Феникс сапиенс (СИ) - Штерн Борис Гедальевич - Страница 3

Жалели ли беглецы о чем-то, оставленном позади? Остались ли в племени какие-то важные зацепки, связи, которые пришлось рвать с кровью? Конечно! Ведь жизнь в широкой долине крацз не сводилась только к изнурительному труду, набегам, ползучим страхам и кровавым ритуалам. В той жизни оставалось достаточно места для веселья, песен с танцами у костра, для веселых игр. Там в жару после утренней работы купались в реке, потом безмятежно лежали в тени, по вечерам после вкусного ужина рассказывали сказки, любили друг друга, преданно дружили. Там находилось место для множества чувств и впечатлений, которые порой складываются в какое-никакое счастье. Пока беглецы тихонько пробирались между хижин, когда в спешке двигались к лесу, временами переходя на бег, когда в темноте пробирались через горные заросли, когда вереницей шли через саванну, когда строили плот – они ведать не ведали о печали. И лишь на большой реке, когда наступил покой, когда между зеленых берегов поверх воды разлилась благодать, у кого-то заныло сердце. Конечно, остались зацепки и нити – они понемногу слабели, но не отпускали.

Прошло шесть лун. Река несла плот на север, потом развернулась на юго-запад, потом снова потекла прямо на север. Она стала еще полноводней, приняв широкий правый приток. Притяжение севера было сильным, а тоска по оставленному на юге – легкой, но все-таки порой прорывалась.

– Грустно мне что-то стало, – сказала Мамаша вечером на стоянке, когда река почти замерла, а дорожка от садящегося солнца превратилась в едва колышущееся отражение светила. – Грустно, что я никогда больше не увижу младшую сестру и не смогу нянчить ее дочь, ты не можешь представить, как она радовалась мне! И костер, когда мы пели вокруг него! Костер-то мы можем развести, а вот чтобы так петь… Нас просто не хватает для хорошей песни.

– Когда-нибудь нас хватит для любой песни, – ответил Землевед. Сын с Запевалой хоть и не успели пройти свадебный обряд, глядишь, родят ребенка, наплевав на церемонии. К тому же наша дочь, если еще не беременна, то скоро будет. Я недавно увидел, как она смотрит на Камнебоя – тут нечего сомневаться. К тому же они исчезали несколько раз вместе как только мы причаливали на стоянку. Так что скоро будешь нянчить своих внуков.

– Ты бы еще Прыгульку с Веселькой вспомнил!

– Конечно вспомню! Когда подрастут, отличные невесты будут для Приемыша и нашего будущего внука. Свежая кровь!

– Но нас-то с тобой уже не будет, когда все вырастут и все родятся! Да, будет у нас когда-нибудь отличный хор, но мы-то с тобой не доживем до него.

– Ну, не доживем, и что с того? А мы и сейчас можем душевно спеть: я попробую подпевать, дочь у нас голосистая, сын более-менее, а Запевала лучше всех поет. И Камнебоя с Приемышем научим петь. Будет тебе замечательный хор, и костер побольше запалим!

– Камнебоя, говоришь… петь научим?! Да ладно?!

– Я лучше сделаю большой деревянный барабан и буду бить в него изо всех сил – сразу все запоют как следует, – сказал подошедший сзади Камнебой.

– Да, уж все разом запоем, – ответила Мамаша. – А пожалуй, зря я печалюсь. Так хорошо здесь: смотрите, как холм в воде отражается – совсем красный от солнца, будто горит. И небо темно-синее – одинаковое все, что вверху, что внизу. Хорошо! А там, смотри, луна выкатывается, красная! И тоже в воде отражается. Всего по два – два неба, два красных холма, две луны. Только мы одни.

– И хорошо, что одни, – ответил Землевед, – а то опять воевать бы пришлось с кем-нибудь. Все! Больше никаких войн. Если увидим другое племя – уйдем восвояси. Места на всех хватит. Главное, мы свободны, как ветер.

– А в племени мы разве не были свободны? Накормил, подоил скотину, дальше делай что хочешь – собирай орехи, хочешь – иди купаться, хочешь – поспи в тени.

– Свобода – это совсем другое. Свобода – когда ты сам решаешь, где и как тебе жить. Когда никто не может издеваться над тобой. А у нас переселишься жить на отшибе – станешь врагом. Захотел вождь воспользоваться правом первой ночи – попробуй воспротивься! Остроглаз, считай, тебя с невестой пронесло. Небось вождь уже поглядывал на Запевалу. Ну, даже если не поглядывал – мог ведь! Тебе бы такое понравилось?! (Остроглаз молча смотрел в землю.) А уж Камнебоя с Красоткой точно бы не пронесло, устрой они свадебный обряд. Разве что испугался бы Камнебоя, не надеясь на охрану. Это свобода?! Ладно мы Камнебоем, нас этот бодливый козел побаивается. А я видел, как Толстошей два дня сидел словно каменный, ничего не ел и не пил, смотрел в землю, как ты сейчас, и даже не смотрел на свою невесту. Да, потом у него все наладилось, родили детей, но до сих пор он иногда застывает вот так и смотрит в землю. Никогда раньше с ним такого не случалось.

– Ты, конечно, прав отец, но этим мы платим за безопасность и благополучие.

– А сейчас у нас нет безопасности и благополучия? Сколько угодно еды вокруг. Кого бояться? Львов, которые сами держатся от нас подальше? Неужели мы слабаки и не можем без вождя и его охраны устроить свою жизнь? Подумай, сын!

– А может быть, было бы лучше придушить этого вождя? – спросила Красотка. – Ты бы занял его место и установил другие порядки, без права первой ночи и без порки за непочтение. Ведь не все могут уйти, как мы. У тебя с Камнебоем родители умерли. А многие просто не могли бы бросить родителей. Уйти легко, остаться и изменить жизнь – куда сложнее.

– В твоих словах есть правда, и я сам думал примерно так же. Но есть три довода против удушения вождя, каким бы козлом он ни был. Во-первых, я однажды уже задушил человека и больше никогда ни за что не буду этого делать. И даже чужими руками – никогда ни за что. Во-вторых, я бы смог изменить жизнь лишь немного и лишь на время. Потому что можно изменить порядки, но племя не изменишь. Кто его знает, лет через десять не поддался бы я сам соблазну пороть за непочтение? И в любом случае потом следующий вождь вернул бы все издевательства. В-третьих, кто-то обязательно был должен навсегда выйти из нашей долины – это ловушка! Жизнь в такой ловушке может быть легкой, но она беспросветная. Племя без просвета впереди в конце концов оскудеет и завянет. Есть еще и четвертый довод за то, чтобы уйти из племени, но я пока не буду его раскрывать.

На ночь глядя развели большой трескучий костер и попробовали спеть песню ублажения духов дедов и прадедов. Мелодичная тягучая песня не клеилась – Остроглаз что-то нервничал, Дочь и Камнебой переглядывались и явно хотели удрать. Песня заглохла, заговорил Остроглаз.

– Отец, может быть, ты и прав, что не надо воевать, что нам нужна свобода, но мне иногда стыдно, что мы сбежали перед походом на чхудз. В прошлый раз мы им недостаточно отомстили за набег на нас. Без тебя, без Камнебоя, без меня враги смогут разбить наш отряд.

– Я как раз надеюсь на то, что наш побег расстроит планы вождя, и поход не состоится. Конечно, вождь не дурак и понимает, что без лучшего проводника, без лучшего оружейного мастера и без лучшего стрелка лучше не соваться в долину чхудз. А главное – малышки. Их исчезновение – очень плохое предзнаменование перед набегом. Вождь свято верит в силу духа Великого Истребителя. А тут такая напасть – обещанная жертва исчезла!

– Но разве можно оставлять врагов, не отомстив! Они станут сильней, их станет больше…

– И наше племя станет сильней и обильней без набега – никто не погибнет. Я должен рассказать тебе одну историю, я до сих пор не рассказывал ее никому, а сейчас пусть послушают все. Камнебой, погоди делать знаки Красотке, успеете. Я уже упомянул сегодня, что однажды задушил человека, сейчас расскажу. Давно, когда ты был совсем юным и сидел дома, во время набега на чхудз у меня в драке сломалось копье. Враг уже размахнулся, чтобы продырявить меня, но я каким-то чудом перехватил его копье, и мы схватились врукопашную. Ярость помогла мне повалить его и обхватить сзади за шею. Я стал его душить. Он захрипел. Ярость стала ослабевать, но появился страх, что если я его отпущу, он меня убьет. Враг извивался, я еле удержал его – мне повезло, что я оказался тяжелей. Потом он стал дергаться, все слабей и слабей. Потом снова стал дергаться, но уже по-другому – схватками смерти. Когда он наконец затих и перестал дышать, я разжал руки и перевернул его на спину. Его лицо будто расправилось, и он перестал походить на врага. Он стал похож на человека. Хуже того, мой сын, он оказался похожим на тебя. Очень похожим, только немного старше. И потом мне часто снился один и тот же сон: я убиваю врага, душу его, изо всех сил сжав за горло, а потом вижу, что на самом деле убил тебя. От отчаяния у меня каждый раз немели члены, я начинал задыхаться и просыпался. Но и после пробуждения отчаяние отпускало не сразу – лишь постепенно до меня доходило, что все в порядке, что это только сон, что ты лежишь рядом за загородкой. Этот сон перестал терзать меня только тогда, когда я твердо решил покинуть племя.