Пигмалион и Галатея (СИ) - "ZelSa" - Страница 19

И все же на этот счет у Элис были другие планы. Ей было недостаточно таких коротких, небрежных прикосновений. Она желала большего. И тут она вспомнила руки, что трогали ее в больнице. Большие, волосатые, с длинными царапающими ногтями. Мозолистые, отвратительно пахнущие руки. И дыхание, зловонное, что заставляло ее почти не дышать. Потное тело, что прижимало ее к пружинистой кровати…

— Элис?!

Джаспер отстранился. Перевернувшись, он сел. Он был встревожен тем, как мгновенно на девушку налетел страх. Вампир подумал о том, что сам нагнал на нее такой ужас. Но тревога девушки только усилилась. Она вскочила, вообразив, что как-то обидела его.

— Я в порядке, в порядке, — затараторила Элис.

Джаспер улыбнулся. Ее голос завораживал его. Будь он тихим, как шепот, или громким, как трель воробья, он был волшебным.

— Сядь, — мужчина поманил ее, и Элис села ему на колени. Не могла, не хотела его отпускать. Припала губами к его макушке. Поцеловала эти светлые пряди волос, которые так приглянулись солнцу.

— Что с тобой случилось? — спросил Уитлок, заставив вампиршу взглянуть ему в глаза.

— Ничего, это не приступ.

Джаспер грустно улыбнулся. Он обнял ее хрупкое лицо ладонями.

— Эти приступы — важная часть твоей жизни. Ты не должна их бояться. Не должна стесняться их. Обещай, что ты будешь говорить мне обо всем, что ты чувствуешь. О том, что тебя тревожит. Обещаешь?

Девушка кивнула. Однако это смущало ее. Это обещание было неприятным для нее.

— Ну, так что случилось?

— Я вспомнила, там в клинике… — Элис отвела взгляд, и Джаспер все понял.

Он не мог позволить ей произносить имя того ублюдка.

— Прости, милая, прости. Это я тебе напомнил.

— Нет, не ты, — возразила она, — но я хотела бы, чтобы ты пришел чуть раньше. Тогда бы я… Он… Должно быть, это было противно. Видеть меня с ним. Но мне нисколечко не было с ним…

Джаспер припал к ее губам. Он не поцеловал ее, лишь прервал эту череду унизительных воспоминаний.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось ждать. Но я тебя нашел и теперь не отпущу. Прости и забудь то чудовище. Он больше тебя не обидит. Никто больше не причинит тебе вреда.

Элис кивнула. Затем, обвив его шею, поцеловала. Сначала нежно. Спустя мгновение губы девушки стали настойчивыми. Жадными. Джаспер попытался отстраниться, но ему не позволили. Элис буквально рычала от неудовольствия, когда вампир, прервав поцелуй, почти минуту объяснял ей о преимуществах кровати. Он попытался объяснить кодекс джентльменов о важности первой ночи, но руки девушки были уж очень проворными. Губы слишком мягкими и сладкими. Уитлок не выдержал. Он резко развернулся.

Элис вскрикнула от неожиданности, когда вновь оказалась припечатана к земле. Ох, как он был рад, что она уже не человек. Джаспер не знал, как сдерживал бы себя в руках, не рискуя при этом переломать ее на двое. Сейчас он просто не мог быть джентльменом. Прикасаясь к ее телу, отвечая ее губам, невозможно было сохранять ясность ума. Казалось, он нарушил все законы вселенной, чтобы найти ее. Разве можно было устоять?

***

— Лорейн, — вновь жалобно выдала Таня.

Голос ее был печальный. Полный невысказанной боли и отчаяния. Лицо вампирши скривилось в жалкой попытке выдавить слезы, но их не было. Виктория Даффи не могла к этому привыкнуть. Она все еще помнила, как плачут люди. С дрожащим задыхающимся голосом, они пытаются выплеснуть ту боль, которая у них внутри. Пытаются освободить себя. Но Таня страдала по-другому. Она не могла высвободиться, не могла выплеснуть свои муки. Нужно было отдать ей должное, их пара с Лорейном просуществовала достаточно долго, что не характерно вампирам. И это не было понятно Виктории. Любовь ее пугала. Сама возможность такой страсти к другому вампиру казалась ей чем-то совершенно нереальным.

Она еще понимала людей. У тех был короткий век. И сравнивая его со своим вампирским существованием, ее даже забавляло то, что люди, зная, что живут они довольно короткой жизнью, спешили подарить тридцать, а то и пятьдесят лет из нее другому человеку. Пускали незнакомца в свой дом, жизнь и, если повезет, доживали с ним до старости. У самой Даффи никогда не было такой страсти. Она всегда была скупа, когда речь касалась ее внимания. Такой она уж родилась.

Что нельзя было сказать о ее матери. Элейн Рэй Даффи стремилась одарить своей любовью любого мужчину, что ей улыбнётся. Если ее любовь оказывалась неоценённой, она впадала в депрессию. Все это происходило в эмоциональную эпоху немого кино. Мать Виктории была посредственной актрисой и назойливой женщиной в жизни. Иногда она путала эти понятия и становилась посредственной женщиной на экране и назойливой актрисой в жизни. Как ни крути, выходило ещё хуже. Взаимопонимания у матери с дочерью не было. Дочь не понимала откуда у ее матери находилось столько слез, чтобы оплакивать расставания с каждым своим любовником. Удивительно было и то, откуда она берет силы любить каждого из них больше жизни.

Ну, а Элейн считала дочь маленьким бездушным чудовищем. Ей казалось, что у Виктории совершенно нет никакой привязанности. Впрочем, это было правдой. Девушка была пассивной к самой жизни. Если ее мать бурно переживала каждую мелочь, происходившую с ней, то она сама была равнодушна ко всему.

Виктория умерла в семнадцать. Ее мать устроила вечеринку по случаю своего седьмого развода. И к завершению сожгла дом. К несчастью, женщина и не подумала, что огонь убьет не только ее. Их огромный дом, выстроенный в викторианском стиле, обратился в пепел. В газетах много писали об этом пожаре. Страницы пестрели фотографиями трагически погибшей семьи Даффи. Но вот Виктория не умерла. В каком-то смысле ей удалось выжить. Из горячего дома ее вынес вампир.

Ричард. Он был переполнен надеждой, что нашел в ней свою вторую половину. Уверял, что узнал в ней девушку, в которую был влюблен пару столетий назад. Однако его надеждам не суждено было сбыться. Даффи так и не сумела пробудить в себе ничего, кроме благодарности. В конце концов мужчина оставил ее, шагнув в горячее пламя. Тогда Виктория еще подумала, что ему стоило спасать не ее, а ее мать. У той были такие пламенные чувства, которым так и не нашлось применения.

Оставшись одна, вампирша много путешествовала, умело избегая людей и других вампиров. В конце концов ее прибило в семью Карлайла Каллена.

Не клан, как называли свои общины другие вампиры, а семья. Каллен верил в такую трактовку их жизни в коммуне. Себя он называл отцом, а свою жену Эсми — матерью. Виктория скептически относилась к таким понятиям, но не спорила. По природе своей она не любила споры. Не любила выставлять свои мысли на показ. За это ее и ценили. Карлайл хвалил ее за хитрость. Из всех только Виктория знала, как с ним лучше сладить. Благодаря этому она стала его правой рукой. Советовала, как лучше устранить врагов, и устраивала свидания с его любовницами так ловко, что Эсми не знала об изменах.

У Виктории уже не было идей, как еще разнообразить свою одинокую жизнь, а возле Карлайла всегда происходили любопытные вещи. Из последних было то, что у Эсми объявилась дочь, которую та старательно прятала много лет. Виктория поспособствовала ее разоблачению. Однако то, во что это вылилось, ее совсем не радовало. Впервые она почувствовала острое беспокойство. Даже страх. Она никогда не испытывала к Карлайлу симпатии, да и антипатии тоже. Но сейчас была готова разорвать его на мелкие части.