Воспоминание - Деверо Джуд - Страница 84

• Предыдущая
• 84/109
• Следующая

— Ой, Талис! — воскликнула Калли со слезами в голосе. — Не упускай ее, пожалуйста!

Услышав, что она называет его детским именем, Талис понял, что наконец снова завоевал Калли. И как только он это понял, он почувствовал, как силы моментально возвращаются к нему, и вместе с ними его энергия и ловкость. Драматическим жестом выхватив свой меч, он взмахнул им перед своим лицом — как будто давая присягу на верность, — и коснулся холодной стали кончиком носа.

— Ради того, чтобы выполнить ваше желание, моя прекрасная госпожа, я не пожалею своей жизни. Если я не верну вам милое вашему сердцу существо, пусть смерть будет мне наказанием. Да! Я готов взобраться на самые высокие горы, готов пройти сквозь огонь и воду, переплыть океан. Я готов…

— Ты его заговори до смерти, это лучше всего, — вставила Калли, заставив всех вокруг рассмеяться. — Давай-давай, лентяй, ступай, достань обезьяну! — Она улыбнулась. В ее голосе больше не было никакой холодности.

Чувствуя, что таким счастливым, с самого дня его приезда в Хедли Холл, он еще никогда не был, Талис поднялся с колен, быстрым движением сунул свой меч Джеймсу и направился к дождевому навесу, на котором сидела обезьянка, как бы раздумывая, что ей делать. Проходя же мимо Калли, он остановился, взял ее руку и поднял к своим губам, как будто намереваясь ее поцеловать:

— Позвольте, миледи! Только одно прикосновение вашей нежной кожи, только один ласковый жест вашей руки и я…

Он прервался на полуслове, потому что Калли разочарованная тем, что он все еще не достает обезьяну, а продолжает болтать, решительно притянула его голову к себе и звонко чмокнула его в губы.

— Хватит болтать, иди! — воскликнула она, отталкивая его от себя.

Талис направился к стойке навеса под аккомпанемент громкого хохота, ибо на всей ярмарке не осталось уже ни одного человека, который бы не бросил свои дела и не наблюдал бы за развитием действия. Люди взбирались на крыши лавочек, на деревья, а также и на плечи друг друга, чтобы только лучше увидеть.

— Ш-ш-ш! — громко произнес Талис, обращаясь к зрителям. Приближаясь к животному, он преувеличенно крался на цыпочках, что со стороны выглядело просто уморительно. Потом заговорил, обращаясь к обезьяне, но столь громко, что его мог бы услышать и мертвый (или, что в данном случае было важнее, самые задние ряды зрителей): — Дорогое милое создание! Не убегай, пожалуйста. Мне во что бы то ни стало надо поймать тебя, чтобы доказать моей возлюбленной, что она для меня — все на свете. Сейчас решается моя судьба — я должен доказать ей, как сильно ее люблю, поэтому я должен…

Леди Фрэнсис уже тошнило от всех этих глупостей. Она протолкнулась через толпу поближе к нему:

— Послушай, Талис, правда, нельзя же так себя вести. Леди Алида на тебя страшно рассердится.

— Ш-ш-ш! — ответил ей Талис, округлив глаза и приложив палец к губам: — Я должен обязательно достать оттуда это милое существо.

— Это мерзкое животное, а я… — Леди Фрэнсис замолчала, когда заметила, что все смотрят на нее с неодобрением, и осознала, что в глазах зрителей она всем мешает. — Мерзость! — бросила она обезьянке, и та, опять испугавшись ее пронзительного голоса, метнулась с навеса, на котором сидела, на ближайшую крышу. А леди Фрэнсис, сказав так, подобрала юбки и стала решительно проталкиваться через толпу назад.

Минуту Талис колебался, раздумывая. Крыша, на которой теперь восседал зверек, выглядела так, словно бы была готова обвалиться в любой момент. Это была крыша старого, полуразвалившегося стойла, бревна в стенах которого сгнили, а покосившаяся дверь была открыта. Было видно, что в стойле стоит чей-то старый осел, медленно жующий сено из ясель. В течение многих лет крышу никто не чинил, в ней были дыры, а где не было дыр, там казалось, что они вот-вот появятся, и стены могли обвалиться в любой момент.

Но патом Талису вдруг вспомнились все эти последние месяцы без Калли, и он больше не колебался.

— Не надо! — не выдержала Калли, когда он взбирался уже на третье торчащее из стены бревно. — Не надо, Талис, пожалуйста, хватит! На эту крышу опасно забираться. Ты упадешь. Ты ушибешься!

Он посмотрел на нее сверху вниз, и по его глазам стало ясно — он уже не играет на публику, не развлекается. Они смотрели серьезно и прямо.

— Я лучше умру, чем буду жить без тебя, — тихо сказал он, и казалось, что эти слова вырвались откуда-то из самой глубины его сердца.

Он не хотел, чтобы слышал еще кто-нибудь, кроме Калли, но получилось так, что услышало полдюжины человек, а они потом передали эти его слова тем, кто не слышал. После рассказывали, что от восхищения такой романтичностью три женщины упали в обморок, но вообще-то с таким же успехом это могло случиться от толкучки и духоты толпы.

Как бы то ни было, Талис с легкостью вскарабкался на край конька, потом встал на сам конек и пошел по нему вперед, легко балансируя расставленными руками, ибо его чувство равновесия тоже полностью вернулось к нему. Он знал, что если где на крыше и есть самое крепкое место, так это именно вдоль конька, где расходятся оба ската. Если бы на любое место на каждом из этих скатов он только лишь наступил бы, крыша под ним, без сомнения, тотчас провалилась бы.

Чувствуя себя одним из тех канатоходцев, которых они с Калли собирались идти смотреть, он шел, балансируя, ставя ноги точно на одну линию, по направлению к маленькой обезьянке, которая в страхе сидела на дальнем конце крыши.

Калли же в это время казалось, что она готова умереть. Руки ее были прижаты к подбородку, глаза широко открыты, она мелко и быстро дышала, не отрывая глаз от Талиса, который все шел и шел вперед.

— Медленно, медленно, — прошептал кто-то рядом с ней, и она, посмотрев на него, узнала одного из артистов — канатоходца. — Равновесие у него хорошее. Если не будет отвлекаться, то, дай Бог, доберется.

Талис добрался. Ему удалось пройти по коньку, ни разу не оступившись, всю крышу, а потом, у дальнего конца, он осторожно присел и медленно-медленно протянул руки к дрожащей от страха обезьянке. И та не убежала. Скорее всего, в тот момент она вспомнила, что люди ее всегда кормили и никогда не делали ничего плохого. И вот Талис уже до нее дотянулся, вот до нее осталось всего только дотронуться, вот она уже у самых кончиков его пальцев!

Вся толпа под ними затаила дыхание. Калли, у которой сердце билось так, что готово было выпрыгнуть из груди, невольно подошла ближе, почти под самую крышу конюшни.

— Что, собираешься поймать его, когда он упадет? — спросил ее кто-то, и все засмеялись.

«Да, — подумала Калли. — Да, я его поймаю». Увидев, как Талис снял ногу с твердого конька и уже почти поставил ее на сгнившую крышу, готовясь на нее наступить, она отчаянно закричала:

— Не надо!

Но у Талиса на лице было выражение решимости, а когда у него было такое выражение, Калли знала, его ничем нельзя было остановить. Осторожно-осторожно, ступая очень медленно, он поставил на крышу одну ногу, потом другую. Наклонившись, он присел на корточки, пододвинулся еще чуть-чуть… и наконец достал обезьянку. Увидев его приближающиеся руки, та, не без удовольствия, сама прыгнула на них.

Талис триумфально поднял ее вверх, чтобы показать Калли, и та не удержалась и счастливо захлопала в ладоши. И вся толпа, как один человек, издала громкий победный клич.

Возможно, от сотрясения воздуха, которое последовало от этого крика, или от движений, но стена стойла пошатнулась, крыша проломилась, и все рухнуло на землю — и Талис вместе со всем. Только что его нога стояла на твердой опоре, и вдруг под ней оказалась пустота, и он провалился вниз, в стойло, подняв вокруг тучу пыли и грязи.

Однако что окончательно покорило зрителей, заставив их буквально застонать от хохота, то это, что Калли, которая стояла немного в стороне от этого места, ринулась туда, словно она и в самом деле намеревалась поймать Талиса, прежде чем он ударится о землю. Разумеется, в результате этого она оказалась в одной куче опилок вместе с Талисом, обезьянкой и разъяренным ослом, который получил удар в спину.

• Предыдущая
• 84/109
• Следующая