Личная ведьма для инквизитора (СИ) - Либрем Альма - Страница 31

— Уже не болит, — подал голос Казимир, но мы даже не повернулись к нему, слишком увлеченные друг другом. — Ой, а что это такое? У вас ещё одна бусина побелела!

Я хотела сказать, что мы и так давно это заметили, наверное, магия отреагировала на единение, но, опустив взгляд на свое запястье, с удивлением обнаружила, что белых бусин было уже шесть.

Хотели мы того или нет, а магия Антваса принимала нас и наше единение.

— Нет, ну, это просто невыносимо! — возмутился Казимир. — Я против! Я… Я требую провести детальный допрос!

— Мне сегодня готовить, — усмехнулась я.

— А завтра, — поддержал Людвиг, — нам заниматься пригласительными. Так что…

— Как-нибудь потом, — закончила я, прекрасно зная, что мужчина собирался сказать именно это.

И сегодня, в эту конкретную секунду, я в самом деле хотела выйти за него замуж.

Глава шестнадцатая. Людвиг

Я неуверенно провернул браслет на запястье, удивляясь тому, каким он был легким. Наверное, Гере было тяжело носить эту гадость на своей руке, прежде чем побелела почти половина бусин. Даже я замечал его тяжесть, хотя, наверное, больше на моральном уровне, чем физически — всё же, довольно странно взрослому мужчине страдать от веса четырнадцати камушков на его запястье.

— Как думаешь, — протянул я, обращаясь к Гере, — какими были эти два испытания, которые мы прошли вчера?

Мы сидели вместе в её спальне по одной очень простой причине: после исцеления Казимир твердо решил больше не есть ничего, приготовленного ведьмами, готовил сам, восстановил за вчерашний день потерянные силы и теперь был уверен в том, что просто-таки обязан подловить нас, допросить и добиться своего — подтвердить, что наш союз был заключен из-за желания заполучить наследство.

Почему-то Казик никак не хотел верить в то, что можно сочетать желание быть вместе и одержать наследство. Я же с каждым днем всё больше приходил к выводу, что эта неуемная ведьма — не просто неплохое сопровождение денег маркграфа, а скорее даже главный приз.

И я не сомневался почему-то, что моя магия не ошиблась, когда выбирала Гертруду.

По крайней мере, шесть белых бусин это подтверждали.

— Не знаю, — пожала плечами девушка, поудобнее устраиваясь на краю кровати. — Наверное, мы получили свой приз за то, что были милосердными? В конце концов, Казимир нам не друг, не родственник…

— Враг скорее, — усмехнулся я.

Конечно, не настолько враг, чтобы желать ему смерти, но я в самом деле никак не мог избавиться от дикого желания приложить Казимира чем-нибудь тяжелым по голове. Герр Хогберг не вызывал у меня ровным счетом никаких положительных эмоций, а вот мечтать о том, чтобы придушить его за постоянное вмешательство в чужую личную жизнь, получалось очень легко.

— Может быть, — подала голос Гертруда, — мы всё-таки напишем те пригласительные? Ну что времени зря пропадать. Мои родственники так и не уведомлены о том, что у меня свадьба. Бабушка, мама, все бесчисленные внуки… Ну, мои братья и сестры.

Судя по тому, как Гера скривилась, вспоминая о своей родне, она не то чтобы горела желанием с ними всеми встретиться — но прекрасно понимала, что просто так проигнорировать всё свое семейство не сможет.

— Да, — кивнул я. — Скорее всего, и мне придется связаться со своей родней. Мама, наверно, захочет поприсутствовать на свадьбе…

— Какая она у тебя?

Гертруда заинтересованно подалась вперед и изучала меня взглядом, как будто ждала, что более-менее откровенный рассказ о матери заставит меня поделиться какими-то умопомрачительными подробностями.

Я только пожал плечами. Мы с матерью не виделись уже тьма знает сколько лет, и я, если честно, не особенно стремился повторить встречу. В воспоминаниях осталось только то, что мать была не настолько милой и доброй, насколько пыталась притвориться.

Наблюдая за личными отношениями моих родителей, я раз и навсегда запомнил: если ведьма живет в деревне, а её колдовство заключается в сборе травок, не считай, что она безобидная! Вполне возможно, характер у неё почище, чем у той, которая использует боевую магию и одним своим пульсаром способна пришибить троих инквизиторов, когда оставшиеся четыре члена отряда, роняя челюсть, любуются на её великолепную фигуру.

Очень, между прочим, удачный метод. Отлично помогает выбить из колеи святую инквизицию. Даже стариков!

Особенно стариков…

— А сколько у тебя братьев и сестер? — попытался я уйти от темы своей матери. — Я один в семье. К счастью. Иначе мои родители убили бы друг друга куда раньше, чем до них успела бы добраться инквизиция. Гремело бы на весь Видам!

— О, — хмыкнула Гера. — Много! Когда в последний раз бабушка делилась со мной общей численностью нашего семейства, у моей матушки было целых одиннадцать детей! Я — самая старшая. И никем из них не занимается родная мать! Да и хоть бы один родной отец, кроме моего, хоть покосился на своего ребенка, хоть боком глянул… Многие даже не знают, что у них вообще есть те дети. Мама моя — ветреная женщина. И знаешь что? Вот её мы точно на свадьбу приглашать не будем. Этого только не хватало, чтобы она какого-нибудь бывшего инквизитора из твоих друзей соблазняла!

Если мать Гертруды хоть в половину такая же красивая, как и её дочь, то я ни на минуту не сомневаюсь, что кавалеров она себе найдет с легкостью и огромное количество.

— Но кто тебе сказал, — не удержавшись, поинтересовался я, — что я стану приглашать своих друзей-инквизиторов? Мы, мягко говоря, не слишком дружный орден!

Трудно дружить, когда вы на самом деле все должны бы сгореть на костре! Тут никому не доверишь свой секрет, потому что чем меньшему количеству людей известно о том, что ты — маг, тем меньше шансов в самом деле загреметь на костер.

А то из застенков нашей дражайшей инквизиции мало кто выбирается живым. А уж предателя то не просто сожгут, а ещё перед этим четвертуют.

И кто-то из "разрешенных" магов обязательно сделает так, чтобы ты не умер в процессе…

— Нет, — вздохнул я. — Я из гостей согласен звать только мать.

Гера нахмурилась.

— Ну, я тоже не в восторге от перспективы притащить сюда кучу своей родни! — заявила она. — Мой "достойнейший род Аденауэр" — это бабушка, маменька да огромное количество ребятни, а всех остальных я приглашать не стану. Даже не надейся. Да я даже попрошу бабушку, чтобы она детей на кого-то другого оставила…

— Зачем впадать в такие крайности? — удивился я. — Это ведь твои братья и сестры.

— Можно подумать, мне есть какой-то толк с этих братьев и сестер, кроме того, что их всех должен кто-то кормить и одевать! — фыркнула Гера. — И вот только не говори, что осуждаешь такой подход. Отцы у нас разные, мама нами никогда не занималась, а бабушке я помогала как могла — да только она сама против, чтобы я жила с ними. Говорит, что наследнице маркграфа фон Ройсса надо устраивать личную жизнь, а не прозябать с родственниками в болоте…

— Знаешь, — оборвал я её, — а ведь когда мы обменивались воспоминаниями, ты об этом ничего не говорила. Даже не упоминала о своем отношении к родне.

Гертруда нахмурилась и тряхнула головой. Её локоны, становившиеся медно-рыжими в ярких лучах солнца, пробивавшихся в спальню сквозь окна, засияли, будто в них были вплетены драгоценные камни, и магия во мне в очередной раз изволила напомнить о себе.

Пришлось отвернуться — рассматривать Гертруду, смотревшуюся бы соблазнительно даже в серой монашеской рясе, не то что в этом облегающем платье с довольно глубоким вырезом, было опасно. Она ведь к себе не подпустит, наоборот, разобидится, а потом попробуй помирись.

— Не нравлюсь? — фыркнула девушка, как всегда, расшифровав действие по-своему.

— Нравишься, — возразил я. — Даже слишком. Не хочу случайно ослепнуть.

— Вот как, — сверкнула глазами она, слезая с кровати, и подошла ко мне. Опустила руки на плечи, будто дразня, провела ладонями вдоль воротника рубашки, наклонилась ближе, так, чтобы я чувствовал её шумное дыхание, мог слышать, как гулко стучит в груди сердце. Соблазняет, ведьма! Знает же, что я, ведомый влечением истинной пары, сейчас хочу только одного: сгрести её в охапку, усадить себе на колени и целовать, пока она сама не будет умолять остановиться…