Воронье сердце. Отбор по принуждению (СИ) - Бородина Мария - Страница 41

Я смотрела на знакомый почерк, и боль резала глаза, поднимаясь к вискам. Олаф, Олаф, да что ты удумал? Неужели рискнешь, самоубийца недоделанный?!

Вспомнила последнее собрание «Воронов»: то самое, роковое, перед митингом. Олаф был настроен решительно, но о нападении на дворец и захвате власти речи не шло. Мы не располагали резервами, чтобы состязаться с королевской армией…

Страшная догадка взорвалась фейерверком в мыслях и почти расколотила голову. Это я виновата. Не разобравшись в ситуации, доложила «Воронам», что король мертв. Возможно, Олафу известно куда больше, чем мне, и он решил действовать, пока защита слаба. Нет. Не возможно. Точно.

Осознав свою ошибку, я застонала и сползла вниз по двери. И что делать теперь? Я, конечно, могу притвориться хорошей девочкой и отнести записку Рэнимору. Но неизвестно, что сделают со мной, если вскроется факт переписки с «Воронами». Хорошо, если просто бросят обратно за решетку, добавив к сроку заключения пару лет за шпионаж. А что, если сразу на смерть?!

Разыгравшееся воображение послушно нарисовало плаху. Разожравшееся рыло палача, отчего-то похожего на дознавателя, и отточенное лезвие топора. Острие свистело в воздухе, рассекая закатное марево, и присохшие капли крови багровели на исцарапанном металле…

Внутренности свело от одной мысли о смерти. А от попыток заглянуть в будущее накрыла паника. Как ни крути, как ни изощряйся, я — на волосок от своей фантазии. На йоту от гибели. Чью бы сторону я ни приняла, в чьем бы лагере ни очутилась, не просто останусь в проигрыше, а исчезну. Будто я — чья-то пешка, и моя жизнь на кону.

Впору было панике поддаться, да голову в клозет опустить. И не выныривать, покуда не задохнусь или не захлебнусь. Но дурацкая привычка не сдаваться до последнего взяла верх. Разорвав записку на мелкие клочки, я смыла ее в унитаз. А потом — открыла дверь и ринулась к выходу.

— Лира, — удивленный голосок Альви полетел мне вслед, — ты куда?

А куда — я и сама не знала.

Ноги вынесли меня на черную лестницу и заставили спуститься в королевский сад. В плотном голубом мраке носились светляки, а в кронах расцветали разноцветные маглюмы. Поймав лицом прохладный ветерок, я обернулась на дворец. Арочные окна, похожие на разинутые голодные рты, заполнял мутноватый свет.

Возвращаться не хотелось. Продолжать заведомо провальную игру — и подавно. Единственное желание, родившееся в душе и заявившее о себе — затеряться и раствориться. Здесь. Среди деревьев и трав. Во мраке, пахнущем шиповником, садовыми цветами и яблоневыми завязями. Самой стать мраком. И пахнуть шиповником.

Вскинула голову в синюю муть, и звезды заулыбались мне. Им все нипочем было: виси себе и виси. Мгновение — и красоту веснушчатого неба перекрыла нахальная визиолла. «Ну, давай, затеряйся и растворись, — словно говорила она, то расширяя, то суживая уродливый зрачок, — а я посмотрю на твои жалкие попытки».

— Да пошла ты, — высказалась я, зарычав. — Посмотрим еще, кто последним моргнет!

И помчалась по влажной траве в яблоневую чащу.

Едва прорвала стену плодовых деревьев, мрак вобрал меня и обволок мирным шелестом крон. Кружевные ветви сомкнулись над головой, разрезая небо на лоскуты. Ветер отобрал дыхание, заставляя легкие сжиматься и просить воздуха. Я неслась в никуда, стаптывая клумбы и спотыкаясь на камнях, и старалась обогнать свою тревогу. Серую безысходность, что свалилась на плечи. Два варианта финала, в каждом из которых роли для меня не было.

Светящиеся окна за моей спиной давно зашторил вечерний мрак. Сад кончился, и ноги вынесли меня на холмистый грунт. Под ногами расстелился ковер из диких цветов. Впереди, за белой полоской дрожащего тумана, серебрился грот и журчала вода.

Осторожно, стараясь не спотыкаться, я подобралась к небольшому водопаду. Уселась на мерцающий камень, что еще хранил тепло солнечных лучей, и уставилась в темноту, сложив руки на коленях. Вот и проиграла ты свой бой, Лира Крэтчен. Только ты можешь завершить свою историю, так и не начав. Тебя использовали, словно суконку для обуви, притворяясь твоими друзьями! Даже из тюрьмы тебя вызволить не попытались. Думаешь, окажись ты в опасности, кто-то из «Воронов» прибежит тебе на помощь?

Я знала ответ и раньше. Только почему-то не желала верить, что он правдив. Каждый раз, когда сомнения закрадывались в мою голову, я вспоминала поцелуи Олафа и наши прогулки по парку. Его слова, в которых сквозила искренность, его улыбку… Ты нравишься мне, Лира Крэтчен. Ты нравишься мне. Ты…

— Снова захотела заночевать в моих покоях? — нарочито сварливый голос прорвал мрак над моим плечом, заставив вздрогнуть. Беспокойство сменило волнение: легкое и щемящее. Приятное.

Я лениво обернулась:

— Рэнимор! Почему ты всегда оказываешься там, где я? Где бы я ни была!

Принц ухмыльнулся. Распахнул свой длинный плащ и стащил с широкой спины. А потом — склонился и накинул одеяние мне на плечи.

— Замерзнешь ведь.

— Ты на мой вопрос не ответил, — буркнула я недовольно.

— Кто знает? — Рэнимор пожал плечами и снова улыбнулся. — Может, это мой долг — следить за действующим членом «Воронов»? А может…

Мускулистая рука Рэнимора взметнулась в воздух и легким движением сбила мою визиоллу. Мириады белых искр просыпались на землю и погасли в траве. Я ойкнула и закрыла лицо руками. Волнение стало ощутимым и удушающим: окатило грудь, прокралось в сердце, стиснуло ребра, не давая сделать вдох. Я уже знала ответ, как и в случае с Олафом, но снова, настойчиво и упорно не подпускала его к себе. Потому что было удобнее верить в мой иллюзорный мир: безопасный и комфортный.

Ты мне нравишься, Лира Крэтчен. Ты мне…

— А может, — чужое дыхание коснулось моих ладоней, и мурашки предательски побрели по коже, — я сам так хочу.

Горячее дыхание скользило по коже, рождая дрожь и мурашки. И, хотя я не видела лица Рэнимора, знала: он приближается. Медленно, дразняще, неумолимо, будто кот к полузадушенной мыши. Словно хищная птица к полевому грызуну. Наслаждается моей дрожью и смятением и получает от этого удовольствие.

— Снова волю мою похитишь? — усмехнулась я нарочито, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

— Решил погулять с тобой, — проговорил он в ответ. Так близко, что в голове зазвенело. — Вот и все.

— А что, если я хотела побыть одна? — я осторожно развела пальцы и приоткрыла один глаз. — Поставишь свои королевские желания выше моих?

Рэнимор устроился рядом, на камне. Чуть склонялся ко мне, как ива к воде. Красивый. Статный. И очень коварный.

— Ты лжешь, Лира, — он улыбнулся, и его голубые глаза заискрились, вобрав сияние звезд. — Когда человек чем-то расстроен, он хочет, чтобы его поддержали. И, если твои подруги не сумели этого понять, вот он — я.

— Так заметно? — я отняла мокрые ладони от лица, и ветер, катающийся по холмам, огладил щеки холодными ладонями.

Рэнимор кивнул и потянул ладонь к моей щеке. Неловко собрал слезы и тут же отдернул руку. А у меня внутри все превратилось в огромную глыбу льда: то ли от приятной тревоги, то ли от опасения. Неужто догадался?! Вдруг пришел сюда затем, чтобы торжественно ознаменовать мой конец?!

— Не переживай ты из-за этих испытаний, — успокаивающе проговорил он и склонился еще ближе. Почти зашептал на ухо: — Все субъективно. Такие мелочи не стоят твоих слез. Сегодня тебе не повезло, но завтра все может быть иначе. Вот увидишь!

Я отстранилась, едва его дыхание коснулось моего подбородка, и почти зарычала от обиды. Эх, Рэнимор! Знал бы ты, отчего я на самом деле печалюсь, не разговаривал бы со мной так. Хотя… думай, как думаешь!

— Низшие с ними, с испытаниями, — промолвила я, отодвигаясь подальше на всякий случай. — Нужны они мне больно.

— Отчего же ты так расстроена?

— Слушай, Рэнимор, — я начинала злиться. — Не нужно ковыряться в моей душе, выуживая занозы. Просто оставь меня одну. Помоги лучше Шанти: она всегда трясется, как заливное!