Только люби (СИ) - Черная Лана - Страница 5

« — У меня послезавтра днюха, — хрипит, зажимая рану, пока я подгоняю таксиста. — Придешь?

— Беляев, у тебя вроде не голова пробита, — злюсь, потому что от страха сводит скулы, а сама тону в его глазах.

В них — черный космос.

— Придешь? — настаивает, резко бледнея, и прижимает мою ладонь к своей.

— И что тебе подарить, Беляев? — сдаюсь, потому что ему нужно беречь силы.

— Поцелуй, — и в его космосе вспыхивают звезды. Господи, помоги. — Всего один…

Пальцами касается моих губ, стирая помаду.

— И выбрось нахрен свою помаду, — разряд под кожу. Вжимаюсь в сидение, ощущая, как пылают губы под его пальцем. — Хочу тебя настоящую.

Киваю, как завороженная. Поцелуй так поцелуй.

— Ты пообещала, Ева…»

Делаю шаг ему навстречу, замираю совсем близко. Кожа к коже. И неважно, что на мне ситцевое платье. Я чувствую его каждой клеткой: как срывается с тормозов его дыхание и мускулы под кожей перекатываются от напряжения. Такого острого, жгучего, что дико хочется попробовать его на вкус.

Но ведь я за этим и пришла.

— Евгения Матвеевна, надо же, — хмыкаю, кончиками пальцев касаюсь чистой повязки справа под ребрами. Он шумно втягивает носом воздух, но не меняет позу. Сдерживается. И, похоже, из последних сил. И если я сейчас коснусь его губами – обратного пути уже не будет. Это снесет все тормоза: и мои, и его. И тогда случится катастрофа. Тайфун, торнадо, армагеддон. И вряд ли мы выживем теми, кем есть в эту минуту.

— Ева… — его голос дрожит и его всего потряхивает, как в лихорадке. — Просто коснись меня, Ева. Пожалуйста…

— Только без рук, — одергиваю, когда он вытягивает руки из-за пояса. Еще один шумный вдох мне ответом. Пятерней прочесывает волосы, убирая с глаз челку, а я как дура пялюсь на его пробитую серебряной «штангой» бровь. И тянусь, чтобы потрогать ее, гладкую, прохладную. И точно помню, что позавчера ее не было.

— Болит? — спрашиваю, все-таки притронувшись к «штанге».

— Херня, — отмахивается, прикрыв веки. И я впервые не одергиваю его, потому что вновь ругается. Наслаждаюсь крохотными разрядами, что пульсируют во мне от его низкого голоса. Пусть бы еще говорил. — Ева… — на выдохе, почти умоляя.

Я слабачка и точно буду гореть в аду, но…я ловлю каплю ртом, слизываю с его горячей кожи. Растираю губами, оставляя под ключицей влажный след. Языком скольжу по ключице, наслаждаясь и запоминая его вкус: терпкий с шоколадным послевкусием. Самым кончиком по бьющейся на шее артерии, где стучит шальной пульс. В унисон болезненным толчкам между моих бедер. Один ритм, одно дыхание. Целую.

— Бляяядь, Ева…

Точным ударом в солнечное сплетение, взрывая бурлящий вулкан. Я горю. Еще чуть-чуть и стану горсткой пепла. Невыносимо. Мучительно. Я жадно хочу его. Всего, везде. И не замечаю, как втягиваю его кожу, ударяю по ней языком, прикусываю, оставляя на шее багровый след. Как прижимаюсь к нему, развратно расставив ноги, чтобы ощущать его возбуждение там, где горячо и мокро.

— Стааас, ты где пропал? — тягучий женский голос вышибает пол из-под ног. Покачиваюсь, отступая на шаг.

Стас подхватывает меня, прижимает к себе, запутывая пальцы в моих волосах.

Я все еще горю и вижу, как просыпаюсь пеплом на бетонный пол лестничной клетки, потому что позволила себе забыться. Забыть, кто я и кто он. Нарушила собственные правила и попалась в ловушку, как слепой кутенок.

— Стааасиик! — снова этот голос, противный до зубовного скрежета.

Морщусь, ладонями упираясь в грудь Стаса.

— Отпусти, Беляев, — хриплю, потому что внутри огонь бушует. И он не щадит ничего. Как и Стас, буквально пригвоздивший меня к себе. И дышит часто-часто, словно боится не надышаться. А я, наоборот, едва дышу, только чтобы не глотнуть его снова. Чтобы не поддаться и не выдворить эту идиотку с противным голосом. Чтобы не сойти с ума, ведь это так легко. — Отпусти, ну же! Тебя там ждут…Стас…

Он отпускает. А я все не ухожу, медлю. И боюсь посмотреть ему в глаза. Страшно не увидеть в них космос. О подарке вспоминаю, когда он отзывается девице. Вешаю подарочный пакет на ручку двери.

— С днем рождения, Стас…

И все-таки вижу его глаза, в которых больше нет космоса. В них – непроглядная бездна черных дыр. Отхожу к лестнице, хватаюсь за перила, чтобы не упасть. И медленно спускаюсь. Меня ведет и перед глазами мельтешат цветные мушки.

— Беги, Ева, — останавливает его голос на предпоследней ступеньке. Оборачиваюсь. Он по-прежнему стоит у двери, только голову запрокинул и кулаки сжал.  — Давай, продолжай корчить из себя счастливую женушку и раздвигать ноги перед своим мудаком. Только я-то знаю, чей член ты будешь хотеть каждый раз.

— Я никогда не захочу шлюху, Беляев, — огрызаюсь, захлебываясь адской болью.

И сбегаю, гонимая диким смехом… 

— Ева?

Стас коснулся щеки. Вздрогнула, ошалелым взглядом уставившись на него, встревоженного и готового сорваться с места.

— Прости, ты что-то говорил?

Качнул головой и рывком притянул меня к себе. Не удержавшись, упала ему в объятия, оплела ногами и руками. Стас легко поднялся на ноги, не выпуская меня из рук. А я сделала то, о чем мечтала: зарылась пальцами в его неожиданно мягкие волосы, — и зажмурилась от нереального удовольствия.

— Ключи где, Ева? — тихо посмеиваясь.

Ох, кажется я совсем заблудилась в этом мужчине. Или это последствия стресса? Лучше бы второе. Со стрессом можно справиться, а со Стасом во мне – нет. А он давно и безнадежно обосновался в каждой молекуле меня.

— Ева, я, конечно, не против прогулок под луной и прочей сопливой херни, — его низкий, с переливами, голос звучал музыкой, рожденной умелым музыкантом. И будоражил каждую невидимую струну моего тела. — Но тебе нужно в горячий душ. Трясешься вся.

— Кто? Я? — изумляюсь, вслушиваясь в собственный голос. Да, дрожу, но вряд ли от холода.

— Ну не я же. Давай, Бабочка, включай училку и признавайся, где ключи.

Фыркнула.

— На полочке над дверью.

— А чего ж не под ковриком? — издевался, отпирая двери.

— Неудобно нагибаться в такой позе, — парировала, украдкой вдыхая его терпкий аромат.

— И часто так…неудобно? — голос просел, и спина напряглась, как и рука, поддерживающая меня под попу.

Никогда, потому что Сергей носил меня на руках лишь однажды. Когда я, беременная Данькой, упала в обморок прямо на улице. Он даже секс со мной предпочитал исключительно в горизонтальной плоскости кровати. А после того, как я себя изуродовала: только ночью, чтобы не видеть моего «уродства».

Я снова выпала из реальности, потому что не заметила, как мы поднялись в дом, а Стас усадил меня на диван в кухне и теперь пристально смотрел на меня. Изучал. Ощупывал взглядом. Хмурился, а в его прищуренном взгляде расползалась ярость.

Поежилась и окинула себя взглядом: сбитые коленки, разорванное платье, оголившее бедро и груди. Напротив Стас, пожирающий меня голодным взглядом, и я…практически голая перед ним.

Подобрала под себя ноги, слепо нащупала покрывало, прижала к оголенной груди. И задохнулась, потому что паника смела мое сознание ледяным цунами.

Его руки – мой личный фетиш. Мощные, перевитые жгутами мышц и реками вен, их хотелось ощущать везде. Целовать их, трогать и позволять им дарить неизведанное наслаждение.

И эти руки выдрали меня из воронки страха и паники, встряхнули, как тряпичную куклу и окатили колючими струями душа.

— Хватит! Перестань! — завизжала, отфыркиваясь. Но вода попала в рот и нос. Закашлялась, руками замахала и поскользнулась в ванне. Уцепилась за бортик и услышала звон упавшей душевой лейки. Струи воды ударили по икрам, просыпали мурашки.

Прижалась к холодной стене, тяжело дыша и руками прикрывая грудь. Дыхание сбилось, как мокрая ткань разорванного платья, на лицо упали мокрые волосы. Дрожь колотила каждую молекулу тела, гремела продрогшими костями и сводила судорогами мышцы.