Тайна стоптанных башмачков - Неволина Екатерина - Страница 1

Она бежала по лесу, не помня себя от первобытного животного страха.

Собаки были уже так близко, что она чувствовала их жаркое дыхание. Они не лаяли, как делали бы это обычные псы, преследующие дичь. Напротив, погоня происходила в полном безмолвии, прошитом электрическими разрядами ужаса. И только подернутая плотным полотном мрака любопытная луна, высунувшая из-за туч краешек серебряного рожка, наблюдала за происходящим.

Сил почти не осталось, но она бежала. Где-то впереди должно быть безопасное место. Нужно достичь его – и она спасется…

Она не помнила, что это за место, почему нужно стремиться туда и как долго вообще идет эта страшная погоня. Кажется, их сумасшедший забег продолжается уже не первое столетие. Сухое горло болит, ветер безжалостно обжигает его своим касанием, сознание мутится, а она все бежит и бежит, едва ли ощущая под ногами землю, не понимая уже, бежит ли по земле или по небу.

Но вот один из псов обходит ее слева. Она видит его красные глаза и оскаленную в беззвучном рычании пасть с большими желтоватыми клыками. Он двигается быстро и ловко, словно идеальная машина убийства, как будто длительная погоня ничуть его не утомила.

На миг – всего лишь на один невероятно долгий, мучительный миг – ей хочется сдаться и, закрыв глаза, опуститься на траву, позволяя врагам делать с собой все, что угодно. Не чувствовать, не ощущать, не слышать и, главное, прекратить этот бесконечный бег. Но все же жажда жизни берет свое, и, когда пес прыгает, метя в ее незащищенную шею, ей удается извернуться и ударить его задними ногами. Пес с визгом улетает куда-то в кусты.

Вот только продлить торжество невозможно. Мгновенная заминка едва не становится для нее роковой, собаки пытаются взять в кольцо, и ей приходится приложить запредельные усилия, чтобы снова немного оторваться от преследователей.

Если бы только немного отдохнуть, хотя бы минуту!

Если бы только вдохнуть полной грудью, а еще лучше – погрузиться в прозрачную прохладную воду, звенящую, словно хрусталь, и жадно пить, позволяя животворной влаге омыть твое тело, унести прочь всю усталость и боль.

Если бы только на минуту остановиться!

Но она бежит и бежит, и ужасные собаки несутся за ней, настороженно прижимая к голове неправдоподобно алые чуткие уши…

…Она вздрогнула и проснулась, со смущением осознав, что задремала прямо за столом, уставленным многочисленными блюдами. Поблизости от нее, на большой тарелке, украшенной узором из синих переплетенных линий и красными точками, похожими на брызги крови, лежали толсто нарезанные куски розоватого сочного мяса. На соседнем блюде золотились зажаренные до хрустящей корочки бока небольших птиц вроде перепелов или куропаток. Чуть дальше, на черном поблескивающем блюде, лежал горкой паштет, присыпанный крупными гранатовыми зернами, сверкающими при свете свечей, словно драгоценные рубины. Еще дальше стояло огромное блюдо с поросенком, обложенным мочеными яблоками и помидорами. Затем – сочные, истекающие прозрачным жиром кусочки темного ароматного мяса, уложенные на пышную рисовую подушку и украшенные веточками кинзы и базилика… Еще дальше – тестяной лебедь, скорее всего, и скрывавший в себе хорошо пропеченное мясо птицы, несколько плоских тарелок с какими-то ягодными пирогами…

Конец стола терялся во тьме, но можно было не сомневаться в том, что и там царит все то же изобилие.

Все это одуряюще пахло, наполняя рот слюной, однако пересохшее горло болело, словно надраенное песком. Даже сглатывать было больно.

– Угощайся, – послышался голос, и она наконец сообразила, что не одна.

Сознание слегка плыло, поэтому все происходящее воспринималось странно, словно она смотрела на мир через плотную кисею.

В темноте, на том конце стола, кто-то сидел.

Разглядеть его лицо не представлялось возможным, но голос был приятный, обволакивающий.

– Ты устала, поэтому подкрепись, а потом мы с тобой станцуем. Ты же любишь танцевать? – поинтересовался собеседник так, что становилось понятно, что он просто не услышит отрицательный ответ.

Любит ли она танцевать?.. Интересный вопрос. Кажется, нет. Или все-таки любит? Или она просто никогда не пробовала?

Она снова сглотнула, в смущении чувствуя, что получилось слишком громко – звук эхом разнесся по всему залу…

…Да, они, оказывается, сидели именно в большом, полускрытом тьмой зале. Стол стоял прямиком посреди помещения и был освещен целой гроздью восковых свечей, горящих в похожем на странный цветок литом подсвечнике.

– Налейте ей, – распорядился хозяин.

Тут же, словно по волшебству, перед ней появился бокал – большой и наверняка очень тяжелый, он был слегка грубовато отлит из какого-то бледно-желтого металла и украшен вкраплениями неровных мутных камней – бордовых, цвета запекшейся крови, желтоватых, мутно-белых, вспыхивающих на острых гранях миллионами искорок.

Затем из сумрака выплыл кувшин, удерживаемый чьей-то сильной рукой, и в бокал, хрустально зазвенев, полилась вода.

Горло опять мучительно дернулось, сведенное спазмом, а растрескавшиеся губы непроизвольно приоткрылись.

– Чего же ты ждешь? – удивился хозяин. – Ешь и пей в волю. Сколько захочешь. Тебе больше нечего бояться – ешь и пей и забудь обо всем.

Она кивнула и протянула к бокалу трясущуюся руку.

Но не донесла ее, испуганная странным ощущением, будто сами стены замерли в напряженном ожидании, а тьма затаилась, предвкушая добычу.

«Не пей!» – услышала она голос у себя в голове.

– Я… Кто вы? – спросила она, с трудом отдергивая напряженную руку.

Язык едва слушался, а слова получались корявыми и жалкими.

– Ты спрашиваешь, кто я? – Человек на том конце стола негромко рассмеялся, и она наконец заметила, что он весь закутан в длинный черный плащ. Кажется, бархатный. Или, по крайней мере, представившийся таковым ее воображению. – На твоем месте я бы сначала поинтересовался собственной персоной. Сначала скажи, знаешь ли ты ответ на вопрос, кто ты.

– Кто я? – повторила она непослушными губами и не нашла ответа на этот вопрос.

Кто же она? Может быть, лань, бегущая сквозь глухую лесную чащу? Или стрелок в красном плаще, преследующий свою добычу? Кто же она – жертва или охотник? Как и для чего здесь оказалась?

Сбросить бы с себя эту странную апатию и тяжесть, встряхнуться, а еще лучше – с разбегу нырнуть в кристально чистую прохладную воду и погрузиться в нее с головой, смывая усталость, и жадно пить, погасив разгорающийся внутри огонь.

Аня очнулась от забытья, но мир продолжал расплываться перед глазами.

Небольшая комнатка стала ее тюрьмой, и выбраться отсюда было невозможно – сколько ни колоти в дверь, сколько ни зови на помощь.

Очень хотелось пить, язык казался распухшим и неповоротливым, а мысли возникали с огромным усилием. Еще какое-то время назад она строила планы – то думала разбить дверь одним ловким ударом, то рассчитывала напасть на тюремщика и сбежать… Но дверь оказалась слишком прочной, а тюремщик так и не появился[1].

Вот тебе и сказка.

Анна вздохнула и подтянула коленки к груди. Все мышцы в теле болели, словно ее долго избивали ногами. Что происходит? И что творится с ней там, в реальном мире? Может быть, она попала под машину и умерла. Или только мучительно умирает где-нибудь в больнице. Знает ли об этом отец? В груди неприятно кольнуло, когда девушка подумала о том, что именно из-за нее он расстался с Машей. Когда столкновение зашло слишком далеко, он выбрал дочь, и она готова его подвести, оставить одного…