Бархатная песня - Деверо Джуд - Страница 40

• Предыдущая
• 40/59
• Следующая

— Нужно уметь постоять за себя, иначе мужчины возьмут над нами верх. Ты в порядке? Рейн тебе не повредил своей спешкой, нет?

Аликс отрицательно мотнула головой, глядя на Джудит с восхищением и начиная ее любить.

— Это хорошо, что все трое мы крепки и выносливы, иначе уже давно бы отошли в мир иной.

Аликс подняла три пальца и вопросительно нахмурилась.

— Третья — это Бронуин, жена Стивена. Ты скоро с ней познакомишься. Она прекрасная женщина, само совершенство, но Стивен таскает ее повсюду за собой и заставляет спать на земле в одном шерстяном пледе. Это просто ужасно.

Стук в дверь прервал рассказ Джудит, и вошли слуги с большой лоханью и ведрами горячей воды.

— Да, мне надо будет почаще поручать Рейну разные дела — он очень расторопен.

Аликс еле слышно хихикнула, и Джудит улыбнулась:

— Они все хорошие. И я не променяла бы Гевина ни на кого в мире, но иногда приходится немного повысить голос. Когда ты перестанешь боготворить своего мужа, то станешь на него тоже покрикивать. Ты, конечно, сейчас мне не веришь, но потом увидишь, что я права.

Аликс только улыбнулась и дала отвести себя к лохани.

Рейн, тоже сидя по шею в горячей воде, все еще злился и враждебно взглянул на отворившуюся дверь. В комнату ворвался Гевин.

— Майлс увез девицу Чатворт с собой в Шотландию, и, насколько мне известно, ему пришлось тащить ее туда насильно, а она все время осыпала его проклятиями. Дьявол бы его побрал! — сказал Гевин возмущенно. — И почему у меня столько неприятностей с моими младшими братьями? Вот только Стивен…

— Тебе лучше замолчать, — предупредил Рейн, — я сейчас в таком настроении, что кому угодно проткну брюхо мечом.

— Что стряслось на этот раз? — спросил устало Гевин, садясь напротив. — У меня и так хлопот больше, чем надо. Или твоя жена сказала тебе слово поперек?

— Нет, не моя жена. — И Рейн немного помолчал. — Что ты собираешься предпринять насчет Майлса? Ты думаешь, он отвез ее к Стивену?

— Я могу только надеяться на это. С Майлзом сейчас сэр Гай. Может, хоть он сумеет его вразумить.

— А как ты объяснишь, почему Майлс удерживает эту девицу при себе? Для чего, кроме удовольствия? И не могу представить, что наш младшенький принуждает женщину силой, как не могу вообразить, что какая-нибудь женщина может ему отказать.

У него никогда не было никаких трудностей по этой части.

— Один из людей Майлса сломал себе руку вскоре после того, как леди Элизабет привезли в лагерь, и он отстал от него, а я перехватил этого человека.

— Ну и что плохого он тебе поведал? Уж верно, новость не настолько скверная, чтобы сидеть с вытянутым лицом?

— В шатре Майлса было тогда четыре человека, когда приехал посланец Пагнела. Он вошел, и все наставили на него мечи. Приезжий нес длинный сверток. Едва ступив на порог, он бросил сверток на пол и, толкая ногой, стал разворачивать.

— Ну и? — с беспокойством спросил Рейн.

— Он развернулся прямо у ног Майлса. В ковре оказалась Элизабет Чатворт, и она была ничем не прикрыта, кроме своих длинных до колен, светлых волос.

— И что сделал наш младший братец? — спросил Гевин, раздираемый одновременно смехом и страхом представляя в воображении эту сцену.

— Насколько мне известно, все словно к месту приросли и только глазели, а леди Элизабет вскочила с пола, схватила с постели одеяло и боевой топорик из угла и набросилась на Майлса.

— Она не ранила его?

— Нет, он сумел увернуться и выслал людей из шатра. А когда леди стала браниться на чем свет стоит, сэр Гай отвел людей на достаточное расстояние.

— Но на следующее утро она уже, наверное, ворковала с ним? — улыбнулся Рейн. — Наш младшенький знает подход к женщине.

— Не знаю, что было после. Через час тот человек, который мне все это рассказал, сломал руку и его отослали к Майлсу домой.

— Но тогда как же ты узнал, что они отправились в Шотландию? — поинтересовался Рейн.

— Я поскакал туда, где Майлс стоял лагерем, и расспросил нескольких тамошних торговцев. Майлс со своими людьми уехал неделю назад, и кое-кто слышал, как они говорили, что направляются в Шотландию.

— А по какой причине — неизвестно?

— А кто может понять, что у Майлса на уме? Уверен, что он не причинит зла девушке, но, боюсь, будет держать ее в плену, чтобы отомстить Чатвортам.

— Майлс всегда готов сразиться с мужчиной, но он не станет вымещать злобу на женщине. Такие шутки по части Чатвортов, — угрюмо заметил Рейн. — Уверен, что у него была веская причина, чтобы увезти девушку из Англии. Что ты намерен предпринять?

С минуту Гевин молчал.

— Я оставлю его у Стивена. Посмотрим, может, он с ним справится. У Бронуин тоже умная голова. Может, она сумеет уговорить Майлса.

— Сомневаюсь, что он кого-нибудь послушает, если дело касается женщины. Если девица не влюбилась в него через десять минут после встречи, значит, это первый раз в его жизни. И Майлс расценил эту холодность как вызов.

Гевин фыркнул:

— Ну, каковы бы ни были причины для такого поведения, Майлс явно рискует разгневать короля. Король очень переменился после смерти старшего сына.

Рейн вышел из лохани, вытерся и лягнул груду одежды на полу.

— Эх, хорошо бы некоторое время отдохнуть от всего этого.

— Как долго ты сможешь пробыть дома?

— Три, самое большее — четыре дня. Мне нужно снова вернуться в лагерь.

— Неужели они так иного значат для тебя, твои беззаконники?

Рейн на минуту задумался:

— Они не все преследуются по закону, и, может, доведись тебе жить так же, как им, у тебя были бы другие понятия о добре и зле.

— Воровать всегда и при всех условиях — плохо, — твердо заявил Гевин.

— А если бы Джудит и твой новорожденный сын умирали с голоду, ты бы мог сидеть и смотреть на это спокойно? Если бы они хотели есть, а мимо везли хлеб в тележке, ты что, оставался бы при своих высоких моральных принципах и дал ей спокойно проехать?

— Не хочу вступать с тобой в спор. Скажи, Аликс знает, что ты собираешься вернуться в лес?

— Нет, еще не знает. И не уверен, что я ей скажу, я просто улизну потихоньку. Иначе она, конечно, захочет поехать со мной. А я хочу, чтобы она осталась здесь, с тобой и Джудит. Хочу, чтобы она жила так, как никогда ей еще не доводилось.

Одним движением он смахнул лесную одежду в угол и потянулся к черному бархатному, вышитому серебром дублету.

— А это что? — спросил Гевин и нагнулся, чтобы поднять вещь, выпавшую из груды грязной одежды. Он держал в руках золотой пояс.

— Это львиный пояс Аликс, так она его называет, но я даже ради спасения души не смог бы разглядеть изображение льва. Один из стражников отнял у нее пояс во время судебного процесса, и я приложил чертовские усилия, чтобы его вернуть.

Гевин, нахмурившись, поднес пояс к свету и стал сосредоточенно разглядывать.

— Он кажется старинным. Правда?

— Аликс, кажется, говорила, что в ее семье он передавался от матери к дочери с незапамятных времен.

— Львиный пояс, — пробормотал Гевин. — Знаешь, он мне кажется знакомым. Пойдем, спустимся в зимнюю гостиную.

Одевшись, Рейн последовал за братом в комнату с дубовыми панелями. На одной из стен висел старый выцветший гобелен. Он висел на этом месте уже несколько столетий и как бы слился со стеной, так что Рейн его почти не замечал.

— Тебе отец никогда не рассказывал об этом гобелене? — спросил Гевин. И когда Рейн покачал головой, продолжил: — Он выткан во времена Эдуарда Первого и изображает чествование величайшего рыцаря того века, которого прозвали Черным Львом. Смотри, вот он там верхом на коне, а прекрасная дама рядом — его жена. Взгляни, что у нее там на талии.

Рейн, несколько уже утомленный семейными преданиями, взглянул, но ничего особенного не увидел. Его всегда занимало только настоящее, только текущий день, а не вековая старина.

Гевин вопросительно взглянул на брата;

• Предыдущая
• 40/59
• Следующая