Амулет Пандоры (СИ) - Алейникова Александра - Страница 2

— Ненавижу!

Дождь размеренно стучал по земле. Каждая капля, сорвавшаяся с неба, казалось, с огромным облегчением падала на землю и, разлетаясь на осколки, превращалась в водяную пыль. Однообразно серое небо не пропускало ни малейшего луча солнца. Мутно-прозрачный туман обхватил город, будто тисками. На крыше девятиэтажки стояли двое. Они вглядывались в сумрак и молчали. Потом один из них, молодой, поморщившись, сказал:

— Сплошная серость…

В идеальных до тошноты чертах его лица читались мужественность и вызов. Прядь угольно-черных волос падала на лоб, рассекая лицо до подбородка. Он стоял у края крыши, держа руки в карманах строгих брюк. Дождь становился сильнее. Порывы ветра бросали стены воды на крышу. Мокрая рубашка незнакомца облепила плечи и белым пятном мерцала в полумраке.

Молодой человек отвел прилипшую к щеке прядь волос и заправил ее за ухо. Потом подставил ладонь дождю. На указательном пальце сверкнула массивная печатка: черный прямоугольник, с выжженным на нем сигилом.

Левая рука по-прежнему оставалась в кармане. На мизинце ее пряталось само воплощение искусства: переплетенные золотые нити выталкивали изнутри темно-фиолетовый полудрагоценный камень.

На шее у незнакомца было несколько амулетов: кулон со знаком весов, символ постоянного внутреннего противоборства; связка китайских монет, каждая из которых имела собственный тайный смысл, спрятанный в древних иероглифах; и египетский ключ жизни, гладкий, будто отполированный, и блестящий, как лезвие ножа.

— … серость и ненависть людей к собственной судьбе.

Свои слова молодой человек обращал к мужчине, одетому по-летнему легко и небрежно, к тому же босому. Ему было лет сорок, и даже седые волосы не старили его.

— Ты сам виноват в этом, — ответил тот. — Но ты не прав. Я еще чувствую здесь свет.

— Свет? — усмехнулся черноволосый молодой человек. — Он давно иссяк. Остались только страх, боль и зло. Противно смотреть…

— Ничего уже не изменится, — устало заметил босоногий мужчина.

— Не изменится, пока ты не примешь меры, Игнатиус! — безразличие собеседника раздражало молодого человека.

Звук требовательно произнесенного имени заставил Игнатиуса вздрогнуть. Уже много лет он не слышал его, тем более сказанного подобным тоном. Еле заметная улыбка тронула сухие губы, но он постарался скрыть ее.

— При чем здесь я? Я Хранитель Стихий, а не скоморох, веселящий людей, — Игнатиус знал, кто стоит перед ним. Его не обманули бы и тысячи имен Диония. Истинное имя, сокрытое от всех, на забытом языке означало «Рожденный светом». В его владении находился и человеческий мир, и Пустынные Земли.

— Взгляни, — потребовал Дионий.

Внизу под порывами ветра слабо мерцало болезненное мутно-желтое пятно. Это была усталость и горечь. Тлеющая боль утраты. Готовая потухнуть в любое мгновение душа.

Под деревом, прячась от дождя, стояла женщина. В руках у нее были пакеты и букет, который почти касался мокрой земли.

— Заберешь ее? — Игнатиусу даже не требовалось пояснять, о чем именно идет речь.

— Нет, Игнатиус, — покачал головой Дионий. — Эта душа мне не нужна, таких у меня тысячи… Таких же серых и никчемных. Возись с ней сам. Я хочу видеть яркие эмоции, страсть! А это… Каждый день она готова отдать все что угодно, лишь бы вернуть сына, а сейчас она думает про зонт, про обычный зонт…

— Почему-то мне кажется, что тысячу лет назад подобное вызвало бы в тебе бурный восторг, — предположил Игнатиус.

— Грязь под ногами не приносит мне радости. Люди были бы гораздо счастливее, если бы Верховный Хранитель не бросил свой пост. Они бы не тонули в бурных реках, не горели бы заживо, их дома не сносил бы ураган…

— Я не собираюсь ничего делать. Решай все сам. — Игнатиус отмахнулся от собеседника, словно от требовательного мальчишки.

— Тебе следует найти себе преемника.

— Я не хочу никого готовить, — покачал головой Игнатиус. — Единственное, чего я хочу, — это покоя.

В пепельно-черных тучах уже не оставалось ни единой прожилки уходящего дня. Дионий отвернулся от собеседника и вглядывался в темные городские окраины. Там, за дождливой пеленой, медленно ползли по окружной дороге редкие светляки грузовиков. Не поворачивая головы, Дионий сказал:

— В свое время я дал тебе бессмертие… Что ж, сейчас я готов отпустить тебя. Подготовь ученика, передай ему тайные знания и уходи.

Игнатиус дернул уголком рта и приподнял серебристую тонкую бровь:

— Смерть взамен на очередную услугу?

— Как будто у тебя есть выбор…

— Нет ничего страшнее твоих подарков, Дионий. Сначала кажется, что они — бесценны. И только вечность спустя понимаешь, что избавиться от них нельзя ни за какие богатства этого мира. Даже страшную смерть ты превратил в недосягаемый дар…

— Если я правильно понял тебя, Игнус, это значит «да».

Дионий вытащил левую руку из кармана брюк и незаметно для Хранителя подставил ее под дождь: золотое кольцо на пальце раскалилось, посылая хозяину сигнал. Игнатиус пожал плечами и переступил босыми ногами. Рубероид под ним был абсолютно сухой и, казалось, даже теплый.

— Дионий, ты помнишь условия… Верховного Хранителя теперь на улице не встретишь — времена не те. Найди мне хотя бы четырех достойных кандидатов. И потом… избавь того, кто придет мне на смену, от твоей дружбы.

Дионий, казалось, был удивлен:

— И дружба плоха, и подарки не нравятся. А жизнь прожил ни в чем не нуждаясь. Где благодарность?

— Знаешь, что я ощущаю, будучи Хранителем Стихий? Я чувствую душу всего мира. И с каждой минутой каждого дня она теряет силу. И скоро она умрет. Погаснет, будто ее никогда и не существовало! Mea culpa. Но ты вот уже триста лет не можешь подписать мое заявление об уходе.

— А ты все еще способен на иронию, — прищурился Дионий.

— Природа своевольна. И разумна. Она лучше знает, как распорядиться собой. А ты хочешь веками держать ее в узде. Наступит день, когда и десяток хранителей не смогут усмирить ее, и она отомстит за тысячелетия покорности.

— Ты раскусил мой план, — Дионий нарочито театрально зааплодировал, — как жаль, что придется тебя убить!

— А тебе и вечности не хватит, чтобы научиться шутить, — скривился Игнатиус.

— Я понимаю одно — подобной серости не хватит надолго. Ты утомлен, устал, я даю тебе шанс, глупо не воспользоваться им. Я найду тебе учеников.

С этими словами он пристально вгляделся в старого знакомого. В блеклых глазах мужчины не отражалось ни страха, ни благоговения. Спокойное равнодушие. Прямой взгляд. Они были равны.

— Я подумаю, — зная, что спорить бесполезно, ответил Хранитель.

Было видно, что демон привык получать нужное ему незамедлительно, а потому был явно недоволен подобным ответом. Вокруг него вспыхнул огонь. Вспыхнул ярко и резко, как символ всемогущества и уверенности в будущей победе.

— Прощай, Дионий, — сказал Игнатиус.

— До скорой встречи, — холодно вымолвил демон, и пламень поглотил его.

Мужчина посмотрел на серое небо. Дождь покрывал его лицо, шею и руки. Он знал — вода обладает памятью. Те самые капли, которые сейчас летят к земле, уже сотни раз проделывали этот путь. Вода высохнет, испарится и вскоре вновь прольется дождем. Ее движения отточены и изящны. Игнатиус представил, что, возможно, вскоре дождь будет идти лишь изредка, по строго определенному графику, поливая только фермерские земли — таково одно из правил, которым должен следовать Верховный Хранитель. Одно из множества правил, которые он не соблюдал. Игнатиус думал: возможность не вмешиваться в ход предопределенных самой природой событий боролась в нем с нежеланием быть ответственным за сотни и даже тысячи жизней.

Город смыли дождь и сумерки, мерцали только рассыпавшиеся бусинки фонарей. Все было не так, как раньше, но Игнатиус решил пройтись пешком и направился к выходу с крыши.

Спустившись на девять пролетов вниз, он толкнул железную дверь подъезда. Та поддалась неохотно и, приоткрывшись на пару ладоней, как будто во что-то уперлась. Игнатиус толкнул плечом, и дверь со скрежетом подалась еще на пару сантиметров. Стараясь не пораниться о тронутый ржавчиной край, он протиснулся в щель. И в тот же момент влажный воздух сгустился, стал вязким, рука Игнатиуса, протянутая вперед, наткнулась на плотную прозрачную стену. Это не было нападением, скорее — защитой, вот только чьей? Игнатиус всмотрелся в дождливый сумрак и увидел женщину под деревом и девушку лет шестнадцати. И если вокруг первой колебалось желтоватое сияние, которое он видел еще с крыши, то вокруг девушки не было ничего, пусто, как будто по улице шел светловолосый манекен, мокрый до нитки.