Пират, еще один - Полторак Егор - Страница 3

• Предыдущая
• 3/20
• Следующая

А потом, когда мама стиралась, он пришел к ней в ванную и:

- Я знаю, как началось море. Кто-то наверху на небе заплакал, потому что ничего нет и грустно. И, и слоны в зоопарке тоже от обезьян родились?

Ну вот - разве достаточно выйти из дома и спуститься к реке, чтобы исполнилась судьба пирата? И Колька остановился посреди двора. Он стал думать, что они жили с мамой, что он целый год ходил в школу - вот школа эта. Как он играл в минус пять об эту стенку, которую каждый год красили, и с которой они опять сбивали краску мощнейшими и точнейшими ударами мяча, шахматный кружок в Доме пионеров и школьников, свои книжки и свои рисунки в тепле дома, и свои сны. Дождь кончился, и в разрывах туч Колька увидел луну. И осталось ведь пройти вонючую арку, от стен которой натекали по ночам ручейки и собирались в лужи, пройти по набережной и спуститься к реке, а там - будь это даже кровавые испанцы!

А просто людей Колька не боялся - нечисть всякая, это да. И он шагнул в арку, за которой отражалась луна в воде реки. Скорее всего луна.

- Вот он идет, - сказал толстый доктор в дождевике поверх белого халата бородатому человеку, одетому в такой же дождевик и с серьгой в левом ухе.

И трое седых матросов с ясными глазами приподнялись с банки, чтобы увидеть его.

Когда Колька шагнул в шлюпку, она почти и не покачнулась, ведь это была настоящая морская шлюпка, на которой терпящие бедствие спасаются в бурю с тонущего корабля.

- Ну, здравствуй, Колька, - и все по очереди соединили с ним руки в крепком мужском пожатии.

- Здравствуй, теперь ты с нами... Старик Биз, - сказал доктор, пожимая ему руку.

- Это правда, - сказал бородатый человек с серьгой и добавил совсем тихо, - Колька.

Сухогрузы шли им навстречу, а они прошли под разведенным Большеохтинским мостом, мимо Смольного, не повернув голов. Мимо Крестов, сняв зюйдвестки. Под Литейным мостом и мимо Летнего сада, под Кировским мостом. Мимо Петропавловской крепости, и снова сняли зюйдвестки, и Колька снял свою шапку. У Зимнего дворца их приветствовали прекраснейшие девушки белых ночей, и хмурый доктор махал им обеими руками и улыбался до самого моста Строителей. Они оставили по левому борту Университет, и человек с серьгой улыбнулся в бороду грустно и даже застенчиво, а когда они прошли Тучков мост и проходили мимо военных кораблей в доках, матросы склонили седые головы, отдавая свои уважение и грусть тому, что осталось незабываемым. Они подошли к Гавани и увидели там свой корабль.

3

Мама перечитывала письмо и плакала, потому что Кольки не было уже десять дней. Пропал. Осталась только тогдашняя записка, да сегодня пришло письмо, облепленное иностранными и советскими марками. Конечно, конечно, она понимает, не маленькая, слава богу, что в детстве все играют в разное, из другой жизни, совершенно необыкновенное и героическое. Многие даже сбегают из дома на Аляску или на Луну даже... Да и ведь всегда мальчишки сбегали на войну. Это ужасно, ужасно, но это ведь можно понять. Можно понять, если знать, что на самом деле произошло еще более страшное. О господи!

"Дорогая мамочка! Я решил стать пиратом, поэтому ты не волнуйся. Я отправляюсь в путь. И я тебе буду писать и присылать трофеи и подарки. Ты не плачь, все будет хорошо. Старик Биз". - Это была его записка, которую мама всю заплакала слезами и всю выучила наизусть. А вот письмо:

"Мама. Пишу тебе в семибалльный шторм, но ты не волнуйся, потому что Леппилюнтль говорит, что это для нашего "Ночного ветра" все фи... ничего не значит. Кок даже решил по этому случаю сварганить борщ. Ход у нас хороший, и Леппилюнтль говорит, что если ветер не переменится, через сутки будем в Барбейском море. Так что все хорошо. Не плачь! Пришел Леппилюнтль и сказал, что кок боится пересолить борщ и зовет меня. Я пошел. Твой сын Колька".

А на оборотной стороне письма был отпечаток красного цвета кошачьей лапы, и вокруг отпечатка было криво написано:

"А это Ворс лапу приложил".

От письма и особенно от отпечатка сильно пахло вишневым вареньем.

Что же это такое, господи, - мама сидела на Колькиной кровати и плакала на письмо. Она уже все сделала: милиция ищет, Люда позвонила своему знакомому из КГБ, тот сказал, проверит по своим каналам. А где это Барбейское море? Олег спрашивал, не видела ли она цыган около дома, что цыгане детей воруют... Не видела она никаких цыган! Надо... Что же еще можно сделать? Милиция говорит: ждите. Она ждет. Что же, что же, что сделать! Врач?.. Сходить к врачу! Вот клуша, полторы недели уже прошло, а она не догадалась. Конечно!

А Колька? Колька сидел в кают-компании вместе с капитаном, доктором, как всегда небритым, матросами свободной вахты, двумя штурманами, толстым коком, дворняжкой Кулебякой и котом Ворсом. Люди пили чай с вишневым вареньем. Кулебяка спала, иногда взлаивая и дергая лапой, потому что ей снился лес, Ворс, изображая дичайшего и опаснейшего зверя, скрытно подкрадывался и с урчанием вцеплялся в ногу капитана. Кок, лениво прихлебывая чай, рассказывал историю с китовым жиром, вылитым, чтобы успокоить волны, описанную в "Пятнадцатилетнем капитане", клянясь всеми кабаками Побережья, что это он и есть капитан Дик, но что ему тогда было уже шестнадцать лет, а что Жюль Верн все переврал.

Пришла бабушка со своим вязаньем, кок налил ей свежего чая, отрезал лимон и положил на блюдце несколько ложек варенья.

Бабушка уселась в уголке, и позвякивание ложечки в ее стакане напоминало позвякивание ее спиц, когда она вяжет. Кок забыл продолжать свою историю. Ворс, в очередной раз побежденный запрещенным, на его взгляд, приемом ноги капитана, пошел и улегся головой на живот Кулебяки. Начали зевать матросы, штурманы, доктор, капитан, Колька. Ночь обняла корабль, подхватила его с заштилевшего океана, закачала и запела волшебную колыбельную звезд. Ласково улыбнулся месяц, опять прощая людям, что они хотят спать даже в такую прекрасную ночь. И теперь лишь вахтенные не спали на "Ночном ветре" и тихонько подпевали ночи и вахтенному левого борта, который рассказывал на гитаре всему спящему миру грустные истории о несчастной любви моряков.

Когда "Ночной ветер" вошел в Барбейское море, то, кроме капитана, штурмана и рулевого, бывших на мостике, этого никто не заметил. Потому что вода осталась водой, солнце солнцем, все прочее прочим. Те же, кто на "Ночном ветре" и в любом океане и на любом берегу носили в сердце Барбейское море, сейчас не узнали его. Хотя они уже несколько дней спрашивали капитана, не в Барбейском ли море они уже. Хотя они уже несколько дней узнавали запах, цвет воды, даже чаек, более крупных и смелых - так они говорили.

- Нет, - говорил капитан, чесал бороду и осматривал горизонт. - Нормальный океанский запах, цвет воды и чайки. Дня три или четыре еще.

Они недоверчиво смотрели на него, некоторое время на океан и расходились по делам корабля в походе.

А Колька? Но Колька-то читал про море и пиратов, про корабли в разных книжках. Он многое знал оттуда и теперь многое словно узнавал: как нос корабля зарывается в волны, как светятся по ночам рыбы и морские звери, скрипят тали, позванивают ванты, как деревянное трется о деревянное. Как пахнет мокрое просоленное дерево, как пахнет дым из трубы камбуза, как нужно быстро скатываться по трапам, как взлетает корабль, как он каждый раз взлетает на каждой волне. Но многое казалось не таким Кольке, не таким, каким должно быть, если верить книжкам. Вот:

- Будет шторм, - сказал капитан Леппилюнтль тогда, перед штормом.

Вахтенный штурман просвистал аврал, матросы и Колька убрали паруса, канониры Квеста проверили пушечные порты. Затем был убран компотный стол и задраено все, что задраивалось. Кок отправился варить украинский борщ, остальные собрались внизу, и, кроме нескольких вахтенных, наверно, никто не обращал внимания на океан.

Это странно: никакой опасности и близости крушения. А капитан тогда сказал Кольке:

- Мы в открытом океане, Колька, а опасность для кораблей в берегах. Скалы, рифы... да?

• Предыдущая
• 3/20
• Следующая