Воронье сердце. Отбор по принуждению (СИ) - Бородина Мария - Страница 43

— А почему тогда ты отвечала мне? — Рэнимор сощурился.

Я замерла. Знает же, как задеть! Настоящий маньяк! Такой и душу наружу выпустит

— не пожалеет.

— Проверяла, — ответ пришел в голову сам собой, — кто целуется лучше: ты или мой жених.

Слова прокатились по земле, пересчитывая цветы и кочки. Эхо скопировало мой голос и растащило по холмам. Для чего… Для чего я сказала это?!

Рэнимор странно дернулся, будто вздрогнул от испуга, но улыбка на его лице не погасла. Правда, в глазах загорелась какая-то далекая, ледяная печаль.

— Так у тебя есть жених? — спросил он. Его голос звучал по-прежнему бодро.

— Ну… — я замялась. Было не по себе оттого, что соврала. — Да. Можно так сказать.

— И как же тебе удалось пройти первое испытание? — Рэнимор невесело хохотнул.

— Я едва не оплошала на нем, — заявила я. — Было больно.

— И как же зовут твоего жениха? — Рэнимор поднялся, отряхивая одежду. Настиг меня одним широким шагом, обошел по кругу, как овца столб.

— Тебе необязательно это знать, — отрезала я.

— Почему необязательно? — клянусь, я слышала в его голосе едва прорывающиеся сквозь наигранно-сладостную интонацию нотки ревности! И моя душа торжествовала. — Я хочу передать ему привет. Большой, королевский и очень горячий. Пусть увидит меня с экрана!

— Ревнивец, — прошептала я, прикрыв рот ладонью.

— Лира, — Рэнимор насторожился. — Не слишком ли много ты себе надумала?

— Это ты о чем?

— Хм-м, — он рассмеялся в звездное небо и посмотрел через плечо. Его глаза смеялись надо мною. — А ты сама пораскинь головой.

Он зашагал к саду, оставляя меня в спасительной темноте. Но не успел мрак съесть его фигуру, а синие тени яблоневых ветвей закрыть с головой, Рэнимор обернулся и подарил мне полный иронии взор:

— Не забудь посвятить мне песню, Лира.

— Размечтался, — сдавленно проговорила я и отвернулась.

Шаги затихли в густой яблоневой чаще, и ночь запахла сильнее. Свежестью, звездами, серебристым водопадом. Я склонилась над гротом. Зачерпнула полную пригоршню воды и плеснула в лицо. Полная луна на волнах превратилась в рваный зигзаг. Ледяные капли потекли по коже, забирая с собой прикосновения Рэнимора. Я отчаянно терла губы ладонью, чтобы забыть вкус его поцелуя, но тщетно: они все еще хранили его тепло. Аромат шиповника. Привкус соли…

Мне все-таки удалось вернуться в комнату до десяти. К счастью, Альви еще не спала: лишь ворочалась в своей постели, словно юла. В этом было целых два плюса: относительная тишина и возможность поговорить с ней. А спросить хотелось многое, ибо окуклившиеся визиоллы послушно повисли под потолком, укрылись капсулами и больше нас не замечали.

— Альви, — шепнула я, едва забравшись под пышное одеяло с открахмаленным пододеяльником, — а что твоя мама еще рассказывала про отбор?

— Например? — не поняла Альви.

— Были ли испытания, подобные нашим? — я старалась правильно подбирать слова.

— С маскировкой… поиском скрытого смысла? С попытками поймать участниц на непотребностях?

— Я не знаю точно, — Альви повернулась на бок и подложила согнутую руку под голову. — Было ли испытанием то, что король Рихар тащил в свои покои каждую, кто не противился, не могу сказать. Мама выбыла раньше. Но позже я слышала, что у короля… Неважно!

— Говори, — сердце стало таким тяжелым, что, казалось, провалится сквозь матрац кровати на пол.

— Говорят, что у короля есть ребенок от одной из его любовниц, — произнесла Альви вполголоса.

Грудь стянуло железными кольцами, и сколько я ни пыталась сделать вдох, не выходило. Воздух влетал в рот с присвистом и останавливался в горле. Меня стремительно тащил на дно омут сомнений. Так значит, правду шут вещал?! Рэнимор — мой брат?!

Стоп. Я схватила себя за запястье, унимая дрожь, и проглотила панику. Рано поднимать кипеш. Надо во всем разобраться.

— От участницы отбора? — спросила я, пытаясь сохранять спокойствие.

— Не знаю, — ответила Альви с неохотой. — На его ложе побывало много ибрес и гранн.

— Сын или дочь?

— Да почем мне знать-то? — отрезала Альви. — Спи. Нас это никак не касается.

— Почему? — Я попыталась изобразить искреннее изумление. — Касается. Вдруг отбор идет под прикрытием, а вместо Рэнимора женихом окажется другой сын короля. Старший! Некрасивый и злобный. Вот смеху-то будет!

— Знаешь, — Альви поникла. — Лучше уж за некрасивого и злобного королевского сына, чем за пьяницу, повесу или гуляку.

— Любовь зла, — возразила я. — Кстати, ты прочитала заклятие на ночь?

— На этот раз — да, — успокоила меня Альви. — Целых три раза

— А почему три?

— Чтобы сработало точно-точно-точно!

Но выспаться снова не довелось.

Нет, Альви не храпела. Едва она отвернулась к стене, как ее сморил тихий беззаботный сон, и спальню укутала тишина. Даже Эстер в окно не стучалась. Лишь ветер постанывал, ударяясь о стекло и раскачивая кружевные тени на стенах.

Поначалу я даже счастью своему не верила и уснуть пыталась. Но не получалось: мешало сердце. Колотилось так громко и буйно, что, казалось, может Альви разбудить. Да и как я могла его усмирить?! Едва закрывала глаза, воображение рисовало холмистый берег, высокую траву, серебрящуюся в лунном свете, и полевые цветы. Свежесть воды и далекий, спрессованный прохладной ночью, аромат шиповника. Снова по щекам гулял прохладный ветер, а в темноте загорались мерцающие глаза Рэнимора.

«Я сделал свой выбор, Лира, — стояло в голове. — С чего ты взяла, что это — ты?»

Филлагория, скажи на милость, почему это так меня задело? Рэнимор знал, что говорить и как прикасаться, а я, как глупая, уши развесила. Я не хочу на трон! И в объятия Рэнимора — не хочу! Не должна…

«У короля есть ребенок», — пропел в голове голосок Альви, и мне захотелось выдрать из груди свое сердце.

«У вас истинно королевский разрез глаз», — следом пришел визгливый голос шута, и я едва не взвыла от отчаяния.

Устав бороться с навязчивыми мыслями и памятью-предательницей, что назло показывала самые сладостные и нежные моменты, я вскочила с кровати. Прикрыла смятую простынь одеялом, накинула халат и, стараясь не шуметь, вышла в коридор. Визиолла, сонно сбросив капсулу, оторвалась от потолка и полетела следом.

Но в коридоре секции я оказалась не одна.

Чуть поодаль, отвернувшись к высокому окну, стояла, сжавшись, невысокая девушка. Если бы не напряженная поза, можно было бы подумать, что она любуется сияющими маглюмами в кронах деревьев. Две растрепанные пепельные косы плетьми свисали поверх черного бархатного халата. Услышав мои шаги, она угрюмо обернулась через плечо и тут же спрятала лицо.

— Оливия? — удивилась я. — Что ты делаешь здесь в такой час?

— А ты? — угрюмо поинтересовалась девушка.

— Не спится, — пробормотала я первое оправдание, что пришло в голову.

— А-а, — протянула Оливия и закусила губу.

Между нами повисло напряженное молчание. По раскрасневшимся, почти багровым щекам Оливии, ее блестящим глазам и крепко сжатым кулакам я понимала: ее что-то раздражает. Или кто-то. Сильно. Возможно, даже я.

Но, тем не менее, ноги не желали нести меня дальше. Я привалилась к небольшой подпорке у окна и уставилась в потолок. Когда рядом кто-то есть, паника не так страшна.

— Я когда-нибудь ее задушу, — пробормотала Оливия в конце концов. — Разрежу подушку, выпотрошу и напихаю перьев ей в глотку! Чтоб плевалась и давилась, раз своей гордыней подавиться не может! Клянусь!

— Тебе тоже не нравится Шанти? — отчего-то я не удивилась.

— Кто такая Шанти? — Оливия снисходительно приоткрыла один глаз. — О, Шантилья, что ли? Да нет… Роттильда Колон, протеже какого-то зажравшегося чинуши, куда неприятнее!

— Отчего ты так невзлюбила ее?

— Не знаю, — Оливия лениво пожала плечом. — Наверное, за то, что у нее есть то, чего нет у меня: наглость и умение перешагивать через трупы. Если бы меня выпнули на аудиенции, я не смогла бы отстоять свои права. Тем более, что и прав- то у нее никаких не было… За гордыню непомерную. Я ведь тоже из семьи ученых, но не кичусь этим. Ну и за вонь! Спать с нею в одной комнате невозможно!