Невеста для Бессмертного (СИ) - Фрес Константин - Страница 5

И Кощей, конечно, тоже не гнушался.

Видя, что магия не работает, Кощей, не долго думая, вскарабкался на кровать Марьванны, предательски заскрипевшей на весь дом, дрожащими ногами, словно неумелый эквилибрист, ступил на расшатанную спинку, и, раскинув руки в разные стороны, ничком рухнул на пол.

М-дя…

Мать — сыра земля принимала Кощея поласковей, чем паркетный пол. Было очень, очень больно, и, что самое обидное, не помогло.

Возделанная любящими руками, воспетая былинными песенниками, земля ТриДевятого была мягка, как перина из лебяжьего пуха. Даже если оземь со всего размаху и от отчаяния билась красна девица, это не вредило ее красоте нисколько. И Кощей сейчас, молча корчась от боли и пыхтя в пакетную доску, понял свою ошибку как нельзя лучше.

«Этого-то я не учел, бабкины полы — не мать сыра земля…» — раскаивался нетерпеливый Кощей.

Грохот его упавшего тела слился в едином порыве с треском старой кровати и с истошным криком экзальтированной Марьванны, которая была очень заинтересована, зачем это бесстыжий старикашка в голом виде полез на ее койку, лет уж двадцать как не видавшей мужчин в исподнем, и почему упал оттуда.

— Бес-с-с-стыжий, — стыдливо и радостно краснея, как девица, шипела Марьванна, ворвавшись в комнату и пытаясь соскрести Кощея, немного контуженного ударом, с пола. — Ты чего тут устраиваешь, чего имя мое честное позоришь! За стеной Анька живет, у нее бессонница! У нее слух обостренный! Она слышит, как тараканы в карты играют, а тут такое… Она же меня на весь двор ославит! Скажет — «знаю я, какой у тебя радикулит, слышала, как койка твоя скрипит!»

Впрочем, кажется, перспектива прослыть среди прочих старушек развратной самкой, завлекшей под свое одеяло бодрого старичка, Марьванну не смущала, а только наоборот.

— Поди вон, женщина, — прохрипел Кощей, когда силы вывернулись к нему настолько, что он смог встать на четвереньки.

— Я — поди, а ты мебель тут мою ломать станешь?! — возмутилась Марьванна. — Ага! Щас.

— Женщина, слушайся, — сладким, как мед, голосом пропел черный котище, следом за ней втискиваясь в узкую щель между дверью и косяком. — Не то я кошечку твою снасильничаю. Котят потом не обересся. От меня меньше дюжины не родится. И все черненькие. Хочешь?

Это был наглый, жуткий, террористический и бесчеловечный шантаж. Марьванна даже взвизгнула от ужаса, представив свою кошечку, этого нежного персикового вислоухого ангела с доверчивым взглядом, в лапах черного коварного соблазнителя и насильника, цинично щурящего свои янтарно-желтые глазища.

Словно черти из преисподней, повсюду мерещились Марьванне кучи мохнатых черных прожорливых кошенят, нахально задирающих хвостишки и метящих углы. Это наваждение воспламеняло разум и терзало душу Марьванны леденящим ужасом.

…До тех самых пор, пока Марьванна не сообразила, что ее кошечка стерилизована, и такого кошмара произойти априори не может.

От пришельцев кроткая любимица Марьванны спряталась под диваном и зыркала оттуда испуганными глазками, но черный котище, ясно-понятно, учуял ее, наверное, с самого начала. И план жестокого изнасилования тоже созрел в его кошачьей голове заранее. Это озвучил котище его только что…

Допустить этого было никак нельзя. Матильда, доверчивая девочка, надругательства над собой не вынесла бы, нет!

— Я т-тебе задам сейчас! — переключаясь на наглого котища Марьванна, замахнувшись на него полотенцем, и кот прыснул со всех лап прочь из комнаты. Откуда-то из недр квартиры раздался жуткий утробный вой — кажется, кот решил привести свои угрозы в действие сию минуту и забрался к персиковой красавице под диван.

— Обоссыт сейчас все! — ахнула Марьванна, вспомнив привычку дикого, невоспитанного кота метить углы. А это означало, что ей, Марьванне, придется двигать диван и мыть с хлоркой все под ним…

Два жутких, кровожадых, утробных ворчания слились любовно воедино, и Марьванна, забыв напрочь про распростертого на полу Кощея, ринулась за шваброй — спасать свою любимицу. Вскоре раздались темпераментные крики Марьванны, грохот, кошачий ор, усугубленный угрозой шваброй, и мерзкое хихиканье черного котищи, который швабр не боялся и был слишком вертким, чтоб Марьванна могла по нему попасть.

Оставшись один, Кощей, кое-как отойдя от удара, потряс для просветления рассудка лысой головой, поднялся с четверенек и ринулся к балкону, раскрытому по поводу летней жары. Начатое дело нужно было довести до конца!

На улице звенело сияющее, прекрасное лето; в воздухе носилась мелодия беззаботного счастья, сотканная из радостных детских голосов, и плыли ароматы цветущих под балконом цветов. Кощей, перевесившись через ограждение, критически оглядел выжившие после многочисленных атак Петровича георгины, поблескивающие капельками воды после поливки, и нашел, что мать-земля достаточно сыра…

«Так вернее будет», — лихорадочно решил отчаянный Кощей, оценивая высоту предстоящего полета. Подтянув трусики и дряблую старческую кожу, он отважно полез через перила. Раз яблоко было съедено, а магия капризничала, Кощей решил биться оземь до победного конца.

Миг — и его голое, худое тело плашмя сверзилось вниз, со смачным шлепком прихлопнув цветы и петрушку, перепугав играющих неподалеку ребятишек и всполошив сидящих на лавке старух. Мать-земля под окнами жилого многоэтажного дома была недавно полита и, конечно, достаточно сыра, но утрамбована тяготами городской жизни до твердости железобетона, а потому Кощея приняла еще неласковей, чем паркет Марьванны. Корчась в поломанных зарослях, среди бесчисленных окурков Петровича и засохших какашек местных котов, несчастный страдалец шипел и подвывал, уткнувшись длинным носом в розетку из глянцевых листьев. В воздухе остро пахло горелой изоляцией и коротнувшей магией.

— Иванна!!! А что это у тебя из окон мужики голые выбрасываются?!? У тебя их много, что ль, разбрасываться-то? Так ты поделись! А?!

Марьванна, с волосами дыбом, стоящая на карачках у дивана, разгоряченная битвой с котом, вся опутанная выуженной паутиной и серой пышной пылью, не сразу расслышала ни шлепок, воспроизведенный рухнувшим телом, ни крики подружек, призывающих ее к ответу.

— Ась?! — испуганно выкрикнула Марьванна, когда ехидные вопли старушек долетели до ее сознания. Она шустро, по-молодому, разогнулась — и куда только ишиас девался, — подскочила на ноги и рванула в комнату, где оставила Кощея… Но та была пуста. Только белая тюлевая занавеска над распахнутым трагично и страшно балконом печально колыхалась, как прощальный платочек на ветру…

Не помня себя, рванула Марьванна на балкон и внизу, под своим окном, увидела это — голого неподвижного мужика в зарослях. Выпавшего из ее окна. Как любовник из анекдота.

Все ее знакомые, все подружки, Петрович, Колесничиха, Анька и даже суровый Андрюха — все повылазили из своих щелей и собрались вокруг распростертого голого мужицкого тела. Женщины прижимали к щекам ладони, качали сочувственно и осуждающе головами и завистливо ахали. Мужики многозначительно переглядывались и с интересом смотрели на балкон, на котором трагично, как Дульсинея в мечтах Дон Кихота, застыла раскрасневшаяся, растрепанная, запыхавшаяся после борьбы с паршивым котом Марьванна. Картина рисовалась понятная и срамная.

Заездила мужика…

Вмиг Марьванна, среднестатистическая пенсионерка, предстала в глазах соседей развратной секс-бомбой массового поражения, этакой фемин фаталь, коварной соблазнительницей. В глазах мужиков под окнами Марьванны забрезжил неподдельный игривый интерес. Петрович даже грязно и ревниво выругался. Это был оглушительный успех!

Меж тем сверзившийся со второго этажа мужик подал признаки жизни, заворочался, и толпа, ахнув, схлынула.

— Ты забирать-то своего буйнопомешанного ухажера будешь, али как? — раздался ехидный голос торжествующей Колесничихи, почуявшей, что в ее многолетнем противостоянии с Марьванной за сердце ловеласа-Андрюхи забрезжила финишная черта и замаячила победа.