История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо - Страница 23

Весной того года немецкое армейское руководство и прежде всего Гитлер снова были настроены оптимистично. «Советы будут разбиты следующим летом. Спасения для них больше нет, — кичливо заявил военачальник. — Большевики будут отброшены так далеко назад, что они больше никогда не коснутся культурной почвы Европы». Учитывая опыт предшествовавших месяцев, материальное положение вермахта и ситуацию с личным составом, эти слова звучали как простая насмешка. Ведь потери Германии между тем составляли один миллион человек. Каждый третий немецкий солдат, который перешел в июне 1941-го границу с Советским Союзом, был мертв, ранен, пленен или пропал без вести. Хайнц Отто Фаустен через девять месяцев был последним оставшимся в живых солдатом своей роты, численность которой в начале наступления на Россию составляла 240 человек. Не намного лучше дело обстояло с материальным снабжением.

«В июне 1941 года примерно две трети всех подразделений считались, как это тогда называлось, полностью боеспособными, — разъясняет профессор Бернд Вегнер. — В марте 1942 года их было еще пять процентов. Мы видим на этом примере, что та армия, которая в 1941 году начала наступление, больше не существовала в принципе».

Тем не менее продолжение похода с самого начала не было безнадежной затеей.

Советский Союз тоже до сего момента нес громадные потери. Большая часть советской промышленности и сельского хозяйства находилась в руках немцев. Гитлер мог задействовать мощные ресурсы в районах Европы, занятых Германией. И наконец, диктатор, кажется, стал учитывать опыт предыдущих операций. Вместо таких престижных операционных целей, как Ленинград или Москва, он делал главный акцент в военных действиях на этот раз на юге фронта. Необходимо было значительно ослабить войска Красной армии между Донцом и Доном, захватить горные перевалы Кавказа и нефтяные области в Каспийском море. По словам британского историка Ричарда Овери: «Захват нефтяных месторождений Кавказа гарантировал бы поставку горючего даже для войны с Америкой». Как долгосрочную цель немецкие армейские стратеги рассматривали даже объединение с наносящими удар со стороны Египта соединениями африканского корпуса Роммеля и как следствие захват прочих нефтяных источников в Ближнем Востоке. Это гарантировало бы по меньшей мере с точки зрения поставок горючего затягивание войны на несколько лет. Для Советского Союза это, напротив, означало бы, вероятно, окончательный смертельный удар.

Немцам действительно удалось достичь весной 1942 года важных стратегических успехов — советская контратака около Харькова была отражена, и полуостров Крым в Черном море был окончательно захвачен. 28 июня был наконец подан стартовый сигнал для начала операции «Блау» — немецкое продвижение в направлении Кавказа. Войска вермахта непрерывно захватывали новые территории. Этот факт, а также незначительное число советских военнопленных расценивалось немецкими офицерами как слабость советской армии. В действительности планы наступления стали известны противнику заранее. После этого Красная армия просто уклонялась от агрессора, заставляя его попусту растрачивать свои силы. Стремительная скорость продвижения и хроническая недооценка противника привели Гитлера к мысли о необходимости изменения первоначального плана, которое имело фатальные последствия для дальнейшего хода операции. Вместо предусмотренного заранее последовательного достижения двух главпых целей операции «Блау» теперь удар по Кавказу и нападение на крупный город на Волге Сталинград нужно было осуществить одновременно. «Тактически это решение было катастрофой! — говорит профессор Бернд Вегнер. — Это означало, что наступающие войска будут разделены пополам, а значит, поражение и под Сталинградом, и на Кавказе, становилось вдвое более вероятным».

И все же захват Сталинграда превратился для Гитлера в идею фикс. Как говорил он сам, взятие города необходимо «по психологическим причинам». Дело в том, что наряду с военно-хозяйственным значением промышленного центра, центра вооружения и стратегического положения «игольного ушка», через которое осуществлялись поставки нефти, волжский город имел для Сталина еще и символическое значение. Здесь во время русской Гражданской войны он был впервые ранен. В 1924 году город получил тогда его имя. Переход Сталинграда в руки немцев был для диктатора вопросом сохранения или утраты репутации.

4 сентября 1942 года головные танковые соединения 6-й немецкой армии вошли в пригороды Сталинграда. Почти две недели спустя первые солдаты пробились к центру. Через четыре недели ожесточенных боев советские защитники были окружены и отброшены к самой Волге. И все же о быстром захвате города не могло быть и речи: «Мы несли колоссальные потери, так как сопротивление русских в городе внезапно усилилось. Настолько, что мы этого просто не ожидали, — вспоминает Манфред Гусовиус, который участвовал в боях под Сталинградом. — Русские бились за каждый метр до самой смерти».

За каждый дом, за каждый подвал велась крайне ожесточенная борьба. Если какая-то советская позиция оказывалась в руках немцев, тут же начиналась контратака. Некоторые точки меняли владельца по несколько раз в день. Немецкие войска завязли в Сталинграде. Немецкие командующие фронтом быстро осознали смертельную опасность, таящуюся в этом и в развертывании фронта. Но Гитлера невозможно было переубедить. Он хотел завоевать Кавказ, нефть и Сталинград — любой ценой. На критические возгласы он реагировал так же, как зимой 1941–1942 годов, — приступами бешенства и отставками. На этот раз пострадали командующий группой армий Вильгельм Лист[74]и начальник генерального штаба Гальдер.

Сталин, напротив, сделал совсем другое заключение из военных пертурбации первого года войны. Он все больше и больше передавал руководство военными операциями в руки своих военачальников, которые отныне могли принимать более самостоятельные решения о том, когда и где они будут применять свои войска. В середине сентября 1942 года начальник Генштаба Василевский и его заместитель Жуков представили планы советского контрнаступления на Волге. В сформированные из двух армий «клещи» должны были быть взяты немецкие подразделения, тем самым им отрезались все пути сообщения с Западом. Осаждающие должны были стать осажденными. Это была немецкая модель блицкрига, только с обратными условиями. 19 ноября 1942 года советская контратака в Сталинграде началась. Во время вьюги численно превосходящие войска Красной армии подавили уязвимые места немецкого фронта, а также румынские позиции к северо-западу и к югу от Сталинграда. Только через 4 дня кольцо вокруг города было сомкнуто. При этом почти 250 000 солдат оказались в ловушке.

Еще до начала окружения главнокомандующий 6-й армией, генерал-полковник Фридрих Паулюс[75]попросил о предоставлении ему «свободы действий» — это означало: сдать Сталинград и начать отход к собственным рубежам. Но фюрер остался непреклонным. Солдатам на Волге было приказано «выстоять». Следующие попытки подвигнуть Гитлера к началу отступления остались безуспешными. Пыла у Паулюса заметно поубавилось. За это теперь выступал другой генерал. Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, весной 1942 года освободивший немецкие войска из окружения под Демянском, тоже был в Сталинграде, где командовал армейским корпусом. Однако он точно знал: Сталинград — это не Демянск. Внешние условия были намного более неблагоприятные — не только потому, что в этот раз в окружение попало в два раза больше солдат, чем весной. «Котел» находился намного дальше от немецких рубежей, а перевес русских сил в Сталинграде был во много раз больше.

В этой ситуации Зейдлиц решился на исключительный шаг: меморандум в адрес своих начальников. Сначала Зейдлиц обратил внимание на положение с военным снабжением. Уже и небольшие оборонительные бои будут приводить к ощутимому сокращению боезапасов. Снабжение «с воздуха» даже при дополнительных вылетах не могло бы покрыть потребностей армии. Он пророчил, что Красная армия продолжит атаки после закрытия кольца и уничтожит окруженных немцев, если как можно скорее не позаботиться о выводе войск из окружения. Но все же шансы на это ввиду сильного удаления и небольших сил немецких фронтовых войск Зейдлиц оценивал как невысокие. Поэтому он сделал одни-единственный вывод: «Армия стоит перед однозначной альтернативой: прорыв на юго-запад… или ее гибель в течение нескольких дней. Нет никакого другого выбора». Зейдлиц сделал еще одно заключение: если Гитлер не отменит приказ о «стойкой обороне», то армия должна будет сама взять в свои руки свободу действий. Это был ни больше ни меньше призыв к неисполнению приказа! Но многие офицеры, коллеги Зейдлица, ничего не хотели знать об этом: «Мы не должны озадачивать фюрера, а генерал Зейдлиц — главнокомандующего». — объяснял начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Артур Шмидт[76]. Участь солдат в Сталинграде была предрешена. И хотя вывод ослабленных войск из окружения в направлении запада также был связан с многочисленными жертвами, предотвратить гибель всей армии было все еще можно. Но и одобренная Гитлером попытка прорыва блокады снаружи потерпела неудачу. «Держитесь! Мы вытащим вас», — передавали по радио соединения 4-й танковой армии генерал-полковника Гота окруженным, когда в середине декабря начали движение в направлении Сталинграда. Но за 48 км до города все закончилось. «Мы слышали приближение шума боя, — вспоминает Ханс Эрдманн Шюнбек. — Но в Рождественский сочельник ничего не произошло. Тогда мы, разумеется, поняли, что случилось. И мы также знали тогда, что должны держаться до последнего патрона. Нам было это известно».