Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина - Страница 5

Она это знала.

Но все равно отвернулась к окну: там, в больничном саду, догорала осень. Золотые слезы берез и паутинка, запах дымов, доносившихся, когда в палате открывали окно. А на подоконнике, в пузатой вазе, астры…

— Мы найдем выход, — сказал Никанор, когда мастер удалился.

Обычно он уходил раньше, а то и вовсе не появлялся, полагая, верно, что в присутствии его нет нужды, но в этот раз остался.

И взял Анну за руку.

Погладил похудевшие пальцы, остановившись на безымянном. Кольцо с Анны сняли, потому что пальцы эти истончились, и золотой ободок совершенно не удерживался на них.

— В конце концов, ты просто признаешь ребенка…

— Какого?

— Какого-нибудь.

Почему-то сейчас ей вдруг стало важно знать, куда подевалось ее кольцо. Никанор, когда заработал первый миллион, преподнес ей чудесное, сплетенное из золотой проволоки, хрупкое и одновременно удивительной красоты, но она все одно предпочитала старенькое.

— Ты дашь мне развод? — спросила Анна, решившись сразу и вдруг.

— Что?

— Ты ведь меня не любишь.

Она вглядывалась в родное некогда лицо, еще надеясь уловить тень эмоций. Вот недовольно поджатая губа. И морщины на лбу. Морщин много, но не в них дело. Это лицо за годы стало будто тяжелее, а черты — крупнее.

И сейчас Никанор как никогда походил на батюшку.

— Какое это имеет значение…

— Для меня — огромное, — она все же удержала ускользающую его руку. — Мы… мы стали слишком разными. Тебе нужна другая жена. Та, которая будет соответствовать твоему статусу. Я… меня утомляет все эти светские игры. Я благодарна за все… действительно, благодарна. Но…

Вновь у нее не получилось отыскать слова.

Никанор помрачнел.

И не ушел.

— Я не хочу тебя бросать.

— Ты и не бросишь.

Его ладонь прижалась к щеке.

— Аннушка…

— Ты давно не называл меня так.

— Когда мы потерялись?

— Не знаю.

— Может…

— Нет, — Анна потерлась об эту ладонь. — Не надо лгать. Не себе. Ты не сумеешь отказаться от своей работы. Ты ее любишь. И все, что построил… и наверное, это правильно. Я не хочу, чтобы ты был несчастен.

— А ты?

— В том доме я не была несчастной. И не была счастливой, — наверное, именно боль, вдруг очнувшаяся, позволила ей говорить так свободно, без оглядки на приличия и собственные страхи. — Я… я не хочу туда возвращаться.

Начался дождь.

Анна слышала его, шепот-шелест, слабые касания к оконному стеклу. Будто осень желала подсмотреть, что же в палате происходит.

— Хорошо.

Почему-то стало обидно. Неужели Анна ждала, что Никанор станет ее отговаривать? А он будто вздохнул с облегчением. И отстранился. И сказал:

— Не переживай. Я прослежу, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Какой из домов тебе оставить? Я предложил бы тот, который…

— Не здесь. Я бы… уехала к морю… какой-нибудь небольшой городок, чтобы без суеты и… оранжерея. Ее ведь можно будет перевезти?

— Можно, Аннушка… конечно, можно. Я дам поручение, пусть посмотрят, что имеется. И содержание определю. И лечение… пусть доводит до конца, хорошо?

…спустя три дня появился поверенный, молодой солидного вида человек, который на Анну поглядывал искоса, стесняясь то ли ее немощности, то ли собственного любопытства. А может, удивительно было ему, что кто-то добровольно желает уехать из столицы.

Дома она перебирала долго.

Слишком они были… слишком.

Большие.

Роскошные.

Величественные, многие — с историей, и все до одного неуловимо похожие друг на друга. Неуютные. И Анна вновь и вновь объясняла, но… ее не слушали.

Или слушали, но не слышали?

— У меня в Йельске тетка жила, — мастер Смерти сцеживал посветлевшую кровь, и с каждым разом Анна ощущала себя одновременно и более слабой, и более живой. — Отличный городок… на Свяржиной косе расположен. Там курорты, но Йельск в стороне будто бы. Помню, милое местечко, такое провинциально-уютное. Море, воздух отличнейший, а главное, покой. Так вот, тетка у меня преставилась еще два года тому, а дом остался. Если хотите, принесу бумаги.

— Принесите.

Пожалуй, он понимал Анну лучше, чем она сама.

Дом был…

Именно таким, как нужно.

Два этажа и огромный сад, несколько заброшенный по виду. Белый забор, слегка покосившаяся калитка. Терраса. Красная крыша…

— Забирайте, — сказал мастер Смерти, а Анне подумалось, что знакомы они давно, но имени его она не знает. — Мне он без надобности.

Он сам оформил дарственную.

— Поверьте, за те деньги, которые платит мне ваш супруг, я куплю себе не один дом. Когда станет нужно.

…а вот Никанор был недоволен.

— Ты и вправду собираешься поселиться в этой… развалюхе? Анна… — правда, он тут же замолчал. — Ты хорошо подумала? Впрочем… ладно… я отпишу в собственность еще пару домов. Если вдруг передумаешь.

…два доходных, расположенных в центре столицы, а потому весьма себе прибыльных. Особняк в приморском городке, пользовавшимся немалой популярностью в летнее время.

Три миллиона рублей на счету.

Трость.

Первый шаг, который дался нелегко. Горький воздух. Ноющие руки, не способные управиться с иглой, но Анна все равно мучила вышивку, потому что так нужно. Пальцы стоит разрабатывать.

…бумаги, которые принесли в палату.

Договора.

Отказы от претензий.

Соглашение… шепот медсестер, что Анна глупа, она могла бы получить половину состояния…

…ей удалось дойти до подоконника и коснуться астр. Бархатные мягкие лепестки, которые ластились к пальцам. Астры пахли пылью и больницей.

Ремонт в ее доме, который оказался староват, а потому в нем перекрыли крышу, обновили стены и поставили новые трубы, а с ними — и нагреватель.

Подъемник на второй этаж.

— Не спорь, — теперь к Никанору вернулась прежняя властность. — Тебе будет тяжело ходить по лестнице…

…оранжерея, которую разобрали и перевезли. Наверное, проще было бы возвести новую, но Никанор держал слово. С оранжереей переехали и растения, многие, правда, не перенесли болезни Анны, но…

…она сумела выйти из палаты.

Теперь мастер Смерти появлялся раз в неделю. И крови забирал не так много. Он же принес горькие черные капли, которые Анна должна была принимать ежедневно. От капель во рту надолго оставался весьма гадостный привкус, но зато боль отступала.

— Не обманывайтесь, — он всякий раз ощупывал ее позвоночник. — Это временное облегчение… жду вас весной. Попробуем снова…

…до весны она жила в столице.

В собственном доме, скрываясь и от газетчиков, и от света, который всколыхнула удивительная новость: Лазовицкий, тот самый Лазовицкий, ищет себе новую супругу.

Это было… тоже больно.

Впрочем, душевная боль неплохо уживалась с физической. А после новой операции ходить стало легче…

…стук в дверь прервал полусон, в который Анна погрузилась. И она с неудовольствием отметила, что времени прошло изрядно, но боль не утихла.

До осени бы дотянуть, и тогда…

…с каждым разом тьма восстанавливалась все быстрее, а лекарства почти не помогали. И мастер Смерти больше не шутил, а Анна… Анна знала, что осталось не так уж много. Ей уже не страшно.

Да, было время, когда она мучилась, осознавая, что время идет.

Секунда.

И еще одна.

Ее раздражали часы, что махонькие, инкрустированные сапфирами — подарок Никанора, что огромные, оставшиеся в доме от прежней хозяйки. И те, и другие были равнодушны к горю Анны и отсчитывали минуту за минутой.

Она плакала.

Много.

И даже заглянула как-то в храм, но не нашла там ни успокоения, ни надежды. Напротив, разом вдруг всколыхнулись полузабытые детские воспоминания, ее замутило от запаха благовоний, тесноты и темноты. И показалось вдруг, что Люцифер улыбаются.

Издевательски.

Кого ты желаешь обмануть, Анна?

Никого.

Она долго стояла перед той иконой, которая была больше похожа на картину, а потому низвергнутый и прощенный сын Господа, одаривший людей, что светом, что тьмой, выглядел до неприличности живым. Настоящим. В сомкнутых ладонях его пряталось нечто весьма важное, и Анна боролась с собой и желанием подняться на цыпочки, заглянуть, осознавая, что желание это нелепо, и разглядеть у нее Дары не выйдет.