Упавшие с небес (СИ) - "Майский День" - Страница 9

Поначалу оба тупили и зависали на самых простых участках соединения, но постепенно опять втянулись, и я перестал думать о том, хорошо или плохо, что Даниель находилась совсем рядом, я ощущал её тепло и запах, слышал шорох дыхания и ровный стук сердца. Она вернулась в рабочий настрой. Я не мог не видеть, что руководящий маячок уверенно бежал по схеме и тормозил как раз в нужных местах.

Сойдя с поезда, мы перекусили, а потом не сговариваясь отправились в доки. Желание проверить всё, что наработали прямо на месте оказалось сильнее усталости и мы час или около того ползали по гулкому трюму, придирчиво уточняя, придётся ли вносить коррективы в составленный план. Нет, знали, разумеется, что без подгонки желаемого к действительному никогда не проходит ни одна погрузка, но оптимистично надеялись на минимальную погрешность при совмещении.

Жилые каюты рабочие почти довели до ума, не подключили только снабжение, это делалось в последнюю очередь, так что пришлось нам опять идти в гостиницу, но находилась она недалеко, да и номер всё равно был оплачен, а настроение у меня после полезных трудовых усилий заметно улучшилось.

Я, честно говоря, забыл уже о неприятном инциденте в поезде, но Даниель, как выяснилось, помнила, только не хотела отвлекать меня от текущих дел — так я решил. Заговорила она, когда мы поднялись в номер и принялись утолять жажду припасённой заранее водой.

— Вероятно, нам стоит это обсудить.

— Ты о чём? — спросил я, не очень отчётливо понимая суть предстоящей беседы.

— Шон не солгал. Он действительно предлагал мне и место в фирме и флигелёк в своём доме. Ты мало обо мне знаешь, и я понимаю, что определённый сомнения могут возникать.

Помня о том, каков я сам подарок, не вдруг понял, её заботы. Преступнику, что отбывает вечность за неизвестные ему грехи казалось, что прочие существа всегда руководят своей волей и свободны в этом, как и в иных жизненных ситуациях. В прежние времена женщины принадлежали мужчинам и зависели от них, теперь, если где-то и сохранилось стремление к неравенству, поднять голову слишком высоко оно не могло. Междупланетные правозащитники немедленно затеяли бы разбирательство. Человечество ревностно стремилось в лучшем виде показывать себя перед другими расами.

— Даниель, полагай ты, что Шон должен принимать решения и строить твою жизнь, то слушалась бы Шона, но если заявленная там, в поезде, позиция подчинения не устраивает, ты ведь не обязана руководствоваться его приказами.

Она всмотрелась в меня, щуря глаза. Как видно за все века и на любых языках я выражался не так как окружающие, выдавая мелочами свою инородную сущность.

— Осуждение, которым жалуют нас сплетники, не зависит от разумных доводов, — сказала она.

Интересно применялась ли ко мне эта инверсия? Я сказал, решив, что простота и честность лучшее, что я могу сейчас предложить:

— Даниель живи так, как хочешь сама. Только рабочие вопросы мы будем решать вместе, а осуждать тебя за то, чего даже не понимаю, я не готов. Ты отличный специалист, хороший человек и очень нужна Тревору и мне, нам обоим. Устраивает такой подход к делу?

Она кивнула. Я допил воду и с наслаждением вытянулся на кровати. Гудели ноги, звенела голова, болтались в ней призраки остаточных недоумений, но я решил, что не стану тратить время на скверну, когда есть хоть маленький повод для радости, а у меня он был, я насчитал даже несколько. Меня ждал в порту мой собственный корабль, его ждал первый ценный груз, и вместе мы должны были прорвать бесконечную пелену неудач.

А ещё в это тесное объединение удивительно вписывалась Даниель, и я искренне хотел, чтобы наше едва начавшееся сотрудничество продолжилось до того неизбежного момента, когда мне придётся искать очередное пристанище. Я ведь не менялся в веках и подобное упорство, привычка оставаться юным, вызывали недоумение, так что приходилось исчезать в одном месте, чтобы возникнуть в другом. Иногда я сам решал, как всё это провернуть, иногда палачи вмешивались и строили мою судьбу по своему разумению. Как видно тот, кто низверг с высоты, твёрдо решил сделать всё возможное, чтобы выпавшая мне доля мёдом не казалась.

Признаться, я часто недоумевал по этому поводу. Жизнь среди людей выглядела бы возмездием, помни я великолепие небесных чертогов, но при мне сохранились лишь разрозненные отрывки, я плохо представлял, чего лишился и потому горевать на эту тему просто не мог за недостатком информации. Даже самые мрачные страницы человеческого пути пролистывались. Я располагал бессмертием или же очень долгим веком, так что мог твёрдо надеяться пережить невзгоды и возникавших время от времени врагов.

Вот теперь, например, участь мою счёл бы горькой только избалованный судьбой сибарит. Я всегда мог найти работу, которая удовлетворяла мои нужды, не испытывал иных существенных трудностей, окружающие относились ко мне вполне доброжелательно. Лишись я Тревора, страдал бы, что там говорить, но (привыкнув всё терять) не так и горько. Меня приучили к неизбежности перемен, и я к ним привык.

Кажется, я задремал по ходу привычных мыслей, что служило ещё одним доказательством их обыденности. Очнулся, когда Даниель вышла из душа, закутанная в халат так плотно, словно сильно замёрзла.

— Давай! Твоя очередь, — сказала она и улыбнулась, должно быть, забавляясь ошарашенным выражением моей физиономии.

Я изрядно размяк, и вставать не хотелось, но знал, что чем меньше экипаж, тем строже следует придерживаться правил. Гигиены в том числе, потому я сполз с постели и отправился мыться.

Когда вернулся, Даниель уже спала, по крайней мере лежала неподвижно и с закрытыми глазами. Если человек ясно показывает, что не намерен общаться, нарочно это происходит или нет, следует уважать его волю. Я, тихо ступая, добрался до своей кровати и охотно залез под одеяло. Моя человеческая составляющая требовала отдыха, хотя иногда в трудных обстоятельствах тело словно забывало об этом и показывало чудеса выносливости и силы. Я не знал, позволяют мне эту вольность палачи или способности прорываются сквозь запрет, но я ведь ничего и ни о чём не ведал точно, так что расстраиваться из-за конкретных деталей давно не видел смысла.

Размышления о своей злосчастной судьбе прежде терзали меня, лишая воли, потом впечатление сгладилось, и я куда спокойнее воспринимал бытие, в конечном итоге научился просто не обращать внимания на рефлексии и вместо источника терзаний получил хорошее снотворное. Вот и теперь, едва начав думать о длинном списке своих несчастий, я моментально отрубился, даже не успел повернуться на бок, мордой в сторону двери, как привык делать всегда.

А проснулся где-то под утро. Сработала привычка рано вставать, в отличие от людей я моментально подлаживался к любому графику и принимал новый режим за считанные дни, вот и теперь пробудился в стандартное время, пусть станционное и отличалось от судового. На всех человеческих кораблях, по давнему обычаю, учреждали двадцатичетырёхчасовые сутки и придерживались общего графика. Разве что иногда, на тех бортах, где весь экипаж происходил с одной планеты, вводили знакомый режим, но такое случалось редко.

Прежде чем открыть глаза, я прощупал окружающее пространство мысленно, не могу объяснить, как это получалось, я даже не знал толком, умеют люди так делать или нет, ничего опасного не обнаружил и решил разобраться с просто тревожным.

А беспокойство разбудило наравне с приходом рабочего утра, я ощущал его где-то в затылке и, привыкнув серьёзно относиться к таким проявлениям работы подсознания, мигом вскочил и оделся.

Кровать Даниель взывала к моей совести аккуратно заправленной постелью, но свою я бросил как есть и рванул сначала наружу, но потом, затормозив, возвратился. Моя напарница никуда не уходила, пропустить звук, с которым распахивается и захлопывается входная дверь я просто не мог. Привычка к постоянной опасности давно отладила во мне безошибочный механизм, контролировавший всё, что происходит вокруг. Даниель оставалась в номере, находилась в ванной комнате, но шум воды оттуда не доносился. Более того, вчерашний халат висел на спинке кровати. Уединись моя подруга ради того, чтобы помыться, разве оставила бы она здесь такую нужную вещь?