, мотаясь по миру то в командировки, то на конференции, то просто так, от избытка энтузиазма, отправляясь в те места, где не бывает командировок и конференций.

Первый раз в путешествие Аля летела на самолете в Венецию. Ей было десять, она только что приехала из детского лагеря, где нашла тьму подружек, выучила два десятка похабных блатных песен и научилась краситься. В последний день их отряд даже пустили на дискотеку для «взрослых». Она обменялась телефонами с половиной лагеря, пообещала приехать на вторую смену — и была огорошена новостью, что не только лагерная администрация считает ее взрослой, родители тоже.

Поэтому в первый раз собираются взять ее с собой.

Они потом еще долго клялись, что в последний.

По мнению Али, каналы в Венеции были вонючими, очереди длинными, еда невкусной, мосты скучными, номер в отеле холодным, кораблики вместо автобусов идиотскими, язык непонятным, а уж посиделки с рюмкой лимончелло по вечерам и вовсе не шли ни в какое сравнение с лагерными дискотеками!

К концу недели мама шипела, как надувной матрас с дырочкой в боку, а папа утешал ее тем, что лет через пять Аля оценит и поймет. И вот тогда-то… Тогда-то, говорил папа, и глаза его мстительно сверкали, мы уедем в тур по городам Европы: Рим, Париж, Барселона, Прага, Будапешт, Таллинн… а ее отправим в лагерь, купив хоть пять мини-юбок и три полных набора косметики! Пусть танцует на своих дискотеках!

Папа, конечно, рисковал: в пятнадцать Аля запросто могла влюбиться и действительно предпочесть какого-нибудь прыщавого сверстника прогулкам по Монмартру и тем самым разбить родителям сердце еще раз.

Но она поумнела гораздо быстрее, этим же летом, приехав в свой обожаемый лагерь на третью смену. Все, абсолютно все, включая старшие отряды, приходили к ней после завтрака и перед ужином, только чтобы послушать еще историй про то, как разбегается и взлетает самолет и в животе что-то проваливается и ухает, про то, как катаются на карусельке в аэропорту чемоданы, ожидая, пока их разберут, как черноглазые таксисты громко, долго и витиевато ругаются на своих коллег, как гулко бьются зеленые волны о темные камни причалов, про полосатые кофты гондольеров и их песни, про мужчин в смокингах и дам в длинных вечерних платьях, ожидающих катера на причалах у казино, про сонную одурь кладбища Сан-Микеле, где есть специальная часть, где похоронены только русские, и про зловещие маски чумных докторов в запыленных витринах крошечных лавочек.

Стремительная ее популярность укрепила Алю в уверенности, что путешествия — самая высшая жизненная ценность. Перед ней меркли и блестящие платья, привезенные подружками для дискотек, и ворох шоколадок в гостинцах от родителей, и настоящие роликовые коньки у парня из второго отряда, и даже уже отросшие сиськи у девчонок из первого. Ничего, вообще ничего так и не смогло перекрыть по крутизне эту ее поездку в Венецию в глазах солагерников. Даже слухи о том, что старшего вожатого застукали с одной из тех девчонок с уже отросшими сиськами, и были они оба голыми, отвлекли от Али внимание всего на полдня. Эка невидаль — секс! Он будет у всех. А Венеция…

Лагерь был от папиного металлургического завода и большинство детей туда отправляли, потому что со всеми субсидиями и гуманитарной помощью он стоил дешевле, чем кормить ребенка этот месяц дома. Дети там никогда даже не видели вблизи самолет — увидеть Венецию им не грозило примерно никогда.

Родители все-таки обиделись и потом брали ее с собой намного реже, чем могли бы, но Аля все равно увидела почти всю Европу и влюбилась в нее. В нее и в сухой воздух салонов самолетов, безвкусную на высоте еду и тот момент, когда выходишь в новом городе и делаешь первый вдох, сразу понимая по привкусу воздуха, сойдетесь ли вы характерами с этим местом.

Повзрослев и начав жить самостоятельно, она распределяла бюджет так: необходимый минимум на еду и коммунальные платежи, остальное на путешествия. Без родительской поддержки долгое время эти путешествия были в основном в пляжную Турцию и трехзведочный Египет, но без хотя бы такого глотка воздуха чужих стран Аля жить уже не могла.

Аля могла провести месяц в Европе с одним лишь городским рюкзаком. Она умела выбирать только самые необходимые вещи, упаковывать их так, чтобы они занимали как можно меньше места, и в принципе была способна обходиться минимумом: сменой белья и запасными джинсами.

Зато уж если она брала с собой свой огромный розовый чемодан, половину его объема занимали предметы роскоши, позволяющие чувствовать себя как дома в любой стране мира.

Обязательно — любимая подушка в шелковой наволочке, чтобы не путались волосы и не ломались кудри. Два халата — один потеплее и красивый, чтобы быстро накинуть при необходимости, а не втискиваться в джинсы, если постучали в дверь. Другой с открытой шеей, чтобы не испачкать, когда наносишь маски и кремы. Мощный фен — гостиничные вечно еле дуют. Елочная гирлянда на батарейках — удобно использовать как ночник, а на сдачу создает неповторимое ощущение уюта. Маленький утюг, складная вешалка, домашняя чашка, нож и вилка и еще десяток мелочей, которые просто кочевали из чемодана в чемодан в специальной сумочке для путешествий.

Все это превращало чужие дома и номера отелей в уютную привычную норку, куда можно вернуться после прогулки и отдохнуть, не раздражаясь от неприятных мелочей.

Однажды она даже возила с собой кофеварку.

В этот раз для нее не хватило места, и Аля ужасно об этом жалела.

Проснулась она в полдень, выползать из дома в адскую жару сил не было, а кофе хотелось. Ей нужна была ясная голова, чтобы подумать о будущем.

Непонятно было, что делать дальше.

Она разумная взрослая женщина. У нее карьера, большая квартира в центре, свой парикмахер, косметолог, психотерапевт. Она дает экспертные интервью по своим рабочим темам. Она знает, кому позвонить, если хочется выпить, поговорить, секса, нужна юридическая поддержка или надежный водитель. Ее жизнь — идеальное воплощение жизни успешной москвички тридцати лет.

Почему вдруг мексиканский мальчишка с охрененным членом и жестоким лицом так легко, походя, даже не замечая этого, разрушает всю ее уверенность в себе? Развеивает ее образ себя как человека, знающего, чего хочет? Давно, казалось бы, находящегося в гармонии со своим разумом и чувствами?