Европейское турне (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 27

Разделись до пояса, сняв вопреки обыкновения даже нательные рубахи. Здесь постарался секундант Алекса, явственно выразив недоверие противнику. Франц бросил злой взгляд на полковника, но стянул рубашки под смешки присутствующих. Где он успел найти полдюжины шёлковых[129] рубах за такое время? Хотя нашёл же ножи…

— Действительно скот, — громогласно объявил секундант Фокадана, брезгливо разглядывая валяющиеся на траве скомканные рубашки редактора, — за подобное нарушение дуэльных правил века полтора назад просто убивали. Право слово, очень жаль, что такие славные традиции ушли в прошлое.

Двое обнажённых по пояс мужчин встали друг напротив друга. Франц — мощный, ростом немногим уступающий попаданцу, но значительно превосходящий его в плечах. Немного портили впечатление изрядно обвисшие груди редактора и ручейки пота, стекавшие по телу, несмотря на прохладу.

Зато Алекс, несмотря на некоторую худобу, рельефен, а благодаря постоянным занятиям, текуч.

По сигналу секундантов, мужчины начали сближаться. Франц шёл правым боком, выставив вперёд руку в стиле классического фехтования. Алекс чуть пригнувшись по боксёрски, идя фронтально[130] и выставив левую руку вперёд, готовясь к обманным финтам и обходя противника справа.

Выпад!

Алекс с лёгкостью ушёл от слишком уж фехтовального выпада противника, резко припавшего на правую ногу, но трава оказалась сколькой от недавнего дождя, и кожаные подмётки ботинок попаданца предательски заскользили. Так что ответный финт Фокадана не прошёл, разошлись вничью.

Перебросив нож в левую руку, и проделав несколько финтов, Алекс резко качнулся корпусом в сторону противника. Франц среагировал как задумывалось, попытавшись уйти от несуществующей атаки и слегка путаясь в ногах.

Фокадан тут же сделал подшаг, одновременно перебрасывая нож в правую руку и делая выпад. Редактор оказался быстрее, чем ожидалось, и отшатнулся, падая на траву. Нож попаданца всего лишь проделал глубокую царапину на кончике носа.

— Заклеймил! — Восторженно ахнул нетрезвый пожилой полковник, — как есть заклеймил!

Франц неловко перекатился и вскочил, взявшись за кинжал почему-то обеими руками. Впрочем, он тут же взял его снова правой рукой, левой проведя по носу. Рука мужчины окрасилась кровью, он неверяще уставился на неё.

— Х-хы! — С каким-то утробным рёвом Франц бросился на Алекса, с силой выбрасывая вперёд руку. Такой удар, пожалуй, пробил бы толстый деревянный брус, но избыток силы в ударе стал причиной недостаточно скорости.

Попаданец нырком ушёл под руку, вынырнул, и всадил нож точно под ухо противнику.

— Как скота! — Восторженно выдохнул полковник, — а?!

Не все присутствующие разделили энтузиазм старого вояки, лица некоторых с отчётливой прозеленью.

Один из свидетелей поединка, молодой мужчина, едва вышедший из студенческого возраста, присел рядом с телом, прислоняя руку к сонной артерии.

— Мёртв, — спокойно объявил он.

Жандармы, ненавязчиво простоявшие за кустами во время поединка, наконец вышли.

— Извольте пройти с нами, — господин дуэлянт.

Людвиг бушевал, он ещё мог бы понять нормальную дуэль, но на ножах!?

— Как ты мог!? — Монарх бегал по тюремной камере, куда приехал сам, перепугав жандармов, — есть суд, есть…

— Я защищал свою честь, — ответил Алекс, с интересом наблюдая за королём. После дуэли попаданца начался отходняк, всё прочее казалось несущественным. Он жив…

— Ты! — Взъярился Людвиг.

— И твою тоже.

— Не понял? — Удивился монарх, становясь внезапно серьёзным и присаживаясь на нары, — давай-ка…

— Прикажи, пусть принесут статью и мои оригинальные записи. Наверняка уже к делу приобщили.

Людвиг кивнул стоящему в дверях офицеру и тот коротко отдал распоряжение. Затребованное принесли всего через пару минут.

— Смотри, — тыкнул Алекс пальцами, — и сравнивай. А теперь представь, какое это оскорбление для прусского монарха и всей Пруссии? Не забудь также, что приписанные мне слова могли счесть твоими, я вроде как рупор.

— Герр Фокадан прав, — неожиданно сказал стоящий в дверях гвардейский офицер. В гвардии упорно не считали попаданца настоящим офицером, старательно игнорируя или в лучшем случае, обращаясь, как к гражданскому лицу. Тем неожиданней оказалось заступничество.

— Оставив статью без должной реакции, или отреагировав на неё с опозданием, отношения между Пруссией и Баварией могли быть сильно испорчены. Вряд ли это заговор, скорее редактор решил усилить статью, не подумав как следует. Но проверить не мешает.

— Ты же понимаешь, что я не могу не отреагировать на случившееся? — Виноватым тоном сказал Людвиг после минуты раздумий.

— Делай что должно, — ответил Алекс спокойно, — ты мне только дай возможность написать ответ на статью. В газеты, разумеется.

«… — заговор, или глупость покойного редактора, помноженная на алчность, сложно сказать. Идёт расследование, и о его результатах доложат жандармы, если сочтут нужным.

Несмотря на несколько напряжённые отношения с Пруссией, хочу сказать, что не испытываю к пруссакам вражды или неприязни. Бывает такое, что интересы государства и гражданина расходятся, а уж если это гражданин другого государства, то и удивляться этому не стоит.

Да, я не согласен с политикой Пруссии, считая её опасной и ведущей к Большой Войне. Но пруссаки по большей части вполне достойные люди. Более того, некоторых из них я имею честь называть друзьями.

Герос фон Борке, Алекс Шмидт… вот неполный перечень имён подданных Пруссии или выходцев из этой страны, с которыми я познакомился во время Гражданской Войны, разделившей САСШ на две страны. Люди эти по идеологическим соображениям сражались на разных сторонах конфликта, но я помню их не только как хороших солдат, но и надёжных товарищей. Людей, которым можно доверить жизнь, кошелёк или жену.

Потому-то редакторские правки в моей статье и встретил столь резко. Я счёл их оскорблением людей, лично мне знакомых…»

Одиночная тюремная камера на солнечной стороне, с большим зарешеченным окном, свободно пропускавшим свет и воздух, вполне комфортабельна по мнению попаданца. Плесени на стенах нет, сухо, достаточно тепла и света, что ещё нужно сидельцу?

Прогулки по первому требованию, еда из одного котла с надзирателями, любые книги из тюремной и личной библиотеки, посетители. Последние, откровенно говоря, изрядно поднадоели.

Алекс, не один месяц проживший куда как в худших условиях, отнёсся к заключению, как к мелкой неприятности. Людвиг же, заглянувший в камеру при заселении туда друга, ушёл в слезах.

Представители богемы и профессуры, навещавшие его, так же по большей части приходили в ужас от невыносимых условий существования, невозможных для культурного человека. И бог с ними, но посетители каждый раз норовили высказаться на эту тему, глядя на Алекса, как на мученика.

— Четырнадцать месяцев в таких немыслимых условиях сидеть! Бог мой…

Разве что давешний полковник-секундант оглядел камеру с видом знатока и высказался вполне одобрительно.

— У нас в училище гауптвахта куда гаже была, и ничего.

Через две недели Фокадан решительно ограничил возможность своего посещения, отговорившись желанием поработать. Сказать бы кому в двадцать первом веке… Хотя чего говорить? Привилегированные сидельцы были и будут во все времена.

Ограничив посетителей часом в день перед ужином, попаданец успокоился и в самом деле начал работать.

— Кто бы поверил, что в тюрьме может быть уютно? — Задал сам себе вопрос, возясь с архивами Гражданской Войны. Бумаги заполонили добрую половину камеру, но Алексу это не мешало.

Разложив их в определённом порядке, начал собирать воедино хронику Войны. Волновал не столько хронологический порядок действий, сколько логика действий и историография[131] происходившего.