Набросок скомканной жизни (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 17

Матвей кивнул, выжидающе глядя на неё. Кира жестом указала ему на стул:

— Садись. Будем говорить.

Она недовольно бросила взгляд на невыбритое лицо, но ничего не сказала. Матвей придвинул к себе чашку с остывшим кофе и спросил:

— Ну, о чём говорить-то?

— Как ты сам понимаешь, всё это я затеяла не для собственного удовольствия, — начала Кира, и подбородок её почему-то вздёрнулся, словно она заранее готовилась к протестам. — Я многому тебе обязана. А быть обязана я не люблю.

Матвей открыл рот, чтобы возразить, но Кира быстро приложила палец к его губам:

— Не перебивай! Так вот, когда все закончится, мы либо будем квиты, либо ты меня сдашь в полицию. Но в этом последнем случае мне будет уже все равно…

Он непонимающе смотрел на нее, и Кира мужественно продолжила:

— Ты останешься в этой квартире. Исчезнешь для всего внешнего мира. И отсюда выйдет тот Матвей Белинский, которого я когда-то знала под псевдонимом Эм.

— Кира, что ты несёшь?! — возмутился Матвей. — Ты вроде не пьяная…

— Я не пью, — с достоинством ответила она. — И ты бросишь пить тоже.

— Охренеть можно, — только и смог сказать Матвей.

— Я поменяла двери, теперь их можно вынести только с частью стены. На окнах решётки. Соседи и полиция в курсе, что я привезла брата, страдающего шизофренией и алкоголизмом. Так что выходы я все закрыла. Твой телефон закодирован, ты можешь звонить только мне.

И тут Матвею стало страшно. Впервые за долгие годы. Она тронулась… Сошла с ума… Иначе невозможно ничем объяснить бред, который несет эта девушка, сидящая рядом с ним. Она хочет изолировать его от мира.

Видимо, все эти мысли отразились в его взгляде, потому что Кира улыбнулась и потянула его за руку:

— Пойдём.

Матвей послушно встал, потянулся за ней в другую комнатку, которая когда-то была спальней родителей, а потом его детской. Теперь вся мебель была сдвинута к стене, а посредине стоял пустой мольберт. Чистые холсты стопкой лежали на широком комоде. Там же находилось всё, что было необходимо для художника, — краски, карандаши, кисти, тряпки для кистей… То, что он имел в своем ателье на втором этаже дуплекса, было и здесь.

Матвей напряженно обернулся к Кире:

— И что, я теперь твой личный раб? Буду писать, а ты продавать?

Кира мягко улыбнулась:

— Ты опять ничего не понял! Делай, что хочешь. Читай, пиши, занимайся спортом. Только пить ты больше не будешь.

— Да кто ты такая, чтобы мне указывать! — наконец очнулся Матвей, отпихнул девушку к двери и угрожающе вскинул руку. Кира осталась спокойна, но он увидел, как напряглись её мышцы. Всё с той же нежной улыбкой она ответила:

— Никто. Хотя нет. Я козявка, а ты самый лучший.

Матвей помотал головой:

— Это было давно и неправда! Ты не имеешь права так со мной поступать! Я ничего не просил ни у тебя, ни у кого бы то ни было!!!

— Неважно, — Кира вышла из комнаты, и Матвей автоматически последовал за ней. Остановившись у дверей, она взяла ключи с полочки и тихо, но твёрдо сказала:

— Советую тебе принять это, как должное. Я приду через два дня. Не забывай есть и пей много воды. Всё, до скорого.

Она выскользнула из квартиры, и Матвей услышал скрежет двойного оборота ключа. Сердце его забилось быстро-быстро, и гнев, давно задвинутый в дальний угол сознания, выскочил на поверхность. Рука сама нащупала деревянную безделушку для складывания разных мелочей из карманов, и Матвей с размаху швырнул её в стену. Резная узорчатая крышечка отскочила от основы, и всё это упало с глухим звуком на пол коридора.

Что за фигня! Жил он спокойно и мирно, пропивал свое существование, рисовал картины, пользующиеся большим спросом, имел всё, что душа пожелает, и вдруг появляется эта козявка, распоряжается его жизнью и свободой и спокойненько сваливает! А он должен куковать здесь в одиночку и без единой капли алкоголя.

Кстати, о птичках! Там еще пиво осталось!

Он ринулся в комнату и, схватив бутылку тёмного стекла, залпом выпил последний глоток пива. Когда осознал, что глоток был последним, бутылка тоже полетела в стену.

Матвей сел на стул, пытаясь отдышаться от захватившего его праведного гнева. Надо попытаться выбраться отсюда! Даже если придется отогнуть решетки или вышибить дверь с куском стены…

Последующие два часа он провёл в безуспешных попытках найти выход из квартиры. Какие только способы побега не пришли в его измученную похмельем голову! Кроме решёток и железной двери, он думал о телефоне, о соседях, о прохожих на улице, даже о дыме из квартиры. Но постепенно удостоверился в том, что Кира действительно подумала обо всём. Телефон нагло молчал при наборе любого номера, кроме одного. Соседи, привлеченные его криками из окна и маханием рук, только крестились или молча качали головой, продолжая спешить по своим делам. Окно, выходящее на улицу, было наглухо забито гвоздями. А дым разводить он не решился, боясь задохнуться, пока пожарные выломают дверь или вырежут решётки на окнах.

После бесплодных поисков хоть капли спиртного по всей квартире Матвей почувствовал дикий голод. Маленькое существо, сидевшее в мозгу, отчаянно требовало выпить и закурить. Но ни алкоголя, ни сигарет в квартире не было. Зато была еда, кофе и чай. И много бутылок минеральной воды. Матвей нерешительно открыл одну из бутылок и отхлебнул глоток. Пить чистую воду не хотелось. Вкуса не было. Он заварил крепкий чай и, остудив его немного, вылил заварку в воду. В холодильнике нашелся лимон, в шкафчике сахар. В результате у него получился Ice Tea, и Матвей остался доволен результатом. Пока чай остывал, он сварганил на старой газовой плитке большую яичницу и поел без аппетита, только бы заглушить чувство нехватки.

Прихватив с собой бутылку воды с чаем, он вошел в комнату и завалился на кровать. Поспать бы… Время быстрее пройдёт… Может, Кира принесет ему выпить и сигареты… Или хотя бы сигареты… Или бутылочку пива… Нельзя же так сразу, в самом деле!

Но сон не шёл. То ли организм был еще возбуждён виски с наркотиком, то ли просто маленькое существо в мозгу требовало привычной дозы. Матвею было плохо. Слабость сковала все его мышцы, голова болела вся целиком, а желудок хотел выпихнуть съеденную яичницу. Гнев, не находящий выхода, постепенно спадал, уступая место апатии. Ужасно хотелось курить. Просто рвало на кусочки слабый мозг — так ему хотелось выкурить одну-единственную сигаретку…

Так Матвей пролежал до полуночи. Не спал, а впал в какое-то странное забытье, вроде и реальное, а вроде и нет. Из этого киселя его вывели старинные прабабушкины часы с маятником. В полночь они начали бить в колокол. Матвей сочно, но вяло выругался и пошевелил конечностями. Руки и ноги затекли, от движения по ним поползли мурашки, сменяясь настоящими слонами. Он застонал, пытаясь избавиться от слонов, ползающих по ногам, и встал. Слоны превратились в электрические разряды, и Матвей взвыл от обиды на Киру. Если бы не её «приключение», он бы давно уже был в своей роскошной трёхспальной кровати с прекрасной женщиной под боком, которую можно было бы использовать по прямому назначению. И ни похмелья, ни мурашек, он бы выпил еще одного Джека перед сном и выкурил бы свою пачку сигарет.

Делать было абсолютно нечего. Матвей зажёг лампу в подкрепление северному солнцу, которое мучалось, как и он, бессонницей, прочитал от корки до корки «Вечерний Петербург», всё еще лежавший на полу. Выпил два глотка воды. Покосился на осколки бутылки, но заметать не стал. Прошелся пальцем по корешкам книг, узнавая многие, выбрал «Три товарища», столь обожаемые мамой, и сел под лампу читать.

Часы пробили три часа, когда он вскинулся, поднял голову, лежавшую на раскрытой книге. Ужасно хотелось пить. Матвей поднялся, разминая затёкшие ноги, и выпил немного воды с чаем. Прошелся по комнате. Чем же заняться здесь, пока Кира не выпустит его на свободу? Если выпустит, конечно…

При этой мысли он почувствовал, как холодеет спина. По её решительному взгляду было ясно, что Кира не отступится от своих намерений. Может продержать его взаперти и год, и два. За это время он превратится в сумасшедшего…