День Благодарения - Дибдин Майкл - Страница 13

• Предыдущая
• 13/28
• Следующая

Я несколько дней не переодевался, а потому, чтобы снова как-то войти в колею, начать, казалось, следовало с душа и смены белья. Нельзя же было без конца жить по отелям. Ступеньки знакомо скрипели у меня под ногами, пока я поднимался на второй этаж. Разделся я в запасной спальне, той, где спала Клер, пока не уехала. В нашу я еще войти не мог.

Ванная выглядела относительно безопасной и нейтральной. На крючке за дверью все еще висел один из моих халатов, но, если не считать зубной щетки и слегка помятого полотенца, ничего, связанного с Люси, там не оказалось. Я собирался включить душ, когда снаружи послышался скрип. Я открыл дверь и окликнул: «э-эй!», но мне никто не ответил. Тут я вспомнил, что включил отопление, а эти старые деревянные дома, в сущности, прямоугольные ковчеги, всегда, остывая и нагреваясь, чуть смещались и оседали. Я вернулся в ванную, запер за собой дверь и включил душ.

Я как раз второй раз намыливал волосы, когда струйки из насадки под потолком внезапно преобразились в тяжелые капли кипятка. Я отпрыгнул, так что беззащитными остались только пальцы на ногах, ухватил кран и завернул его. Все мое тело покрылось жесткими пупырышками гусиной кожи — и не только из-за холодного воздуха. Я прекрасно знал причину этой перемены в температуре воды, потому что прежде без конца жаловался на нее Люси и ее детям. Значит, в доме где-то еще спустили воду в унитаз либо включили стиральную машину или посудомойку.

Я поспешно вытерся и застыл, прислушиваясь. В трубах, безусловно, было какое-то движение. Нет, мне почудилось. Я надел халат и осторожно приоткрыл дверь. Не знаю, чего я ожидал. Во всяком случае, это не был грабитель, тут у меня никаких сомнений не возникло. Я спустился по лестнице, оставляя мокрые следы на деревянных, ничем не прикрытых ступеньках, напрягая слух. Теперь шум вырывающейся наружу воды стал более различим, но откуда он доносился? Я оглядел гостиную, кухню, потом кабинет и третью спальню в полуподвале. Внизу шум в трубах был особенно заметен. Нет, бесспорно, он мне не чудился. Это было своего рода утешением, но таким, от которого у меня по коже забегали мурашки, воплощение древней мудрости и ужаса.

На кухонном столе лежала вскрытая пачка «Мальборо», вероятно оставленная Клер. Как и ее мать, она никогда толком не помнила, где находятся ее ключи, сумочка, кошелек, кредитные карточки и другие личные мелочи. И мир, словно растроганный такой беспомощностью, как будто готов был ее побаловать — вот как Чак меня накануне вечером. То, что пряталось, обнаруживалось, все, что считалось потерянным, находилось. Я вытащил сигарету и вышел на заднее крыльцо, готовясь жадно затянуться, и вот тут я увидел Элли.

— Бог мой! — сказала она своим ровным бодрым тоном. — Я не знала, что вы вернулись.

Она держала в руках наш шланг и с его помощью мыла садовые инструменты, прислоненные к стене соседнего дома. Между нашими участками забора не было. Элли считала, что отсутствие заборов создает дух добрососедства.

— Надеюсь, вы не против, что я им воспользовалась, — продолжала она. — Наш садовый кран заржавел и затопил подвал, то есть водопроводная труба, хотела я сказать, и Джеку пришлось ее отключить. Он планирует обновить всю систему по весне. Но сейчас она не работает, а я хотела только вымыть их, прежде чем убрать на зиму.

Я неопределенно кивнул. Элли всегда была на ногах, и в дождь, и в ведро. Рациональное объяснение перепада в напоре воды меня немного успокоило, но чье-либо общество требовалось мне меньше всего.

— Я так жалею, что мы были в отъезде, когда случился этот ужас с Люси, — продолжала она, завернув мой наружный кран и сворачивая шланг. — Мы ведь редко куда уезжаем, но Трейси исполнялся двадцать один год, ну мы и решили, что надо туда отправиться.

Она стояла ниже меня, глядя вверх с печальным выражением. Я всегда считал Элли занудноватой старой каргой, но сейчас внезапно осознал, что когда-то она была красавицей. Затем брови сдвинулись на лице, которое словно бы постарело с пяти лет до пятидесяти, а вот личность за его фасадом ни на йоту не изменилась.

— Но ведь это же случилось раньше! — сказала она с удивлением. — Я прочла про это в газете и решила, что мы тогда были в Спокейне, но этого же не может быть. Я что-то совсем запуталась.

— Как так? — спросил я просто из вежливости.

— Ну, мы с Джеком вернулись в среду, да? И я думала, что этот ужас произошел в понедельник, но этого не может быть, потому что после нашего возвращения я видела Люси прямо вот здесь.

— Прямо где? — резко спросил я, не смягчая голоса. Если Элли решила прибегнуть к клише горестного сочувствия постороннего зрителя, то ей по крайней мере следовало не путаться в фактах.

— В среду? Или в четверг? Нет-нет, наверное, в среду, потому что это день вывоза мусора, и я как раз выкатила баки на улицу. Тут я оглянулась на ваш дом, а она стояла прямо здесь, спиной к кухонному окну. Я помахала и окликнула ее, но она меня не заметила, или ей не хотелось разговаривать. Думается, ее что-то заботило. Но знаете, что странно? Она выглядела на двадцать лет моложе, совсем такой, какой была, когда они с Даррилом Бобом купили этот дом.

Я промолчал, но, очевидно, мой взгляд был выразителен, потому что Элли отвернулась.

— Я понимаю, с этим трудно смириться, но такова воля Божья, — докончила она, направляясь к собственному крыльцу.

Элли принадлежит к какому-то толку христиан-фундаменталистов и часто упоминает Бога небрежным тоном привычной покорности судьбе, словно он был главой фирмы, в которой она работала низкооплачиваемой затырканной секретаршей.

— Дайте мне знать, если вам что-то понадобится. У меня есть запеченный тунец на ужин, если вы захотите.

Я вошел назад в дом и закрыл дверь. В среду на прошлой неделе Люси была мертва уже два дня.

Тут я вспомнил поминальную службу в среду и о том, что здесь была Клер. Вот кого видела Элли у кухонного окна. Не Люси, а Клер. В холле все еще мигал автоответчик. Дисплей предупреждал: «НЕ ОТВЕЧАЕТ». Я набрал номер нашей записывающей службы. Было двадцать три звонка. Я выслушал самый последний. Клер просила позвонить ей. Голос у нее был расстроенный. Только этого мне не хватало, подумал я, еще одной истерики. Но позвонил и тут же пожалел об этом.

— Сначала Джефф меня бросает, потом смерть мамы, а теперь еще и это. Нет, мы прокляты.

— Клер?

— Извини, наверное, у меня синдром горя или что еще там они напридумывали на этой неделе, на… их! Все чушь. И это тем глупее, что я никогда не была близка с ним, даже когда он жил с нами. Он же, честно говоря, был заядлый пьяница, да еще с депрессиями. Мама пыталась уговорить его лечиться, но он предпочитал самолечение выпивкой. Дикие перепады настроений. Никогда нельзя было предвидеть, чего ожидать.

— В чем дело, Клер?

— То он — сама нежность, и тут же начинает орать на тебя. Плюс он был последним неряхой, не мылся по нескольку дней подряд, неделями не менял одежды. А как обедал? Стоя на кухне, жрал арахисовое масло ложкой из банки и запивал пивом.

Она умолкла и громко высморкалась.

— Я его ненавидела. И ее. Знаешь? Я тебе никогда про это не говорила, не хотела причинять боль, но теперь…

— Клер, что…

— Они трахались в комнате прямо напротив моей. Той, в которой теперь спите вы. То есть спали. И она визжала, а он орал — и так всю ночь напролет. А мне всего тринадцать, боже ты мой, ни разу не целовалась и должна была слушать их часами, а потом утром мама садится завтракать такая светло радостная, а у него вид «ну, я вчера ночью хорошо потрудился за весь день, так что теперь можно и отдохнуть с чистой совестью».

— Алло?

— На… их обоих. Ненавижу их. Я часто желала, чтоб они умерли, а теперь так и есть, и мне страшно. Будто причиной я. Или я тоже психованная? По наследству? Мне страшно, до того дерьмово страшно. Алло? Ты тут?

Я услышал, что она плачет.

— Да. А ты?

— К несчастью.

— Клер, но что произошло, в чем дело?

• Предыдущая
• 13/28
• Следующая