Академия под ударом (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 48

— Так надо, дедушка. Так надо.

Дед понимающе качнул головой, махнул рукой. Элиза испугалась, что он отвернется, но он не отвернулся, лишь сильнее сжал руку Мари и посмотрел на Элизу с такой глубокой любовью и печалью, что в груди сделалось больно и горячо.

Увидятся ли они снова?

— Да я понимаю, — произнес дед. — Раз вас ищут, то сюда придут, это уж точно. Ну мы-то понятно, не видели вас и не слышали. А ты приезжай еще, лисичка. Бог даст, я и правнуков увижу.

Элиза подумала об этом уже в вагоне, когда Оберон запер двери и укутал купе защитным заклинанием. «Я замужем, я вышла за него замуж», — эта мысль казалась Элизе странной и непривычной.

Теперь они действительно были соединены — не заклинанием, а чем-то намного сильнее и важнее. Чем-то лучшим. Хорошим.

Она представляла свою свадьбу совсем не так — и подумать не могла, что все получится настолько красиво и целомудренно. И не надо было ни белого платья от лучшего столичного портного, ни цветов, привезенных с юга, ни щебечущих подружек невесты. Когда-то Элиза мечтала об этом, но теперь точно знала, что все это лишь шелуха. Пустяки, которые не стоят внимания.

Взгляд Оберона в гулком здании церквушки и чувство соединения навсегда — вот что было по-настоящему важным.

Оберон сидел на диванчике, молчал, смотрел в окно — там пролетали платки полей, серебристые в лунном свете, и над травами поднималось и опускалось что-то прозрачное, словно там танцевали привидения. Элиза вспомнила песню, которую отец иногда пел, когда оставался один — о девушке, которую заманили призраки, и теперь она вынуждена танцевать с ними вечно.

— О чем ты думаешь? — спросила Элиза. Оберон задумчиво улыбнулся краем рта.

— О том, какой же у тебя план, — ответил он. — Ты так и не рассказала. А я как твой муж и защитник все-таки имею право знать.

Он говорил с привычной веселой легкостью, и Элиза в очередной раз подумала, что не должна его втягивать во все это.

— Я еду в столицу, чтобы встретиться с королем, — ответила она. Оберон кивнул.

— Это я уже понял. Посмотреть на кузена, пообщаться, — он усмехнулся и цинично заметил: — С родней надо поддерживать связь.

— В каком-то смысле, — ответила Элиза. Ей вспомнился Пайпер — маленькое золотое облако. Как он сейчас в академии? Должно быть, скучает. Возможно, думает, что его бросили. Элиза хотела пообещать ему, что вернется, и не могла этого сделать.

— И как ты собираешься это провернуть? — поинтересовался Оберон. — Придешь к воротам дворца, скажешь, что ты сестра короля? Таких сестер прогоняют древком копья пониже спины.

Глазам сделалось горячо. Оберон поймал взгляд Элизы, нахмурился и сказал уже серьезнее:

— Я волнуюсь за тебя. И уверен, что нас примут под белы рученьки сразу же, как мы сойдем с поезда.

Элиза понимающе кивнула. Чего-то в этом роде она и ожидала. Эдвард не будет сидеть, сложа руки. Элизе казалось, что он боится ее — так те, кто вроде бы победил и надел завоеванную корону, боятся мстителей из прошлого.

— И мы не уедем дальше отделения железнодорожной полиции, — продолжал Эдвард. — Нами займутся прямо там, а то, что от нас останется, потом просто вывезут куда-нибудь за город и утопят в болоте.

Элиза усмехнулась — усмешка получилась кривой и нервной. Увидел бы ее Эдвард — прыгал бы до небес от радости.

— Что ты предлагаешь? — спросила она. — Попетлять? Замести следы хвостом?

Оберон рассмеялся так легко и свободно, словно Элизе удалась очень хорошая шутка.

— Знаешь, как говорят на Востоке? Муж и жена из одного мякиша слеплены, — сказал он. — Мы с тобой и правда одной породы.

Элиза тоже рассмеялась. Оборотень и охотник на оборотней, замечательная парочка!

— И как же мы будем заметать следы? — спросила она. Оберон нахмурился, задумчиво постучал указательным пальцем по носу, и это выглядело настолько комично, что Элиза рассмеялась снова.

Думала ли она, что будет ехать к королю вот так, заливаясь хохотом? Серьезное мероприятие требовало серьезного отношения, а не смеха на все купе. Но Элиза не могла не смеяться.

В ее смехе было грядущее поражение Эдварда.

— Сойдем на какой-нибудь мелкой станции в Прихолмье, не говоря проводнику, — произнес Оберон. — Доберемся до поселка, там наймем лошадку с повозкой и поедем в Свирт. В Свирте у меня есть приятель-артефактор. Густо замазан в криминале, готовит всякие любопытные штуки для рыцарей с большой дороги. Полиция периодически берет его за бока, но потом отпускает.

— И что же он приготовит для нас? — спросила Элиза. Оберон пожал плечами.

— Я вот думаю, как именно изменить нашу внешность. Может, превратить меня в старика, а тебя в мальчика-поводыря? Впрочем, нет, так мы вряд ли подберемся к дворцу. Надо выбрать что-нибудь поприличнее. Допустим, модный художник с юным помощником, которые пришли рисовать портреты — фрейлины такое просто обожают.

Элина ахнула.

— Это возможно, вот так изменить внешность? — удивилась она. Оберон пожал плечами.

— Раньше такого не было. Но пока я ехал за тобой в Эбро, то набросал схему того, как это должно работать. Надо было как-то отвлекаться от тягостных мыслей, я ведь все купе готов был разнести…

— Прости, — искренне сказала Элиза, глядя ему в лицо. Оберон кивнул и вдруг молниеносно переместился со своего дивана и сел рядом с ней. Элиза невольно подумала, что так он двигался на охоте, и никто не мог скрыться от него.

— Прощаю, — улыбнулся он, мягко погладил Элизу по лицу, и от этого спокойного и какого-то невинного прикосновения ее вдруг бросило в жар. — Знаешь, никогда не думал, что у меня будет первая супружеская ночь в поезде.

— Я… — начала было Элиза и не успела ответить: Оберон склонился к ней, поцелуй обжег губы, и больше Элизе не хотелось ни говорить, ни думать. Жаркая волна разливалась по всему телу, опьяняя, почти лишая сознания. Оберон целовал ее то нежно, едва касаясь губ, и Элизе казалось, что она не выдержит этого — просто умрет от желания.

Вагон мягко покачивался на рельсах, плыл огненной лодкой сквозь ночь, к луне, к звездному водовороту. И теперь, растворяясь в объятиях Оберона, становясь с ним единым существом, Элиза чувствовала, что вновь возвращается к самой себе — той, которая бежала за полной луной по лесу.

Но это не лишало разума. Это делало ее настоящей и правильной. Наконец-то былью стала не страшная, а хорошая сказка.

И потом, когда все закончилось, окатив ее волной опаляющего, почти невыносимого восторга, Элиза вдруг ощутила, как звездный водоворот над ними вдруг замер, и в нем запульсировала новая звезда — лисья, маленькая, невыносимо яркая.

Дом приятеля-артефактора располагался в крошечном угрюмом поселке; стоял на отшибе, заросший кустами сирени и шиповника. Было видно, что привести сад, забор и крыльцо в порядок у хозяина не доходят руки. Судя по острому химическому запаху, окружавшему дом, у артефактора находилось множество других, более важных проблем и забот. Пока Оберон с Элизой шли по дороге, обитатели этого места несколько раз наградили их такими взглядами, что впору было хватать немногочисленные вещи и бежать отсюда, как можно дальше. Но Оберон выглядел настолько спокойно и беспечно, что и Элиза перестала волноваться.

Оберон поднялся на тоскливо заскрипевшее крыльцо, постучал в дверь, и вскоре из дома донесся сварливый голос:

— Вали давай отсюда! Никого не принимаю!

— А старых друзей? — с улыбкой осведомился Оберон. Из дома немедленно сообщили, что таких друзей берут за определенные места и отправляют в музей первым же поездом и без остановок, но дверь все-таки открылась, и на свет высунулось маленькое востроносое лицо с хитрыми желтоватыми глазками, украшенное треснувшими очками и бумажной нашлепкой на лбу. Всмотревшись в Оберона, хозяин поморщился, будто отведал кислого, и поинтересовался:

— Ренар, ты, что ли? Жив еще, собачий сын? Я думал, тебя уже волки съели на твоих болотах.