Звено принимает решение
(Рассказы) - Воробьев Владимир - Страница 10

После грозы звонок ни разу не брякнул, а ровно в семь точнехонько ходики отзвонили, как им и полагалось.

Плохо нам спалось в эту ночь. И на уроках мы сидели, ничего не слушая, думали о своем открытии. И все переглядывались. Даже ребята заметили. Спрашивают:

— Чего это вы?

А мы переживаем, но помалкиваем.

И вот, наконец, все собрались в физический кабинет. Здесь наш политехнический кружок всегда проводит теоретические занятия, а работаем мы в мастерской.

Повесили мы на стенку ходики, линейку с контактами приспособили, батарейку и звонок подключили. Стоим рядом и никому ни до чего дотрагиваться не позволяем.

Когда Семен Федорович, наш учитель физики, вошел, все ребята расселись по своим местам. А мы с Ленькой стоим возле ходиков.

Семен Федорович взглянул на нас, потом — на ходики, достал очки, подышал на них и стал протирать платком. Удивительно белый у него всегда платок.

— Чего это ради тут почетный караул стоит? — спрашивает.

Ребята, конечно, засмеялись, но мы будто бы внимания не обращаем.

Ленька начал так:

— Мы открыли неизвестную тайну природы…

И ребята опять засмеялись, а Семен Федорович посмотрел внимательно на Леньку и говорит:

— Во-первых, если тайну, то слово «неизвестная» уже не к чему употреблять. А, впрочем, продолжай…

Вижу я, Семен Федорович очень заинтересовался, даже очки снял и на стол положил.

Тут мы рассказали обо всем, что было. Ребята притихли, во все глаза на нас смотрят.

Когда мы кончили рассказывать, Семен Федорович спрашивает:

— А вы не читали ничего об Александре Степановиче Попове?

— Не читали, — отвечаем.

— Верю, — говорит Семен Федорович, — потому что вижу — у вас носы даже от волнения побелели.

Попробовал я свой нос увидеть, но как ни косил глаза, не видно, чтоб побелел он. А у Леньки, правда, нос белый и вспотел даже. Но никто не смеялся. Все ждали, что Семен Федорович скажет дальше.

И вот он что рассказал:

— Попов Александр Степанович — изобретатель радио. Еще в детстве он такие же ходики-будильник смастерил. Они у него тоже однажды во время грозы звонили будто бы без причины. А впоследствии, будучи уже профессором, Попов сконструировал прибор, так называемый грозоотметчик, который не только от грозовых разрядов подавал звонок, но и от несравненно более слабых электрических разрядов. По сути дела, это и было открытием радио.

— Так мы снова радио открыли? — поразился Ленька.

— Нет, радио вы не открыли. Но вы с Сережей молодцы!

Так и сказал.

— Вы, — говорит Семен Федорович, — очень остроумно сконструировали электроустройство к ходикам. И правильно догадались о связи двух явлений — грозы и сигнала электрозвонка. Это уже немало. Даже очень много!

Так и сказал.

Потом велел он нам с Ленькой на свои места сесть и стал объяснять.

Оказывается, электрические разряды были восприняты во время грозы нашими ходиками, как и вообще всеми другими металлическими предметами. А так как наша линейка с контактами, присоединенными к электрозвонку, была очень близко расположена к цепочке ходиков, то электричества проскочило невидимой искрой от цепочки к контактам, и звонок зазвонил.

Много интересного рассказал нам тогда Семен Федорович про радио, да только не все. «Остальное, — сказал, — узнаете позднее». Это потому, что мы очень мало еще по физике и по математике прошли, а без этого, оказывается, просто немыслимо узнать никакой тайны природы.

А уж как нам хочется все узнать! Об этом даже рассказать трудно.

Ребята говорят, что теперь он собирает компанию, чтобы встретить меня после школы и отколотить. Зря старается! Стоит мне только рассказать его друзьям обо всем, так они самого Савку отдубасят, пожалуй. Даже наверняка. Потому что предателей все ненавидят. И правильно!

Если, например, собака тебе друг, то и ты будь ей другом. А раз сам нарочно отдал ее на мучения, так значит, ты предатель и больше никто.

Ведь дружили мы с Савкой? Дружили Ну, подрались. Так и дерись один на один, если до этого дошло. А он что? Собирает компанию бывшего друга бить.

Джульбарс достался Савке маленьким щенком. В день рождения ему подарили.

— Собака — лучший друг человека, — все время говорил Савка.

Он сразу тогда щенка Джульбарсом назвал, хотя это была обыкновенная дворняга, а совсем не та овчарка, про которую кинокартина есть.

Савка сначала очень много возился со щенком, но когда тот подрос, то надоел ему. Надо было учить собаку, а он чего делал? — «Джульбарс, ко мне! Джульбарс, пошел вон!»

Разве это воспитание? А потом даже кормить перестал. Я сколько раз стыдил Савку за это. А он в ответ:

— Не сдохнет, мать ему чего-нибудь выплеснет.

Вот тебе и лучший друг человека! У собаки даже конуры не было, а на дворе зима.

Я не раз просил Савку:

— Отдай мне. Я Джульбарса, знаешь, как воспитаю!

А он говорит:

— Охота была задаром свою собаку отдавать.

Вот он каким оказался, Савка!

Но мы тогда дружили, и я ничего на это ему не сказал.

А позавчера пошел я к нему. Слышу, мать зовет его со двора:

— Савватий! Савватий!

А Савки нет. Смотрю, и Джульбарса нет во дворе. Думаю, бедный пес, наверное, опять на свалку убежал, кости искать под снегом.

Тут Савкина мать вышла во двор.

— Не видел Саввушку? — спрашивает.

— Нет, не видел, — отвечаю.

— Он повел собаку, — говорит она, — в мединститут. Давно бы вернуться должен.

И опять зовет:

— Саввушка!

Я подождал, пока она перестанет кричать, и спрашиваю:

— А зачем он Джульбарса в мединститут отвел? Надо к ветеринару, если пес заболел.

— Саввушка повел продавать собаку. Объявление было. Нам она ни к чему.

— А зачем мединституту собака? Сторожить?

— Нет, — говорит Савкина мать, — для опытов.

«Вот так Саввушка!» — думаю. Известное дело, какие там опыты бывают. Сделают дырку в животе и начнут по резиновой трубке откачивать всякие там желудочные соки.

Мать Савки ушла в дом. А я стою и не знаю, что мне делать. Так мне Джульбарса стало жалко, так жалко! Тут как раз Савка пришел. — Веселый такой, конфеты жует.

— Порядочек, — говорит, — два рубля имею. Могу на кино в долг дать.

Я разозлился, подскочил к нему и стал ругать его за Джульбарса:

— Как ты смел Джульбарса на опыты продать! Из него сторожевую собаку можно сделать!

Савка как закричит:

— А какое тебе дело! Моя собака, что хочу, то и делаю! Катись с нашего двора!

Лезет на меня, рожа у него противная, рот, как у жабы, и шоколадной конфетой выпачкан. А глаза юлят, не могут прямо смотреть. Вдруг он как замахнется на меня!

— А! Так? — говорю. — На! — и дал…

Савка упал в снег. Надо было ему добавить, да лежачего не бьют.

Я ушел и не оглянулся.

Дома я стал думать, как выручить Джульбарса. А как его выручишь?

Надо деньги отдать, два рубля.

А у мамы просить бесполезно, потому что у нее нет сейчас денег, я знаю. А медлить нельзя — с Джульбарсом могут успеть какой-нибудь опыт сделать.

Я все-таки придумал. Схватил свои новенькие коньки — и на улицу. «Кому бы продать?» — думаю.

Вышел я на центральную площадь. Постоял, постоял. Холодно. Смотрю, идет через площадь женщина, я — к ней.

— Купите, тетенька, коньки. Мне только два рубля нужно.

Она посмотрела на меня подозрительно и спрашивает: