Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович - Страница 44

Он не понял, затем искра осознания затеплилась в его собачьих старческих глазах.

— То есть…

— Я воюю не только с помощью меча. Газета — тоже мое оружие.

Алые уже перекрыли порт с суши, а выход кораблям — всем, не только Морской Гильдии — закрыли люди Кроттербоуна и Ритоса — ветераны, симпатии которых я приобрел, побывав с ними в бою. Старые и опытные моряки, они будут назначены боцманами и унтерами моего нового флота.

Туфли были малы и здорово жали.

Мы поднялись в кабинет. Ни Амары, ни кота…

Блоджетт критически меня осмотрел, зацокал языком.

— Понимаю, что играете в отчаянного выпивоху перед послами, государь… Но… Эти круги под глазами, да и впалые щеки тоже…

Я усмехнулся криво. Я не играю, Блоджетт, сейчас нагрузка так велика, что без алкоголя я просто двинусь мозгами, и в какой-то момент начну собирать чертиков по углам и выть дурным голосом, или просто сдохну от обширного инфаркта. Например, сейчас мне хочется мчаться, лететь в порт, но я вынужден играть в наследника престола на дурацком приеме, и это безумно выматывает и заставляет скрежетать зубами, а руки дрожат от бессилия и ярости.

Он взял со стола, с которого вчера сгрузили золотоносный сундук, деревянную высокую шкатулку, распахнул и показал мне содержимое. Это оказалась средневековая косметичка.

— Здесь все самое лучшее и дорогое! Прекрасная тушь из цезальпинии! Румяна из толченного макового цвета! Церусса, сиречь белила прекрасные свинцовые! Помада из корня переступня и сульфида ртути! Вам, как уже говорил ранее, хорошо бы нарумянить щеки, накрасить глаза и подвести брови! Да и губы можно тоже покрыть помадой! Пусть все видят, что будущий император здрав, трезв, молод и красив!

Настойчиво пытается вбить меня в шаблон «правильного монарха», да еще притравить решил из лучших побуждений. Если Экверис Растар часто использовал этот ящик смерти для приемов, удивляюсь, как он дожил до столь преклонных лет.

Я отобрал у Блоджетта косметичку, поставил на стол и захлопнул.

— Это мертво, это — отжившее, — произнес твердо и почувствовал, как мои слова ударяются о стену его сомнений. Стереотипы восприятия — штуковина ужасная. Монарх в моем понимании — это подтянутый, одетый неброско деловой человек. А у него стереотип монарха — совершенно иной, он видит меня расфуфыренным павлином, которого вдобавок выкрасили ядовитой косметикой. — А кроме того, вы забыли: мне нельзя выглядеть перед послами молодо и красиво. Я пьяный разбитый человек, готовящийся бежать. Понимаете?

Он поморщился, но обошлось без ненужных препирательств. Я быстро разделался с вчерашним ужином, запивая его водой и виски.

Бывший секретарь вдруг сказал, будто речь шла о делах, не слишком мне интересных:

— Крестьяне жалуются. Эльфийская тоска в последние дни лезет на поля особенно рьяно. И смрадный зеленый туман ей в пару… Очень тяжелый. Много смертей. Тоску пытаются выпалывать, выжигать, но пока успеха нет. Деревеньку Дельбадо Роуриха Великие Глухи народец покинул… Тоска сплошь их поля заткала и под дома подрылась, проросла в подполах, погребах, даже окна уже заплела. Как бы не остался в этом году господин Роурих и его отец, коего вы отпустили, помиловав, без урожая!

Мурашки прошли по телу. То, о чем говорила Великая Мать… В общем, началось. Мертвый эльфийский разум больше не хочет сдерживать свою ярость и решил покончить с человечеством, хоггами и всеми живыми существами этого мира. Мне срочно нужен Хват. А дальше — дело за Великой Матерью. Надеюсь, она не соврала и сможет помочь, иначе…

Но все будет хорошо. Все будет хорошо, верно? Тем более, вон, и Аркубез Мариотт говорил…

Я встряхнулся и, следом за Блоджеттом, направился в зал приемов.

Все будет хорошо.

Глава двадцать седьмая

В апартаменты Величия вошли не с парадного входа, а через коридор, заваленный разнообразным пыльным барахлом вроде картин, свернутых драных гобеленов, ковровых скаток. Изнанка власти, так сказать. Изрядно поеденная молью, к тому же. Из-за стены слышался пчелиный гул — придворные и гости томились в ожидании.

— Движения и жесты ваши должны быть выверены, — поучал Блоджетт, неся на плече парадный раззолоченный жезл, — и сочетаться с вашим августейшим достоинством.

— Я трусливый алкоголик, сенешаль. По крайней мере — такова моя легенда. И я не крашусь и не завиваю ресницы. И не буду этого делать, даже когда меня коронуют.

Он крякнул за моей спиной, все-таки тяжко ему давалась ломка стереотипов, он подвисал, как старый процессор. Пока он просчитывал средневековые байты, я, ориентируясь на звук, нашел скрытую за драпировкой дверь и прошмыгнул в апартаменты Величия на ступенчатый, крытый малахитовой тканью помост.

Тут же смолк пчелиный гул, около двух сотен человек уставились на меня блестящими глазами. Сердце екнуло, потом забилось ровнее: ну что я, толпы не видел, или как? Взгляды настороженные, никакого восторга на нарумяненных рожах. Согласно пущенным мною слухам — я в панике и готовлюсь линять. Однако придворные — те, что уцелели — тертые сухари и понимают, что ситуация, какой бы однозначной она не казалась, может поменяться, ох, как поменяться может! Некоторые спешно прячут «Мою империю», шелестят предательски. Ну, читайте, читайте. В Нораторе снова чума, а под Варлойном замечены пираты. Читайте и трепещите, презренные существа, гордые павлины со сгнившим нутром. Ни один в этом зале не годится на так называемую кадровую скамейку. Всех вас я просто вычищу из власти, когда начнется война.

Я единственный в голубом мундире, прочие в черном и всех оттенках серого и белого с непременной золотой и серебряной отделкой. Несут траур по убиенным, ну конечно, пряча душевный срам под богатыми одеждами.

Трон с позолоченной прямой спинкой и жестким деревянным сиденьем стоял в центре помоста. Я нетвердо прошел к нему и уселся, зная от Блоджетта, что принц-наследник имеет законное право сидеть на месте своего папаши.

Блоджетт охнул, выскочил в зал, остановился на нижней ступеньке помоста и ударил жезлом в пол трижды.

— Святейший наследник Эквериса Растара, Аран Торнхелл-Растар, его милость, принц Санкструма!

Я вяло махнул рукой и почесал небритый подбородок, удачно изображая подпитие выше среднего. Блоджетт представил меня кратко, как я и просил. Придворные и гости отвесили скупые поклоны. Сенешаль хлопнул в ладоши. Немедленно на хорах — так тут называют навесные балкончики — заиграла легкая музыка: квартет музыкантов в каких-то шутовских колпаках с лютней, скрипочкой и духовыми.

Блоджетт приблизился и сказал, наклонившись:

— Музыкантов всего четверо, экономия! Раньше до восьми собирали! Вот секретари ваши из Великих! — Он показал на трех молодцев за конторками у края возвышения. — Как и говорил, записывать будут.

— Напомните, сенешаль, мои обязанности.

— Вам будут представляться и кланяться. Просто кивайте в ответ. Затем некоторые дворяне и обычные люди поднесут вам прошения… А вы будете обещать разобраться и все устроить. Так полагается.

О, знакомое дело. Выслушаем, пообещаем, и… позабудем. Как и следует делать политику.

Апартаменты Величия — огромный прямоугольник с мозаичными черно-белым полом. Простенки занавешены драпировками со сценами рыцарских поединков и каких-то пафосных шествий. Окна с двух сторон зала — стрельчатые, узкие и, конечно, замкнутые. Воздух спертый, тоскливо тянет благовониями и свечным салом.

— Сенешаль, прикажите открыть все окна.

Он обмер:

— Никак нельзя! Если открыть, по залу начнут гулять сквозняки, а от сквозняков случаются простуды! Сам Экверис Растар приказал в свое время…

— Пусть откроют все окна без исключения, сенешаль!

Он залопотал что-то, однако быстро собрался и отдал приказ лакеям, что замерли у стен. Они ужаснулись, будто я велел открыть иллюминаторы на подводной лодке перед самым погружением, однако приказ начали исполнять.