Последняя точка
(Удивительные свидетельства монахов и иных лиц, живыми проходивших мытарства) - Серикова Валентина - Страница 8

В Лавре Николай принял монашеский постриг с именем Пиор в честь преподобного Пиора, затворника Печерского (XIII век), в Дальних Феодосиевых пещерах почивающего (память его 28 августа/10 сентября). Девять лет подвизался отец Пиор в Лавре. В 1961 году во время хрущевских гонений на Церковь Лавру закрыли, и отец Пиор вместе с другими братиями перебрался в Почаевскую Лавру. Здесь он прожил меньше года, и его изгнали с помощью милиции, так как власти не давали прописку.

В апреле 1962 года отец Пиор прибыл в город Шумерля в Чувашии и прожил здесь тридцать два года. У него была своя келья в доме инокини Анастасии. Множество людей со всей России приходило к нему, как к благодатному старцу, за советом и духовной помощью, в том числе и священники, монахи. Многих людей обратил он к Богу, направил ко спасению. Жил старец по-монашески и очень строго, до конца дней своих неукоснительно исполнял молитвенное правило. До часу дня никогда не вкушал пищи. В обед постный суп с хлебом, вечером — сладкий чай с хлебом. И так все 32 года жизни в Шумерле. Ходил постоянно в подряснике. Отошел старец Пиор ко Господу в первый день Рождественского поста 28 ноября 1993 года.

Отец Пиор рассказывал, что, проходя по мытарствам, видел бесов в пионерских галстуках (причем галстук был завязан узлом сзади или сбоку), горланящих песни. Видел он, как бесы изображали в карикатурном виде заседание правительства, собрания: выбирали президиум, выступали в прениях, голосовали, выносили решения, дрались в промежутках (весьма похоже на то, что происходило не только в прежние времена, но и в наше время в парламенте). Все это сопровождалось гримасами, воплями, издевательскими выкриками.

Видел он, как бес, надувшись, словно бочка, изображал начальника, а другие бесы подобострастно входили, кланяясь и получая указания. Потом увидел канцелярию, в которой бесы что-то писали, печатали, кругом груды бумаг; начальствующие бесы отдавали приказы, противоречащие друг другу, «подчиненные» получали их, говоря: «Будет исполнено», и продолжали ничегонеделание.

Особенно поразило будущего старца шествие: демонстрация и парад, когда, с особой энергией и фальшивя, бесы пели «Интернационал». Старец позднее говорил, что это гимн преисподней. Видел он, как по команде одного из князей тьмы бесы занимались половыми извращениями. Поэтому те, кто ратуют за свободу «сексуальных меньшинств», должны знать, чью волю они выполняют. Видел он и бесов, распивающих «на троих» — в точности, как наши соотечественники в подъездах и у магазинов.

^{Старец Пиор в Шумерле, 1980-е годы.}

Много увидел будущий старец подобного, и все это была карикатура на нашу жизнь, на управление обществом. Эта злобная пародия помогает понять, откуда идут распад и неустройства, весь кошмар, который заполняет сегодня умы и сердца людей, отравляет нашу жизнь и ведет страны и народы к катастрофе.

Этот случай важен не только как еще одно замечательное свидетельство о силе материнской молитвы. Во время прохождения мытарств будущему старцу было промыслительно показано то, как темные силы искажают и извращают жизнь общества и людей. Противостоять этим грехам, не позволять Содому и прочим мерзостям победить нашу жизнь, не подчиняться бесам и их слугам на земле, всеми силами давать отпор этому ужасу, идущему прямо из преисподней, — вот первейший долг не только христианина, но и всякого, кто хочет остаться человеком и не уподобиться жутким демонам, которые толкают людей к погибели.

Увиденное отцом Пиором — предупреждение всем нам, и дай Бог чтобы, узнав об этом, люди задумались. Ведь есть грань, за которой развращение нравов и попрание святынь приводят к падению, и по попущению Божьему страшные силы накопленного греха, энергия зла взрывает жизнь — и начинаются войны, стихийные бедствия, всеобщие страхи и тревоги. Да не будет сего с нами — дай Бог нам выстоять и вразумиться, как писал о том великий поэт Александр Блок:

Не пришел к утрени 11 октября 1908 года певчий (бас) левого клироса соборного храма Ново-Афонского монастыря послушник Пантелеимон Куранда. Ходивший будить его послушник Михаил Кошелов стучал в дверь кельи, звал петь на клирос, но тот из кельи голоса не подал. Перед ранней литургией монах Дометиан также звал его пособить им в соборе в пении, прочитать Апостол и опять не мог его разбудить. Когда же Пантелеимон не явился на клирос и к поздней литургии, а равно не пришел и на трапезу к обеду, один из певчих влез к нему в окно и начал его будить. Но он ни на голос не отзывался, ни от того, что будивший тряс долго и качал его на кровати руками, — не просыпался. Была отворена дверь, и в келью вошел уставщик иеродиакон Парамон с собравшейся у двери братией из певчих, и тоже долго и безуспешно будили спавшего.

Между тем послали в больницу за старшим монастырским фельдшером монахом Мисаилом, который, осмотрев спящего, ничего ненормального в его здоровье не заметил. Все бывшие в кельи видели в нем лишь спящего человека, только руки у него казались очень белыми и были холодные, а на лице замечался румянец, причем брови и веки слегка и часто почему-то подергивались. Заметно было в лице его, что-то точно необычное, не прочь были все думать, что он находится как бы в исступлении, а не просто спит. Фельдшер дал понюхать нашатырного спирту и Пантелеимон проснулся, сел на кровати, быстро окинул взглядом всех, бывших пред ним, и потом, бросив по-малороссийски фразу: «Це уже вы не тии!» — то закрывая свое лицо руками, то открывая его, — стал горько плакать. Как оказалось после, он хотел сказать: «Вы не такие, не такими видел я вас». Фельдшер почел в это время не лишним на шею поставить ему принесенный с собою горчичник, но Пантелеимон не дал сделать этого и повторял: «Это не нужно… Зачем это? Я ведь не болен». Около двенадцати часов братия разошлась из кельи Пантелеимона. К нему пришел духовник его отец Илиан и оказалось, что он проспал всего 16 часов, в течение коих ему было изложенное далее с его слов сновидение.

1908 года октября 10 дня после повечерия я пришел в свою келью. Посидев минут десять, я стал чувствовать, что меня сильно клонит ко сну. Потушив лампу, я лег спать. Только уснул, как чувствую, что в келье становится светло. Я будто бы встал с койки и сел. Стало еще светлее: свет очень яркий, но не похож на солнечный. Подумал: что же это такое, где это я?.. Вдруг подходит ко мне мой умерший племянник, мальчик пяти лет (он умер лет восемь тому назад), и говорит: «Пойдем со мной». — «Куда, зачем?» — спрашиваю. «Пойдем, пойдем — увидишь!» Я встал, и мы пошли вместе.

Шли сначала полем, потом подошли к морю, по которому проложены, как будто из покрытой зеленой травой земли, дорожки, широкие и узкие, были и очень узенькие. Между ними в воде плавали лодки, в которых сидели в светлом одеянии юноши. По широким, украшенным зеленой травкой и цветами дорожкам шли люди разного пола и возраста со светлыми и радостными лицами, а шедшие по узким — плакали, срывались с дорожек, падали в море, с трудом вылезали опять на дорожки и опять падали в море. Тех, которые вылезали и успевали обсохнуть, сидевшие в лодках юноши брали к себе с большою радостью и увозили. Шедший со мною племянник говорит мне: «Пойдем и мы по этой дорожке». Дорожка, указанная им, была очень узкая, и я боялся по ней идти, но он велел мне держаться за него. Я сказал, что он маленький, и если я начну падать, то и его утащу с собой, но он ободрил меня, и мы пошли.