Сватовство - Деверо Джуд - Страница 3
- Предыдущая
- 3/17
- Следующая
Надо сказать, я Руфь недооценила. Любую женщину, которая смогла сделать блестящую карьеру к тридцати годам никогда нельзя недооценивать.
Она мне позвонила и сказала, что гордится моими успехами, что следит за моей карьерой многие годы, что она сильно завидовала мне в колледже.
— В самом деле? — спросила я, как ребенок, широко раскрыв глаза. — Ты завидовала мне?
Понимая, что все, что она наболтала, — чушь, я все равно была польщена. Потом она поведала мне, что обычно следила за мной в школе и привыкла к тому, что меня уважали другие студенты. В то время как я запомнила только людей, пытающихся заставить меня писать за них статьи. Но Руфи, видимо, хотелось курить свой фимиам, ну что ж, я не возражала. Чего народ не понимает в писателях, так это того, что они жаждут одобрения, отчаянно жаждут. Ребенком я опробовала все на свете, чтобы заслужить одобрение моего отца: я отлично училась, выполняла девяносто процентов домашних дел. Я была любознательной, когда думала, что он хочет, чтобы мне было интересно, и изображала равнодушие, когда считала, что так надо.
Ему было забавно менять правила игры, не говоря мне, что он их изменил. Я привыкла свою жизнь сравнивать с одной из уточек в ярмарочном тире: перевозят с места на место, где-то меня сбивает человек с ружьем, а где-то я остаюсь невредимой. Это соответствует волнениям в детстве, но также помогает и в жизни взрослых, которые почти все делают для похвалы. Меня не купить за деньги; люди, которые орут на меня, никогда не заставят сделать то, чего я не хочу делать, но скажите мне шесть хвалебных слов — и я ваша.
Так вот, Руфь рассказала массу обо мне и о моих книгах. Она читала все. И довольно странно, что ее любимой книгой была та, в которой жертва была смоделирована по ее подобию. Я даже заставила убийцу обрить ей голову, сбрить брови и ресницы, так что она ужасно выглядела в гробу.
Между тем Руфь рассказала мне, что должна поехать в это путешествие в Колорадо, и позвала меня поехать с ней, чтобы «обновить» нашу дружбу.
Ненавистно признаться во всем том, что пришло мне в голову. Я подумала, что сейчас, когда я знаменита и богата, женщины, подобные Руфи, считают меня равной. Исчезла Никто из маленького городишка. Теперь я стала — Кто-то.
К несчастью, я опять недооценила Руфь, а может быть, я ее переоценила, потому что, как только я оказалась в Колорадо, я сообразила, что она пригласила меня, чтобы произвести впечатление на своего босса. Когда она вернется в свой нью-йоркский офис, она будет рассказывать ему, что пригласила свою хорошую подругу, подругу всей жизни — самого читаемого автора, Кейл Эндерсон.
Чтобы это сообразить, не нужно даже быть сыщиком. Как только я сошла с крошечного игрушечного самолета, приземлившегося вблизи места, называемого Чендлер, штат Колорадо, Руфь пробежала по гудронированному шоссе и обвила меня руками. Великолепно. У меня лицо вспухло от подозрительно крепких поцелуев, рот забило шелковым шарфом, а тщательно наложенный грим размазался по лицу. Позади, точно как в колледже, стояли две женщины, глядя на Руфь обожающими глазами.
— Кейл, — сказала Руфь, — познакомься с Мэги и Вини.
Мне не сказали, кто из них Мэги, а кто Вини, но одна была толстая и сверкнула на меня глазами, а другая была низенькая и худая, и я тут же поняла, что это она собирается рассказывать мне о ценности лекарственных трав.
Я приветственно улыбнулась и подумала, что надо бегом вернуться в самолет, но пилот уже выруливал на взлетную полосу. Рядом находились два ангара, один закрытый, а в другом — клянусь, что это правда! — стоял биплан времен первой мировой войны. Я снова взглянула на Руфь и решила, что в конце концов она и ее спутницы не так уж плохи.
Вдруг Руфь, улыбнувшись через плечо, сказала:
— Кейл, дорогая, не будешь ли ты так любезна понести мой голубой чемодан? Мне одной, видно, не справиться.
Что же это получается: я могу заключать миллионные контракты и добиваться того, что мне надо, могу описывать женщин, которые вытягиваются в струнку перед каждым, но, поставленная лицом к лицу с женщиной вроде Руфи, все, что я могу, — это дымиться и тащить ее проклятый чемодан вместо нее? Может, потому, что меня не любила мама? Ну да, моя мать не знала, жива ли я, пока не нужно было прочищать канализацию… Можно подумать, что я презираю женщин. Но сейчас я делаю почти все, чтобы хоть одной из них понравиться.
И вот я, спокойная и в здравом уме, уже тащу этот проклятый чемодан Руфи вместе с тремя своими, сопровождаемая ее двумя солдатами, также нагруженными багажом Руфи, в то время как ее королевское высочество несется впереди нас в атаку.
Между тем мы подошли к краю взлетно-посадочной полосы — это было частное поле, так что здесь не было небрежно комфортабельной комнаты для отдыха. Руфь остановилась и небрежно махнула рукой, разрешив опустить чемоданы.
«Ах, благодарю вас, добрая хозяйка», — подумала я и, бросив ее чемодан — не из очень дорогих, между прочим, — уселась на него.
Руфь молчала. Два ее преданных щенка не сводили с нее глаз. Насколько я знаю, у нее не было прислужниц выше или такого же роста, как она сама, она любит низеньких и скромных.
Через минуту ее величество сказало: — Кто-то обязательно будет нас встречать. Она нахмурилась, когда осмотрела шоссе. Не видно было ни единой души, а я как-то сомневалась, что у Руфи был опыт по части долгого ожидания.
Я очень мало знала о предстоящем путешествии. Объяснения Руфи были неопределенны, говоря точнее — их попросту не было. Все время она болтала о том, как ей нравится мой роман «Больше нет подбадривающих шутников». Это был один из моих лучших сюжетов: студентка высшей школы по пятницам в послеобеденное время всегда пропускала занятия по химии, чтобы сидеть в гимнастическом зале, подбадривая аплодисментами кучку бездельников, бегающих за мячом. В конце концов я предъявила ей возможность взорвать всех лидеров по организации аплодисментов, доказав раз и навсегда, что химия намного полезнее футбола. Так или иначе, я купалась в фимиаме Руфи, а потом она сказала: «Положись на меня во всем», что я радостно и сделала. В конце концов, к этому времени я убедилась, что она — один из великих гениев нашего времени.
В результате я сидела сейчас под испепеляющим солнцем Колорадо. Моим единственным утешением было то, что я собиралась реализовать все это при написании новой книги. Может быть, я сделаю убийцей писательницу детективных романов. Ее жертвой должна быть высокая брюнетка по имени Эдвайне Руфэн, и ее не поймают никогда. Или, может быть, в конце детектив скажет: «Я знаю, это сделали вы, но, зная Эдвайну, я считаю, что вы облагодетельствовали мир. Вы свободны. Только больше так не делайте».
Конечно, этого никогда не будет, потому что единственными людьми, обожавшими Руфь больше, чем «не имевшие личной жизни» женщины, были мужчины. Низенькие мужчины, высокие мужчины, некрасивые мужчины, прекрасные мужчины — все они ее обожали. Каким-то образом все пять футов восемь дюймов тела Руфи заставляли мужчин верить, что она маленькая и покинутая и отчаянно нуждается в помощи. Нуждается в помощи — как Кинг-Конг. И, как Сибил Шеферд, не имеет приятеля для встреч.
Через две минуты после того, как я решила, что попрощаюсь с этим штатом навсегда, подъехал голубой пикап и, завизжав тормозами, остановился напротив нас. Я говорю «нас» условно. Пикап остановился так, чтобы шофер мог видеть Руфь. Я и щенки — перегревшиеся, уставшие, замученные, сидящие на чемоданах Руфи — уставились на покрышки и на облезлую краску кузова грузовика.
Я посмотрела на Руфь и поняла, что возраст шофера, должно быть, где-то между половой зрелостью и мужской менопаузой, потому что, как только она нагнулась к кабине, недовольство сменилось кокетливым взглядом.
— Вы — мистер Тэггерт? — промурлыкала она.
Я тоже желала бы мурлыкать. Даже если бы правил сам Мэл Гибсон, я еще, возможно, сказала бы: «Вы опоздали».
Мужской голос загремел из грузовика, и я прямо-таки прочувствовала его мужественность. Или шофером был большой, как гора, мужчина, потомственный ковбой, или же они натренировали быков водить машины.
- Предыдущая
- 3/17
- Следующая
