Невеста для Бессмертного (СИ) - Фрес Константин - Страница 13

Устав и испытав удовлетворение и чувство выполненного долга, жижа прямо в раковине умывальника неторопливо приняла ванну, ложкой выковыривая из себя всякую гадость и посасывая новый, только что распечатанный кусок мыла «Дав». Все кругом было залито водой и забросано ошметками мусора, когда отмытая до прозрачности бутылочного стекла жижа выпустила струю мутной грязной воды в зеркало и покинула раковину, икая пузырями.

Спать жижа забралась под кровать Колесничихи. Она очень хотела послушать с утра, как опаршивевшая после ее компресса старуха будет орать. Кроме того, в доме было еще много неиспорченных предметов, и жижа, уютно устроившись на блестящем паркете, задремала, грезя о том, как будет портить книги и мерить старухину обувь.

***

Ровно в семь ноль пять, по звонку будильника, Тутанхамон восстал ото сна, резко сев в постели и с хрустом разогнув скрещенные на груди руки. Глаза Колесничихи распахнулись, и она увидела свет — само по себе событие ужасное, потрясшее ее до глубины души. Ведь поутру первое, что она обычно видела — это была темная ткань маски для сна.

Стащив с рук перчатки, Колесничиха ухватилась за трясущиеся от испуга щеки, и ее пальцы разве что не утонули в песке. Кожа ее шелушилась, сухо шуршала и местами чесалась, и Колесничиха, стеная, вцепилась в лоб ногтями, отчаянно зудясь. Все ясно, все совершенно ясно! Это вчера, в полыни, она поймала какой-то аллерген, и ночью, во сне, исчесалась и сдвинула маску!

— Чтоб ты провалилась! — завопила Колесничиха, подняв злые глаза под отекшими веками вверх, к потолку. От стараний жижи все ее лицо было жутко красным, саднило, словно кто-то ее провез щеками по асфальту, и распухло так, что Колесничиха здорово смахивала на обгоревшего на солнце китайца непонятного пола и возраста.

Стеная и ругаясь, хватаясь за сердце, Колесничиха в одной рубашонке заскочила в ванную комнату, и тут ее ждал еще один неприятный сюрприз. Все выглядело так, словно кто-то помыл собаку после прогулки по помойке, и оторопевшей, падающей в обморок по косяку Колесничихе показалось, что она попала в какое-то другое измерение, в иной мир, в котором она все-таки окрутила Андрюху и вышла за него замуж. И вот он, паршивец, вернулся с охоты, надраил свою шавку ее, Колесничихи, шампунями, и оставил в ванной полный разгром.

— Так, так, хорошо, — бормотала Колесничиха, в полуобморочном состоянии соображая, что вероятнее — попадание ею в другой мир или все же то, что какая-то чужая псина проникла в ее дом случайно. А закрыла ли Колесничиха за собой дверь после схватки с Марьванной?!

На мутном-мутном зеркале висели прилипшие помидорьи шкурки и селедочный скелет. Близоруко вглядываясь в маячащее за ними отражение, Колесничиха нервными узловатыми пальцами отыскала на полочке, залитой грязной серой водой, баночку с вазелиново-димедроловой мазью. Отек и аллергический зуд нужно было устранять! Но стоило ей ткнуть пальцем в спасительную мякоть мази, как Колесничиха по ядреному запаху зарождающихся опарышей, шибанувшему ей в ноздри, поняла, что никаким димедролом тут и не пахнет. Вытаращив глаза, в ужасе она уставилась в баночку, на свои пальцы, перепачканные черт знает чем, и завопила громче, чем аварийная сирена.

Этот крик в муках гибнущего существа перебудил весь дом — и злобную жижу в том числе. Чуть высунувшись из-под кровати, она гнусно гыгыкала, слушая, как в ванной льется вода, гремят откупоренные банки и бутылочки, и как орет исступленно и отчаянно Колесничиха, ополоснувшая, наконец, из душа зеркало.

Злобная жижа потирала ручки, упиваясь воплями старухи, а та металась на тощих полусогнутых ногах по дому, расставив руки, словно желая поймать кого-то невидимого. Если бы сейчас Колесничиху увидел Кощей Трепетович, то он мог бы поклясться всеми яблоками ТриДевятого, что перед ним стоит обезумевшая Кикимора, или ее ближайшая уродливая и юродивая родственница.

Распухшее, перекошенное от ужаса лицо позеленевшей Колесничихи было сплошь покрыто волосатыми бородавками. От изумления глаза ее выскочили из орбит, протиснулись кое-как между вспухших век, и обратно вернуться не смогли. Колесничиха, с ее дрожащим от крика горлом и зеленой, глянцевой от отека кожей, была вылитая жаба.

В двери ее звонили и колотили, и мечущаяся Колесничиха краешком ускользающего разума поняла, что дверь она вчера закрыла, и никакого Андрюхи с собакой из параллельного мира у нее не живет. А значит, ей становилось еще более непонятно, кто мог навести такой бардак у нее дома и отравить ее. Да, да, отравить!

— Отравили-и-и! — выла Колесничиха, кое-как справившись с замком и вываливаясь в одном исподнем на лестничную площадку. Народ, увидев чудовище вместо интеллигентной, приличной соседки, ахнул и схлынул, мигов образовав вакуум вокруг потенциальной разносчицы чумы.

— «Скорую», живо! — скомандовал кто-то твердым голосом. Выпученные глаза Колесничихи с натугой вращались в глазницах, рассматривая знакомые лица, расплывающиеся в цветные пятна.

— Отравили-и-и, — хрипела страдалица, бия себя в грудь и картинно падая на бетонный пол. Но так как вид у нее был не очень, да подозрительный у нее был вид, скажем прямо, никто на помощь ей не поспешил, и ей пришлось брякнуться всеми своим костями.

Среди сочувствующих были и Марьванна с котом. Они-то мигом сообразили, что произошло, но даже их потряс вид несчастной Колесничихи, изуродованной злобным Лихом.

— Кто это сдела-ал? Ай-ай-ай, кто это сде-ела-ал? — дуэтом тянули они, изображая высшую степень изумления и невинно тараща глаза.

Пока ждали медиков и переговаривались над неподвижно валяющимся телом Колесничихи, кот с мешком в зубах проскользнул в раскрытые двери. Вернулся оттуда быстро, волоча за собой брыкающийся пакет, зажав в зубах его ручки. Встревоженные люди, напуганные перспективой чумы, не обратили внимания на его передвижения. Марьванна ждала его на лестничной площадке выше.

— Держи, Маняша, — тяжело дыша, проговорил охотник, выплюнув свою добычу. — Его бы надо как-то угомонить…

— В холодильник! — сообразила восьмиядерная Марьванна. — В морозилку!

На том и порешили.

Кощей, нежась в пузырях и пене, распевал в ванной приятным голосом какую-то песню из народного фольклора. Что-то милое, всем знакомое, вроде «жили у бабуси». Правда, иногда его приятный баритон срывался на хищное, скрежещущее металлом «хе-хе-хе», и красноречивое молчание, следующее за этим смешком, как бы говорило, что судьба у героических гусей была на редкость незавидная.

Белый гусь отважно бросил вызов Кощею, вызвал его на бой честной, один на один, и погиб геройски на реке Смородинке, на Калиновом мосту. То ли голову ему отрубил налетевший черным вороном Кощей, то ли пал геройский гусь с моста в огненную реку, да там и сварился. В собственном соку.

Серого гуся однозначно порубили на куски в бою под дубом с сундуком и утко-зайцем. Порубили и раскидали по чистому полю. Зверье обглодало его белые косточки. Вороны прах развеяли.

И так будет с каждым незваным гостем, явившимся в царство Кощеево! Хе-хе…

Впрочем, Марьванне некогда было особо вникать в героическую гусиную сагу. Вихрем ворвавшись в дом, она как можно скорее бухнула мешок с шевелящейся жижей в еще один мешок, да покрепче. И еще в один. И еще. Пока она натуго завязывала морским двойным узлом ручки четвертого мешка над бесящейся, глухо бубнящей жижей, кот внимательно следил за тем, чтобы рецидивистская заточенная ложка не прорвала пакет.

— Матрешка, — сказал он, наконец, когда перед упакованной жижей разверзлись двери, ведущие прямиком в дышащий холодным облаком пара ледяной ад. — Должно сработать.

Жижа глухо ругалась на четком жаргоне, гремела куполами на спине и опасно, как пером, тыкала своей ложкой в окутывающие ее пакеты. Марьванна с треском захлопнула дверцу холодильника и подперла ее стулом. Сердце ее отчаянно колотилось. Глухие зловещие удары в ледяных недрах становились все реже, все тише и слабее, пока, наконец, совсем не стихли.