Научи любить (СИ) - Черная Лана - Страница 18

— Новости есть? – спрашиваю после недолгой паузы.

— Нет. А у тебя?

— И у меня, – с горечью. Нужно ехать за Катей.

Сажусь на мотоцикл, проворачиваю ключ в зажигании.

— Любишь ее, да?

До одури.

— А раз любишь, – без слов все понимает моя младшая сестренка, – значит, найдешь. Я в тебя верю.

На въезде в город звонит Плаха. Отвечаю, сбавляя скорость. В двух словах пересказываю разговор с Макаром. Егор обещает найти мать Загорского и навестить адвоката. Хотя я сомневаюсь, что такого урода кто-то остановит. Но попробовать стоит. Заодно и проверим, кто предатель. Ели Загорский замешан в похищении, а Плаха – предатель, мать Дениса он не найдет.

— Самурай, тут такое дело, – неуверенно начинает Плаха. Я напрягаюсь, выжимая из байка по полной. — Ты на обочину сверни лучше.

— Плаха! – рявкаю, но тишина в трубке говорит, что друг не станет говорить, пока я не остановлюсь. Торможу на светофоре. Красный быстро сменяется зеленым. Сзади сигналят, и я торможу на обочине сразу за перекрестком.

— Остановился? – друг неугомонный.

— Да, – выдыхаю, начиная закипать, – говори уже.

— Кажется, я знаю, где Катя, – уже совершенно серьезно. И я сжимаю и разжимаю кулаки. Пальцы дрожат. И эта проклятая дрожь расползается по телу. Плаха ее нашел?

— Кажется или знаешь? – я тоже догадываюсь, где она. А вдруг неправ? Прикрываю глаза, прося лишь об одном – не ошибись.

— На Историческом есть парк аттракционов, – поясняет Плаха. И я шумно выдыхаю. Запрокидываю голову к пасмурному небу, разбухающему грозовыми тучами. Все-таки нашел. Значит, не виноват? Или очередной ход в игре похитителя?

— Там должен быть цирк, – хрипло предполагаю, не давая себе думать.

— Ты догадался, – констатирует друг. Давно догадался, только еще раз убедиться в своей правоте никогда не лишнее. — А раз так, тогда забудь нахрен все, что ты уже там надумал. А я знаю, что сейчас ты так и рвешься изображать из себя рыцаря на черном «Сузуки», – усмехаюсь тому, насколько хорошо знает меня Плаха. Слишком хорошо, чтобы быть предателем. Чтобы понимать, что именно так я бы и сделал, не останови он меня своим звонком. И сейчас я теряю драгоценное время, когда Катя там одна, с похитителем… — Даже не думай, – перебивает друг мои неправильные мысли. — Если ты сейчас туда сунешься – потеряешь и Катю, и дочь. Он играет с нами. С тобой играет. Понимаешь?

Киваю. Наверное. И от этого хреново до мозга костей.

— Не слышу? – давит, требуя ответа.

— Да понял я, понял, – цежу неохотно.

— Тогда слушай внимательно. Есть у меня одна идейка.

Идейка оказывается занимательной, только изнурительной. Ждать всегда тяжело, выжидать – особенно. Потому что каждый шаг нужно трижды просчитать прежде, чем сделать. Обдумать каждый вдох, жест. Взвесить каждое слово. И самое главное – не проиграть войну. Меня этому научила Арена, Плаху – работа.

Чтобы выяснить, правы мы или нет, устраиваем пункт наблюдения в практически нежилой квартире высотки недалеко от парка. Из небольшого окна пустая арена цирка, темнеющая металлической конструкцией, как на ладони. Пока Плаха устанавливает аппаратуру, осматриваю квартиру. Небольшая кухонька, туалет, две комнаты. Из мебели – только новый матрац на полу в одной из комнат да навороченная техника в кухне. И холодильник, набитый жратвой под завязку. Присвистываю от увиденного.

— Ты как медведь намерен отожраться перед спячкой? – усмехаюсь, глядя на друга, что-то прикручивающего к ноутбуку.

— А? – Плаха бросает на меня короткий недоуменный взгляд, а потом коротко смеется. — В холодильнике побывал?

Киваю. Мне от собственного бессилия выть хочется, поэтому занимать себя чем-то надо, чтобы не думать.

— Так я раз в неделю граблю супермаркет, а потом из дому не выхожу: ем и сплю. Потом снова ем…

— И спишь, я понял. И от кого прячешься, друг?

— Ото всех, – усмехается. — Ладно, к черту лирику. Смотри.

Подхожу к Плахе, приседаю перед монитором ноутбука, разделенного на три части. В первых двух окошках – темнота, но в углу каждого тикает время. А в нижнем третьем – знакомый пейзаж: арена и ряд вагончиков и ангаров с подсобными помещениями. И где именно похититель держит Катю – неизвестно. Но здесь наверняка. Нутром чую – рядом моя Катя. И ей невыносимо плохо. А я сижу тут, вперившись в экран, и ничего не делаю. И от этого злость подкатывает к горлу, колет пальцы. Сжимаю их в кулаки.

— Мы вытащим ее, Самурай.

Вытащим. Только какую? Я ведь даже не представляю, что этот урод мог сделать с ней за эти три недели. Криво ухмыляюсь в ответ Плахе и собственным мыслям. От них крышу рвет не по-детски. И страшно. Страшно понимать, что меня предал близкий друг. Но еще страшнее увидеть Катю сломленной, с вытравленной душой.

— Самурай? – встряхиваюсь, фокусируясь на друге. Он что-то объясняет о своей навороченной технике, я не вникаю. Наблюдаю за ним. Нет, Плаха не может быть предателем. Кто угодно, только не он.

— Заканчивай умничать, – перебиваю. — Показывай лучше.

И Плаха показывает бинокль с мощными линзами и места, где растыканы датчики движения. Мимо нас даже мышь не проскочит. Не то, что похититель.

Он появляется к ночи. Заходит с восточной стороны. Все-таки Загорский: Плаха дал мне его фотку. И мне до зуда в ладонях хочется свернуть ему шею. И я обязательно это сделаю, но сперва вытащу Катю и найду дочь. У Карины пока никаких новостей. Ищет. А мы наблюдаем. Два дня безвылазно. И Плаха порой раздражает своим спокойствием. А мне приходится пропасть ото всех и выключить телефон, чтобы девица Алина не могла со мной связаться. Ненадолго, но нам и не надо много уже. Зато Плаха график Загорского просчитал. Вот что значит ищейка. Загорский приезжает трижды: утром, в полдень и ближе к полуночи.

Каждый раз с пакетами. Судя по всему, продукты. Заботливый, мать его. И я не сдерживаюсь, разбиваю в кровь кулак. Ярость обжигает изнутри, мешает дышать, расплывается перед глазами алым маревом. Отвлекает Плаха, протягивая пакет со льдом.

К полудню третьего дня Плаха разыгрывает свой спектакль.

— Пацаны из соседних дворов постоянно там ошиваются, – объясняет друг, пока я наблюдаю, как толпа разношерстных ребят перелазят хлипкий забор парка. — А я предложил им небольшой подработок, на конфеты. Хотя, по-моему, им лишь в авантюру ввязаться.

Хмыкаю. Да уж, в их возрасте и я был такой же: отчаянный, храбрящийся подросток, которому казалось, что он может все. Я мог в четырнадцать. А в двадцать оказался бессильным.

И ребята не подводят. Гоняют тачками на радиоуправлении, разведывают местность с помощью прикрепленных к машинкам скрытых видеокамер. Правда нарываются на недовольного Загорского, зато я понимаю, где он прячет Катю. Металлическая дверь в конце мрачного коридора: обычный замок, такой и шпилькой открыть влегкую, а вот засов забывает накинуть – парнишки наши отвлекают. Усмехаюсь. Отлично, значит, сымитировать Катин побег будет легче.

В серых сумерках я иду на арену. Тревога подгоняет, но спину прикрывает Плаха, и я уверен в своем друге. По крайней мере, сейчас. А дальше – жизнь покажет. Наружная дверь тяжелая, с навесным замком, но можно сорвать с петель, если очень сильно бить. Смогла бы Катя? На месте будем разбираться. Спускаюсь в темный коридор, включаю фонарик. Шорох шагов настораживает. Замираю, прислушиваясь. Тишина. Подхожу к двери.

— Я уже здесь, Катя, – шепчу, проворачивая замок.

Дверь открывается бесшумно. Фонарик выхватывает из темноты пустую комнату. Осторожный шаг.

— Катя? – зову тихо. Шорох за спиной. Чье-то дыхание. И опасность, лизнувшая затылок. Шагаю в сторону, приседаю и резко разворачиваюсь на пятках в тот самый момент, как воздух расчерчивает что-то тяжелое. С хрустом разбивается о землю на мелкие щепки. Направляю на противника луч. Бледное лицо, синие глаза. Она закрывает лицо, жмется в угол. И в груди что-то сжимается до боли.

— Печенька, это я, – перевожу луч фонарика на свое лицо.