Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита
(Житие, письма, духовные поучения) - Гефсиманский Варнава - Страница 9

Свято храня апостольский завет: все у вас да будет с любовью[8], — отец Варнава действительно только и жил этой любовью ко всем. А любовь — поистине великая сила! Непрестанно вытесняя из сердца человека самолюбие и преисполняя его собой, любовь неудержимо стремится излиться и на все окружающее. Так и в жизни старца Варнавы: во всяком деле и слове всегда проявлялась его любовь. И не что иное, как евангельская любовь, овладев всей его душой, возвела отца Варнаву на высоту народного печальника и утешителя.

Не обращая внимания на себя, на свои немощи, всегда бодрый, жизнерадостный иеромонах Варнава даже одним своим видом вдохновлял и как бы оживлял всех вокруг себя. С каким терпением, бывало, ждут благословения и духовной беседы усталые, часто больные богомольцы, пришедшие за сотни верст, и какие оживленные, радостные выходят они из келлии «родного батюшки», забыв всякую усталость. С каким истинно отеческим вниманием и добротой отец Варнава принимал, бывало, духовное чадо, с детской доверчивостью открывающее перед ним все тайники своей души и ищущее отеческого наставления. Он обращался с таковым, как с больным ребенком, — осторожно, снисходительно, когда видел его слабым, и серьезнее, строже, когда взятый на попечение человек начинал духовно укрепляться.

«Вся жизнь моя, — говорит К., один из преданнейших духовных детей старца, — прошла под отеческим попечением родного батюшки, и если бы не он, не знаю, что было бы со мной теперь, после всего, что выпало на долю мою!» Это — искреннее признание человека, материально вполне обеспеченного, полного сил и здоровья, но совершенно упавшего духом из-за некоторых тяжелых обстоятельств личной жизни. Словом, любовь, одна любовь была в старце той силой, которая сподвигала его к взаимообщению со всеми теми, с кем он соприкасался. И сила эта была великая. Она творила чудеса духовного возрождения и, по слову святителя Иоанна Златоуста, спасала болезненные души, готовые погибнуть, то подвергая их кроткому наказанию, то удерживая при самом начале от падения не только учением и наставлением, но и с помощью молитв. И сколько теперь таких людей, которые хранят в себе тайну своего духовного возрождения.

Молва о великом и многополезном служении старца не могла не дойти до священноначалия, и в награду за труды и в поощрение их в 1885 году отец Варнава был удостоен права ношения набедренника. 29 сентября 1888 года Учрежденный собор Троице-Сергиевой Лавры ходатайствовал перед Святейшим Синодом о награждении иеромонаха Варнавы наперсным золотым крестом.

В 1890 году иеромонах Варнава был назначен духовником братии. Монахи обычно приходили к отцу Варнаве вечером, и батюшка бывал им всегда рад. «С какою любовью занимался он с нами, — вспоминает один из них, — с каким терпением выслушивал он наши неразумные вопросы и как мудро, просто и отечески ласково наставлял он нас». Для братии монастыря двери его келлии всегда были открыты. Когда монахи спрашивали, можно ли прийти к нему и когда, батюшка отвечал: «Во всякое время можете, как только свободны и имеете что-либо сказать мне, хотя бы и самое маловажное, по вашему мнению. Мы и сами советуемся и оттого в грязи не валяемся». Старец не только всегда охотно принимал собратий, но даже выговаривал, бывало, когда его «сынок» не смеет беспокоить, сядет где-нибудь в сенях в ожидании, пока сам батюшка не отворит двери. «Ты что же не постучал? Всегда, как придешь, стучи, за послушание стучи всегда», — говаривал батюшка. И когда бы ни пришли к нему его «детки» — утром ли рано, днем ли в часы отдыха или поздно вечером, — никто никогда не замечал ни тени неудовольствия на лице его или в голосе. Любвеобильный старец не только не тяготился такими посещениями, но, случалось, и сам навещал своих чад, когда узнавал, что кто-нибудь из них захворал. Присматривал он за ними и во время несения ими послушаний. Войдет, бывало, в рабочую комнату и станет спрашивать, как они живут тут, не враждуют ли, мирны ли между собою. «За ваши святые молитвы, батюшка, у нас все хорошо и мирно пока», — скажут ему. «Ну и слава Богу, — порадуется старец, — а мне больше ничего и не нужно!»

Счастлив был тот, кто пользовался наставлениями и советами старца. Это был истинно пастырь добрый[9], который отечески ласково вразумлял уклонявшихся от правильного пути, учил терпению, защищал слабых и строг был с теми из братий, кто причинял неприятности или заставлял страдать других. Войдет, бывало, к старцу инок и начнет сетовать: «Батюшка, у меня все какой-то разлад в жизни: то в этом, то в другом согрешишь». Старец слегка хлопнет ладонью по лбу своего духовного сына да и скажет, улыбаясь: «Ах какой ты у меня монах! Все грешишь да грешишь. Ну, Бог простит тебя, сынок; с сегодняшнего дня положим доброе начало: будем исправляться, вот так и так поступать, чтобы противостоять греху и виновнику его — диаволу». Воодушевленный и наставленный старцем ученик становится на твердый путь духовной жизни, по возможности исправляется и совершенствуется в ней, благодаря Господа, что он имеет у себя такого опытного в иноческой жизни старца и дерзновенного пред Богом молитвенника.

По свидетельству наместника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Павла (Глебова; † 1904), старец был силен духом в принятии на себя и несении немощей своих духовных чад, пока не поднимал их со дна погибели и не утверждал на пути ко спасению. «Однажды, — рассказывал архимандрит Павел, — когда был я на Соборе Лавры для обсуждения дела об одном лаврском монахе, к нам вдруг входит батюшка Варнава, прибывший по своему делу собственно ко мне. „Вот как хорошо, батюшка, — говорю ему, — Вас-то нам и надо!.. Помогите нам в нашем недоумении“. А батюшка на это с улыбкой и говорит мне: „Куда уж мне, худому горшку, да с медной посудой знаться!“ Невольно рассмеялись все на это, но потом все же объяснили батюшке суть дела, о котором много рассуждали, но не пришли ни к какому решению. Неблаговидное, даже прямо предосудительное, поведение одного монаха побуждало принять решительные меры к ограждению прочей братии от различных нареканий. С другой стороны, Собор не мог не принять во внимание молодость виновного и не оказать ему снисхождения. Батюшка, выслушав все, объявил, что берет на себя всю вину этого брата и сам будет отвечать за него везде, а его просил оставить в покое. И что же? Брат этот так был признателен своему неожиданному благодетелю, что впоследствии был предан ему как сын духовный, что вскоре же стал неузнаваем по своему поведению, добрым и полезным сыном своей обители».

«Иногда, — рассказывал один скитский инок, — такая нападала на меня скорбь с унынием, что я просто приходил в отчаяние. Иду к отцу Варнаве, „открываюсь“ ему. Батюшка скажет несколько поучительных слов, приведет какой-нибудь замечательный пример и притчу, и смотришь — куда только и девается скорбь! После этого думаешь: вот что значит опытный и благодатный старец».

Находились среди братии и противники таких отношений учеников со старцем, те, которые не видели пользы от хождения к нему. Иногда сомнение высказывалось некоторыми и вслух. Один ученик старца — скитский монах — шел однажды к нему, по обыкновению, поговорить с ним о себе. По пути сошелся он с другим иноком скита, который высказывался, что не стоит ходить к батюшке, незачем. «Нет, ходить нужно: если я и умру, а ты все-таки ходи!» — сказал батюшка, когда монах тот обратился к нему за советом относительно того, стоит ли, в самом деле, ему беспокоить старца своими посещениями.

Украшенные истинным смирением иноки были особенно близки и любезны любвеобильному сердцу старца Варнавы. Но и малодушных «деток» своих отец Варнава всячески старался поддерживать и давать им время нравственно подрасти и окрепнуть. Заметит, бывало, старец какие-либо тщеславные помыслы — и тотчас старается помочь исправиться тщеславному. Инок Гефсиманского скита Н. передавал следующее: «По пострижении нас (одиннадцать человек) в монашество, когда мы однажды пришли к старцу, тот по окончании беседы, смотря на одного из нас, говорит: „Вот, братия, вы теперь монахи — желание ваше исполнилось… Только священства добиваться грех, а к монашеству стремиться похвально, и святые отцы искали монашества, а от священства даже уклонялись…“ После брат, на которого батюшка смотрел, говоря эти слова, сознавался мне, что он пред этим как раз думал об иеродиаконстве».