Европейское турне (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 18

Что остаётся пруссакам? Играть на нервах Фокадана, в надежде получить хоть что-то. Ну или просто для оправдания перед начальством — дескать, старались.

По расчётам попаданца, выпустить его должны не позднее, чем через пару месяцев. Скорее всего, влупят вдогонку судебным запретом на посещение Пруссии. Если уж спецслужбы закусят удила и пойдут на принцип, то максимум, что грозит — годик тюрьмы в более-менее комфортабельных условиях.

— Вот же зараза, — пробормотал негромко наблюдающий за новым постояльцем офицер, отпрянув от сложно устроенного перископа, созданного специально для камеры с особыми гостями, — не врали, значит. Ладно… тогда на сегодня забудем про него, пусть на голых досках поспит да в неизвестности помучится.

Тело немного затекло, но особых неудобств от ночёвки на досках Алекс не ощутил — в ночлежках и не в таких условиях спать приходилось, да и после, на войне. Тем паче, в камере доски чистые и клопов, что удивительно, не наблюдается. Холода по летнему времени тоже не ощущалось. Единственное неудобство — невозможность нормально умыться и почистить зубы.

Раздевшись до белья, попаданец сделал лёгкую зарядку, особое внимание уделив растяжке и суставам.

— Если вы уже устали, сели встали, сели-встали! — Напевал он на немецком, бодро размахивая конечностями.

Поскольку завтрак не несли, очевидно забыв о новом постояльце, Фокадан принялся изучать наскальную живопись, среди которой попадались прелюбопытнейшие образцы.

День прошёл в этнографических изысканиях, и в общем-то, небезинтересно. Камера, судя по некоторым признакам, предназначалась для особых гостей и кое-какие автографы навевали интересные мысли.

Единственное, немного бурчал живот, потому как за весь день не принесли и крошки. Благо, воды в кувшине более чем достаточно, да и пить в сырой камере не слишком-то хочется.

— На выход! — Раздалось на следующий день. Алекс, накинув сюртук, вышел. Снова карета, и вот он стоит во дворе одной из нормальных берлинских тюрем.

— Шевелись!

Толчок в спину, и попаданец влетел в большую камеру, наполненную народом. Метров пятьдесят квадратных, помещение заставлено двух ярусными нарами, застеленными грязным бельём.

Несколько маленьких окошек, видневшихся за нарами, почти не пропускали свет, что компенсировалось не менее чем десятком убогих светильников, скорее чадивших, чем светивших. Масло в светильниках явно прогорклое, с явственными рыбными нотками.

Аборигены — обычные обитатели обычной ночлежки, примерно тридцать особей. Спившиеся полууголовные рожи, одетые кто как. Невообразимые лохмотья профессионального бомжа и побирушки могли соседствовать с потрёпанным военным мундиром неведомого рода войск или неплохим сюртуком.

— Новенький, — ощерился гнилыми зубами какой-то бродяга, встав с пола, — чистенький.

Бормоча всякую ерунду, в попытках запугать новичка, он шёл враскачку. Общество с интересом наблюдало за представлением, бросив свои занятия.

Молниеносный удар в челюсть, и шестёрка осел на пол.

— Руки он будет тянуть к лицу, — брезгливо бросил попаданец, вытирая костяшки о сюртук, — сявка. Освободите место серьёзному человеку, бродяги!

Говорил Алекс не по правилам, принятым в местном уголовном мире, но устоявшихся воровских законов, языка и авторитетов в Германии в общем-то и нет. В качестве воровского языка используется идиш[87] и исковерканные словечки из него, да и то не всеми. Между бандами и какое-то взаимодействие есть, но в основном идёт через скупщиков краденого, а не через уголовных авторитетов.

— За что попал сюда серьёзный человек? — Поинтересовался крепкий рыжеватый мужчина лет тридцати, лениво тасуя карточную колоду. Вытянутая, слегка лошадиная физиономия авторитета выражала искренний, доброжелательный интерес. Тон вопроса самый светский, но при этом вполне уместный для человека, сидящего по-турецки на грязном, кишащем вшами одеяле.

— За сатиру, — ответил Алекс, присев рядышком на освободившееся место, — немного за политику и самую чуточку — чтоб сговорчивей был с жандармами.

Скинув туфли по примеру авторитета, попаданец подтянул ноги под себя и вытащил сигару.

— Так-то редко курю, — доверительно поделился он с окружающими, — но и в тюрьму не каждый день попадаю.

— Бывал уже?

— Пока работным домом обходился, да ночлежками, — хмыкнул попаданец, выпустив колечко дыма, — но всё впереди.

— Политика? — Всё так светским тоном спросил авторитет.

— Она самая. Социалист.

— О как! — собеседник кольнул его взглядом и задумался ненадолго, — а что за сатира-то?

Вместо ответа Алекс начал:

— Девочка Кэйтлин со своим псом Тотошкой…

Два дня в общей камере не стали для попаданца чем — то страшным. Застоявшийся вонючий воздух — это да, проблема. Но опять-таки, бывало и хуже. Вши, кожные болезни и явственные признаки туберкулёза у некоторых постояльцев. Не страшней, чем в ночлежках — там-то народ с сифилисом не редкость. В тюрьме таких в отдельном бараке содержат, как и туберкулёзников с открытой формой.

Кормят получше, чем в работном доме — скверно, но откровенного гнилья нет.

— Да ладно?! — Удивился один из бродяг его словам, — там жрачка хуже, чем у нас в тюрьме?

— Много хуже, — ответил Алекс, отставивший миску в сторону и с аппетитом облизавший ложку, спрятав её во внутренний карман сюртука, — Здешнего коменданта награждать нужно — сразу видно, не ворует. Да и повар молодец, старается человек. Поспрашивайте у знающих людей.

— По тюрьмам полковник прав, у нас вполне приличная. А вот по работным домам где как, — отозвался пожилой мужчина с явственными морскими повадками, — сам не бывал, но говорят, что и приличные работные дома встречаются.

— Есть, — не стал спорить попаданец, — образцово-показательные, специально для важных гостей. Так сколько таких? Два-три на всю страну, больше для экскурсантов и не нужно. Ну пусть с дюжину, больше приличных точно нет. А сколько их по Доброй Старой Англии? Сотни.

Уголовники, среди которых преобладала мелкая шпана, отнеслись к нему вполне доброжелательно. Как же, интересный человек, сказки вон рассказывает, да суть социализма желающим растолковывает. Тем более, не фраер[88] какой — трущобы прошёл, воевал, политикой занимался. И по морде может обеспечить, не без этого.

— У вас таких много? — Как бы между прочим спросил Гюнтер, тот самый рыжеватый картёжник, один из лидеров камеры.

— Конкретней, — лениво отозвался Алекс, тасуя колоду, — вот так можно… Видите, парни? Ногтем чуть придержать. Да, так.

— У социалистов, — уточнил Гюнтер.

— Смотря каких. Социалист — очень растяжимое понятие. Но вообще да, немало, особенно если парни из рабочих кварталов вышли. Там понимают, что к чему.

— А бюргеры?

— Всякие есть. Обычно на бумаге могут мысли изложить грамотно, но народ они не понимают. Да и как до дела доходит, выясняется, что Они не то имели в виду.

Гюнтер хохотнул, повторяя за попаданцем упражнения с карточной колодой.

— Знакомо… бойцы-теоретики! Зато уж если через себя переступят, то берегов не видят — кровь как воду льют.

— Верно. Так если интересуешься, то диванных бойцов читать нужно, но за толкованием лучше обращаться к тем, кто из низов вышел.

Некоторое время отрабатывали растасовку карт и прочие шулерские хитрости.

— А Конфедерация… как? — Спросил здоровенный деревенский парняга, севший формально за грабёж. Алекс знал эту историю, и находил её скорее забавной. Подрались два оболтуса после кабака, один другому пиджак порвал. Так пострадавший, озлившись, сперва вырубил обидчика, а потом в качестве компенсации снял с него пиджак. По-хорошему, дать грабителю по морде, да настращать, но дело попало в руки излишне ретивого служаки.